Что бы он делал без верной Ронды? Он ведь не какой-нибудь там комиссар Мегрэ, которого осеняют гениальные догадки, ему бы дотянуть до нужного возраста и выбить у начальства пенсию поприличнее. В Мильярине у него невыплаченная квартира, жена и трое далеко не самостоятельных сыновей, а паршивый диплом юриста позволяет лишь кое-как перебиваться, да притом еще с постоянными переездами из одного конца Италии в другой.

Ронда все лает, а Де Маттеис потерял надежду ее дозваться и замолчал; тем временем Вердзари замечает на туалетном столике несколько бутылок со спиртным и читает экзотические названия на этикетках: шотландское виски, ирландское виски и в невиданной плоской бутылке — «Карловарская Бехеровка», фирма основана в 1807 году. Интересно, что это такое? Искушение слишком велико. Вдобавок это единственная откупоренная бутылка.

Отвинтив золотистую пробку и вдохнув пряный, терпкий аромат ликера, он отпивает глоток и сразу, не переводя дыхания, другой. Он делает это, повернувшись спиной к покойнице — из какой-то инстинктивной стыдливости. Хороший ликер, душистый, оставляет сладковатый привкус; хоть и густой, прочищает глотку и освежает.

Он ставит бутылку на место, опять начинает перебирать бумаги на туалетном столике и вот, наконец, находит водительские права на имя Савелли Луизы, в замужестве Конти, Конти… Какой Конти? Неужели новый заместитель главного прокурора? Тот самый, что говорил с неизвестным осведомителем, а потом дал телефонограмму в комиссариат? Теперь Вердзари вспомнил, кому принадлежит ярко-желтая малолитражка, — это машина Конти, в последнее время он часто видел, как она проезжает мимо, и его люди, не дожидаясь вопросов, сразу поставили его в известность: «это жена заместителя главного прокурора едет загорать куда-то в Портовенере…» Ну и сплетники! Значит, вот куда она ездила загорать, вот с кем нежилась на солнышке. Нет, не понимает он этих политиков: всегда-то их тянет на чужое, всем-то они распоряжаются, как будто на белом свете, кроме них, никого нет.

— Иду, иду!

Ронда лает без передышки, она в конце концов устроит на дороге пробку. Ох, совсем забыл про Де Витиса. А вдруг он еще дома: надо сейчас же к нему зайти. Возможно, ему известно что-нибудь.

Выходя, он осторожно переступает через раскиданные по полу карты, поднимает одну из них. Это туз треф, он разглядывает его и на белой, свободной от рисунка поверхности карты, замечает совершенно четкий отпечаток подошвы.

Но сюрпризы на этом еще не кончаются. Выпрямляясь, он видит, как в складках смятого одеяла поблескивает что-то металлическое. Протягивает руку к предмету: да, это уже кое-что. Нож с серебряной ручкой, явно из столового набора. Владельца нетрудно будет определить: вряд ли нож принадлежал убитой во время беглого осмотра флигеля он не нашел ничего похожего на столовое серебро. На острие остались нейлоновые радужные волокна, без сомнения, именно этим ножом убийца резал веревку, связывая несчастную женщину.

Вердзари уже у двери и собирается, наконец, идти на зов Ронды, но вдруг взгляд его падает на зеркало возле кровати над изящным туалетным столиком. Оно висит косо, а Вердзари — любитель порядка, по крайней мере, когда это не требует особых усилий; он возвращается, чтобы поправить зеркало. От легкого толчка зеркало отходит в сторону, и на стене обнаруживается четкое и круглое отверстие, которое тут же внезапно закрывается, как дверной глазок.

— Не комната, а клад! — выходя, бормочет Вердзари.

Каррерас сидит на каменной скамье в начале аллеи. Он еще держит в руках ключи от машины и перебирает их, словно это четки или всесильный амулет; глаза прикрыты, вид настолько прибитый, что комиссару становится его жаль; проходя мимо, он решает подбодрить его:

— Потерпите, мы все уладим. Не расстраивайтесь так.

Да, он неисправимый лицемер. А порою — прямо-таки бесстыжий наглец, и начальство с полным основанием гоняло его по всему полуострову под предлогом того, что он пьет. Конечно, пить нехорошо, особенно при исполнении служебных обязанностей. Не в первый раз с ним такое случается и не в последний. Зря, что ли, ему не дают повышения, хотя до пенсии осталось немного. Вся штука в том, что в напряженные моменты, когда обстоятельства дела начинают проясняться, на него нападает тоска и потребность в спиртном становится неодолимой; в таком состоянии он способен попросить выпивку у подозреваемого, вступив с ним в недостойную сделку.

Начальство, конечно, не ценит его, и блестящее расследование сложного дела, пусть и завершившееся не без помощи рюмочки, не прибавит ему авторитета. К сожалению, на государственной службе форму всегда ценят выше содержания, а выполнение инструкций — выше реального результата. Главное — не усердие, не благополучный исход дела, а почтение к вышестоящим и соблюдение правил игры.

Все эти мысли пронеслись в голове у Вердзари в одно мгновение — пока он шел по аллее к воротам. Перейдя на другую сторону шоссе, он успокаивает Ронду и выглядывает за ограду в том месте, куда указывает ему старательный Маттеис; по ту сторону ограды, на самом виду, лежит кусок нейлоновой веревки, тоже белой и такой же длины, как кусок, подобранный у ворот, а чуть пониже свернутый и весь запачканный землей, словно его откуда-то выкопали, лежит светлый плащ, из кармана которого торчит клеенчатый берет; и плащ, и веревка совсем промокли от дождя.

Вердзари препоручает Каррераса заботам своего помощника, а сам неспешным шагом направляется к вилле «Беллосгуардо». Ему нужно сделать несколько звонков, а главное — выпить рюмочку. В этом он чувствует настоятельную необходимость — кто знает, вдруг Де Витис возьмет и угостит его.

Позвонив у двери, он ощупывает карманы, где лежат подобранные вещи: до поры до времени их не стоит показывать, уж больно чудные все эти прокуроры и заместители.

Наблюдая за лениво поворачивающимися на воде суденышками, Конти отсчитывает ускользающие минуты и мысленно проигрывает бесчисленные события, которые происходят где-то вдали. Он неподвижно стоит у окна, но на самом деле он не здесь, а там, где звучит эхо полицейской сирены, уже затихшей, но продолжающей надрывно завывать у него в ушах. Он всегда был мечтателем и с детства научился играть в эту игру. Чаще всего он играл, когда мама уходила за покупками, ненадолго оставляя его одного. Покинутый, обиженный, он прижимался носом к оконному стеклу и, как только дверь захлопывалась, начинал минута за минутой представлять, что предстояло маме сделать, отводя на каждое действие строго определенное время. Получалось, что он как бы управляет мамой на расстоянии и может поторопить ее; от этого его тревога немного утихала.

И какое же безутешное одиночество испытывал он, когда по истечении времени, достаточного, по его мнению, для всех необходимых дел, он не слышал лифта, поднимающего ее к нему.

В начале своей жизни человек любит любовь, а в итоге удовлетворяется женщиной, причем нередко первой попавшейся.

Вот и сейчас Конти стоит у окна в кабинете заместителя главного прокурора и играет в ту же игру, пока в тиши кабинета не раздается громкий, требовательный телефонный звонок. Как ни был он к этому готов, он все равно вздрагивает. Выждав несколько секунд, он берет трубку и деловито произносит: «Да».

На другом конце провода — взволнованный комиссар Вердзари.

— Алло, доктор Конти, это я, Вердзари, очень прошу вас, приезжайте сюда!

— Что вы там обнаружили, комиссар?

— Приезжайте немедленно!

— Там действительно есть убитый?

— Есть, есть… Но это еще не все…

— А что еще?

— Много чего… Тут дело деликатное… Прошу вас, приезжайте сейчас же.

Конти какое-то время стоит, не двигаясь, и не сразу кладет трубку. Затем по селектору вызывает машину и собирается надеть пиджак, который из-за жары он снял и повесил на спинку стула. Входит Матильда с грудой бумаг. Она оставляет их на столе и, услужливо подавая ему пиджак, сообщает: