— Как хочешь, — сказал Боудмен. Капли пота повисли на его кустистых бровях, капали на щеки. — Быть может, ты изменишь свое решение, когда будем возле Земли.
— Я никогда не буду возле Земли, — ответил Мюллер.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
В течение трех недель Мюллер изучал все, что было известно о таинственных гигантах, внегалактических существах. Он заупрямился и даже шага не сделал по Земле, и об этом, а также о его возвращении с Лемноса не сообщили общественности. Мюллер получил квартиру на Луне, и жил там спокойно под кратером Коперника, блуждая, словно робот, по серым стальным коридорам в блеске сияющих факелов. Ему продемонстрировали кубик видео, предложили все информационные материалы во всех сенсорных формах. Он слушал. Поглощал. Говорил мало.
Люди избегали общаться с ним точно так же, как и во время полета с Лемноса. Иногда он целыми днями никого не встречал. Редкие посетители держались в десятке метров от него.
Он не возражал.
Исключением был Боудмен, который проведывал Мюллера по меньшей мере трижды за неделю и приближался довольно близко. Не иначе, как своим столкновением с болью, старик пытался выразить свое раскаяние.
— Чарльз, я хочу, чтобы ты держался как можно дальше, — жестко заявил Мюллер в начале пятого визита. — Мы можем беседовать по телевизору. Или оставайся в дверях,
— Мне не вредит близкий контакт.
— Зато мне вредит. Тебе не приходит в голову, что я приобрел такое же отвращение к людям, как люди ко мне? Запах твоего толстенького тельца, Чарльз, меня буквально добивает. Не только ты вызываешь омерзение, но и все вы. Отвращение. Брезгливость. Ваши лица, ваши гримасы. Пористая кожа. Дурацкое разевание ртов. Уши. Присмотритесь когда-нибудь внимательно к человеческому уху, Чарльз. Ты видел что-нибудь более мерзостное, чем эта волнистая мисочка? Вы вызываете у меня отвращение.
— Мне жаль, что ты так чувствуешь, — сказал Боудмен.
Обучение длилось и длилось. Мюллер готов был к действию уже в конце первой недели, но нет — его должны были снабдить всем имеющимся материалом. Горя нетерпением, он усваивал информацию. Что-то еще оставалось в нем от прежней личности, и предстоящее задание начинало привлекать и завораживать. Ему был брошен вызов, и его следовало принять. И он уже рвался в полет к неведомым грозным существам, как когда-то желал служить Земле, как можно лучше исполнить свой долг.
Наконец его известили, что можно выступать.
С Луны его забрал корабль на ионной тяге и доставил в нужную точку за марсианской орбитой, где уже поджидал соответственно запрограммированный подпространственный корабль, готовый двинуться на край галактики. На этом корабле не было экипажа, и Мюллер мог не беспокоиться, как и на каком расстоянии его присутствие угнетающе действует на людей. Этот фактор был учтен при планировании полета, но решающим было то, что миссия считалась почти самоубийственной, а уж если корабль способен лететь без экипажа, то для чего рисковать жизнями еще нескольких человек помимо жизни добровольца-Мюллера. В конце концов, он сам заявил, что не желает спутников.
Мюллер не виделся с Боудменом в течение последних пяти дней перед отлетом, не виделся он и с Нэдом Роулингом, с ним — со времени отлета с Лемноса. Отсутствие Боудмена не огорчало Мюллера, но он сожалел, что не может хотя бы часок побеседовать с Роулингом. «Этот юноша подает надежды, — думал Мюллер. — Еще наивен, и в голове сумбур, но в нем есть человеческая закваска».
Он наблюдал из кабины, как парящие в невесомости техники отсоединяют причальные концы и возвращаются на большой корабль. Через минуту услыхал напутствие — речь Боудмена, вдохновляющая его лететь и исполнить свой долг во имя добра и блага человечества… и так далее, и так далее. Мюллер вежливо поблагодарил за вдохновляющие слова.
Связь отключена.
И вскоре Мюллер уже был в подпространстве.
Чужаки завладели тремя солнечными системами на краю галактики, при этом в каждой из систем две планеты были колонизированы людьми. Корабль Мюллера летел прямо к зелено-золотистой звезде, на планетах которой люди поселились едва ли сорок лет тому назад. Пятая планета этой системы, сухая, как железо, принадлежала выходцам из Азии, которые, наследуя быт древних кочевников, пытались возродить культуру скотоводства. Шестую планету, более похожую на Землю, занимало несколько сообществ, каждое на своем континенте. Отношения между колонистами часто осложнялись и носили довольно напряженный характер, однако они перестали иметь какое-либо значение с тех пор, как двенадцать месяцев тому назад над обеими планетами воцарилась власть внегалактических надсмотрщиков.
Мюллер вынырнул из подпространства на расстоянии двадцати световых секунд от шестой планеты. Корабль автоматически вышел на орбиту наблюдения и задействовал разведывательные приборы. Экран показывал поверхность планеты, на которую была наложена прозрачная сетка расположения колоний, что позволяло сравнивать настоящее положение дел с прежним, до вторжения чужаков. Увеличенные изображения были довольно любопытны. Прежние постройки колонистов были обозначены фиолетовой краской, а нынешние — красной. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселения, независимо от прежних планов, широко раскинулась сеть улиц и бульваров с угловатыми, изломанными очертаниями. В их геометрии Мюллер инстинктивно распознал нечеловеческий замысел. Припомнился лабиринт: хотя эта система не была похожа на систему лабиринта, но ее также определяла странная ассиметрия. Мюллер отверг предположение, что лабиринт на Лемносе в свое время мог быть построен под руководством лучевиков. То, что он разглядывал сейчас, напоминало лабиринт только своей необычностью. Чуждые людям существа строят различным, но чуждым способом.
Над шестой планетой, на высоте семи тысяч километров, кружила какая-то блестящая капсула: диаметр ее основания был несколько больше верха. Она была огромной, как межзвездный транспорт. Такую же капсулу Мюллер заметил и над пятой планетой. Он знал, что это надзиратели.
Мюллер не смог установить связь ни с одной из этих капсул, ни с планетами. Все каналы были заблокированы. Он вращал рукоятку настройки круг за кругом в течение почти целого часа, не обращая внимания на гнев корабельного компьютера, который неустанно повторял, чтобы он оставил эту затею. Мюллер в конце концов сдался.
Он полетел в сторону ближайшей капсулы. К его удивлению, корабль повиновался. Снаряды, направленные в капсулу, чужаки задерживали, а он управлял кораблем без помех. «Неужели хороший признак? — удивился Мюллер. — И, может быть, чужаки наблюдают за ним и каким-то образом узнали, что это не вражеское оружие? Или, попросту, пренебрегают?»
На расстоянии тысячи километров он уравнял свою скорость со скоростью чужого корабля-спутника и вышел на паркинг — орбиту вокруг него. Вошел в посадочную капсулу, и она скользнула во мрак.
Он находился в чужой власти. Да, несомненно. Посадочная капсула была запрограммирована так, чтобы в определенный момент пройти мимо спутника, но Мюллер вскоре обнаружил, что она сходит с этого курса. Отклонения никогда не бывают случайными. Капсула получила ускорение, не предусмотренное программой, ее что-то отклоняло и влекло. Мюллер покорился. Совершенно спокойный, ни на что не надеясь, он покорился всему. Скорость падала. Мюллер увидел вблизи поверхность чужого спутника.
Металл коснулся металла — стыковка.
В металлической скорлупе спутника раздвинулись ворота.
Капсула Мюллера влетела вовнутрь.
Остановилась на возвышении большого, напоминающего пещеру зала; его высота, ширина и длина достигали сотен метров. Мюллер вышел в космическом скафандре, включил гравитационную прокладку, ибо здесь, как он предвидел, не было силы тяжести. Во мраке он различил слабое пурпурное зарево. Тишина царила гробовая, только где-то вдали гудело, словно конструкция спутника вздрагивала от чудовищного, мощного дыхания. Несмотря на действие гравитационной прокладки голова кружилась, пол покачивался. Казалось, что вокруг — бурное море, что огромные волны бьют в размытые берега, что в глубоком, круглом ложе волнуется и шумит масса воды. Мир дрожит под ее тяжестью. Мюллер ощутил, как сквозь теплый комбинезон просачивается холод. Его влекла какая-то непреодолимая сила, он шел, пошатываясь, но все же облегченно убеждался, что ноги ему повинуются, хотя и не совсем. Близость чего-то огромного, чего-то волнующегося, вибрирующего, гудящего была все ощутимее.