— Мне кажется, что-то подобное есть и для подростков, вот та правда скучная. Мать купила мне книгу по ошибке. Поняла это, когда начала читать.

Девушки пристально разглядывали страницы, пока не дошли до раздела «Однополая любовь».

— Это как мисс Крамб, — заметила Дженни, прочитав заголовок. Вступление было длинным и начиналось со слов: «Ваши чувства истинны, и их не нужно игнорировать…» Она слышала, как мимо дома с грохотом проехал снегоочиститель, и подняла глаза, чтобы увидеть сквозь грязное окно гостиной, что снег все еще падает.

— Хочешь попробовать? — спросила Элиз. Дженни вернулась к книге:

— Что?

— Поцеловаться, — почти шепотом ответила подруга.

«Ваши чувства истинны, и их не нужно игнорировать».

Да, но Дженни не испытывала никаких чувств к Элиз. Она ей нравилась, вот и все, но она не находила ее привлекательной. С другой стороны, целоваться с девушкой, в этом что-то было. Она никогда не делала этого раньше, и если бы ей не понравилось, она могла бы представить, что целуется с тем высоким блондинчиком, которого встретила в «Бенделз».

Она закрыла книгу и положила руки на колени. Ее лицо было совсем рядом с лицом Элиз.

— Ну, давай попробуем.

Это было всего лишь экспериментом, чем-то новым в такую скучную снежную ночь.

Элиз наклонилась вперед и обняла Дженни. Она закрыла глаза, и Дженни тоже. Элиз прижалась губами к стиснутому рту подруги. Это совсем не напоминало поцелуй — он был слишком сухим. Скорее похоже на легкое подталкивание или что-то типа того. Элиз откинула голову назад, и обе девушки открыли глаза.

— В книге говорится, что нужно расслабиться и наслаждаться, особенно когда это впервые. Она что, книгу наизусть выучила?

Дженни убрала назад свои волнистые каштановые волосы и глубоко выдохнула через нос. Она нервничала, не понимая почему, но ей было бы легче, если бы Элиз все же была в джинсах.

— Ты не наденешь свои джинсы? — спросила она. — Думаю, мне не удастся расслабиться, пока ты раздета.

Элиз вскочила и натянула джинсы.

— Ну что, так лучше? — спросила она и, не застегивая пуговицы, села на диван.

— Ладно. Давай попробуем еще раз, — взволнованно ответила Дженни. Она закрыла глаза и обняла ее за шею, не пытаясь казаться скромницей.

В конце концов она была художницей, а они позволяли себе много разных выходок.

Новый Китс встречает новую музу

Когда шоу «Лучше, чем голые» подошло к концу и свечи, выставленные вдоль подиума, были убраны, на стенах, обитых черным бархатом, замелькали красные и синие стробоскопические огни. Диджей Сэсси зарядил французские хаус-ритмы, и клуб «Харрисон» превратился в евродискотеку семидесятых с полуобнаженными моделями, хлещущими шампанское «Кристалл» прямо из бутылок.

Дэн стоял в одиночестве у стойки бара и потягивал свой коктейль «Ред Булл» кто знает еще с чем. На вкус он напоминал аспирин для детей, и пил он его только потому, что бармен обещал добавить в него кофеин и какой-то таурин, они должны были помочь ему продержаться бодрячком всю ночь.

Вдруг он заметил невообразимо высокую женщину в ярко-красном пышном парике — должно быть, это был парик — с розовой неоновой помадой на губах и огромными солнцезащитными очками в оправе из панциря черепахи. Она стояла посередине переполненного зала и кричала, сложив руки рупором:

— Дэниел Хамфри! Дэниел Хамфри! Это была Расти Клейн.

Дэн запрокинул голову назад, часто моргая. Кофеин и еще какая-то фигня, подмешанная в коктейль, наконец-то добрались до его мозга. Он поставил бокал и, спотыкаясь, направился прямо к женщине. Сердце его билось быстрее ритма музыки.

— Я Дэн, — прохрипел он.

— Вы только посмотрите на него! Наш новый поэт! Тебя уже все обожают! Восхитительно!

Расти Клейн подняла свои огромные очки, нацепила их на волосы. Огромные золотые браслеты, закрывающие ее костлявые запястья, загремели, когда она схватила Дэна и расцеловала в обе щеки. Ее духи пахли тягуче и кисло, как тунец.

— Я люблю тебя, дорогой, — промурлыкала она, крепко сжимая Дэна в объятиях.

Дэн отстранился от нее: он не привык к тому, чтобы его так тискали, особенно тот, с кем он только что познакомился. Он не ожидал, что Расти Клейн окажется настолько ужасной. Ее брови были выкрашены под цвет парика, и одета она была, как фехтовальщик: черная бархатная куртка с рукавами-бомбер и с лейблом «Лучше, чем голые», облегающая фигуру, и сочетающиеся с ней черные бархатные штаны, как у тореадора; нитка черного жемчуга касалась ее бледной, костлявой груди. — Я пытался написать еще несколько стихотворений, — заикаясь, проговорил Дэн. — Ну вы знаете… для моей книги.

— Замечательно! — крикнула Расти Клейн, целуя его снова и, возможно, размазывая ярко-розовую помаду по всему его лицу. — Давай как-нибудь пообедаем вместе.

— Вообще-то всю следующую неделю я в школе, но после… Я заканчиваю в половине четвертого.

— В школе! — закричала Расти Клейн. — Ты просто крут! Тогда попьем где-нибудь чаю. Позвони мне в офис и скала! Бакли, моему ассистенту, чтобы он все уладил. Мать твою, блин!

Она схватила Дэна за руку своей похожей на клешню рукой. Ее ногти были длиной как минимум сантиметров семь и покрашены в оранжево-розовый цвет.

— Здесь есть кое-кто, с кем тебе просто необходимо познакомиться.

Расти отпустила Дэна, чтобы обнять болезненного вида девушку с грустным вытянутым лицом и грязными светлыми волосами. На ее костлявом теле была только бледно-розовая полупрозрачная комбинация, а ее гладкие волосы, достающие до талии, были непричесапы, так что казалось, будто она только что встала с постели.

— Мистерия Бзик, это Дэниел Хамфри. Дэниел, это Мистерия Бзик, — громко замурлыкала Расти. — Мистерия, ты помнишь то стихотворение, которое я тебе давала прочитать? О котором ТЫ сказала… Мать твою, скажи теперь ему сама что ты тогда сказала. А теперь извините меня, мне надо пойти полизать задницу моему любимому дизайнеру, может, тогда он даст мне еще каких-нибудь халявных тряпок. Люблю вас обоих. Чао!

Сказав это, она заковыляла в своих черных туфлях на двенадцатисантиметровых каблуках.

Мистерия моргала большими уставшими серыми глазами. Складывалось впечатление, что она всю ночь не спала и мыла полы, как Золушка.

— Твое стихотворение спасло мне жизнь, — разоткровенничалась она. Голос у нее был низкий и хриплый.

Высокий узкий стакан с ярко-красным зельем был втиснут в ее бледную руку.

— Это кампари, — сказала она, заметив его взгляд. — Хочешь попробовать?

Дэн не пил ничего, не содержащего кофеина. Он отрицательно покачал головой и сунул под мышку свой черный блокнот. Затем прикурил «Кэмел» и сделал глубокую затяжку. Что могло быть лучше? Теперь, даже если бы он не нашелся, что ей сказать, у него было хоть какое-то занятие.

— Так ты тоже поэт? — спросил он.

Мистерия опустила палец в стакан и затем облизала его. От кампари уголки ее рта были красного цвета, словно она только что съела вишневое мороженое.

— Я пишу стихи и короткие рассказы. А сейчас работаю над романом о кремации и преждевременной смерти. Расти говорит, что я очередная Сильвия Плат, — ответила она. — А ты?

Дэн пригубил из своего бокала. Он не очень-то хорошо представлял, что она имела в виду под преждевременной смертью. Разве наступает ког-

нибудь время, когда пора умирать? Он подумал, что ему стоит написать об этом стихотворение.

I [о ему не хотелось красть материал Мистерии.

— Говорят, я новый Ките.

Мистерия снова опустила палец в бокал и об-лизнула его. — Какой твой любимый глагол? Дэн сделал еще одну затяжку и выпустил дым в шумную толпу. Он не знал, почему так получилось: из-за того ли, что он находился в клубе, или из-за музыки, из-за кофеина с таурином, но, разговаривая о словах с девушкой по имени Мистерия, чью жизнь он спас, он чувствовал себя так бодро и так хорошо. Ему все это было просто по кайфу.