Корабль зарядился энергией от ближайшей, выбранной для этого звезды. Сработали подпространственные двигатели, и Мюллер в своем металло-пластиковом контейнере оказался выброшенным из района Беты Гидры IV на одну из наиболее коротких трасс. Но все же должен был пройти какой-то отрезок абсолютного времени, пока корабль, словно игла, пронизывал континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку, настраивал женоимитатор, когда являлась в нем потребность. Он убеждал себя, что лицо у него уже не такое застывшее, но по возвращении на Землю все же придется пройти перестройку. Эта экспедиция состарила его на несколько лет.

Никакой работы не было. Корабль вышел из подпространства на расстоянии ста тысяч километров от Земли, и на пульте связи заиграли разноцветные огоньки. Ближайшая космическая станция просила сообщить координаты. Он приказал мозгу ответить.

— Пусть господин Мюллер согласует скорость, и мы вышлем пилота, который доставит его на Землю, — передал диспетчер.

Этим занялся мозг корабля. Перед глазами Мюллера появилась медно-красная сфера диспетчерской станции. Довольно долго она его опережала, но наконец скорости сравнялись.

— У нас есть для вас ретрансляционное сообщение с Земли, — сообщил диспетчер. — Говорит Чарльз Боудмен.

— Пожалуйста.

Лицо Боудмена заполнило экран. Лицо розовое, свежевыбритое, пышущее здоровьем, отдохнувшее. Боудмен усмехнулся и протянул руку.

— Дик, — начал он. — Боже, это же чудесно, что я вижу тебя!

Мюллер включил ощущение и через экран пожал его руку.

— Привет, Чарльз. Один шанс на шестьдесят пять, не так ли? Но я все же вернулся.

— Может, сообщить Марте?

— Марта… — Мюллер растерялся. Ага, это девушка с голубыми волосами… проворные бедра и острые пятки. — Да, скажи ей. Было бы неплохо встретиться сразу же после возвращения. У женоимитаторов нет такой страсти.

Боудмен фыркнул, словно услышал остроту. Потом внезапно изменил тон и спросил:

— Все хорошо?

— Все напрасно.

— Но контакт установлен?

— Я к гидранам попал. Меня не убили.

— Отнеслись враждебно?

— Меня не убили.

— Да, но…

— Ведь я жив, Чарльз. — Мюллер ощутил, как снова появился нервный тик. — Я не научился их языку. Не знаю, приняли ли они меня всерьез. Они казались заинтересованными. Долгое время внимательно присматривались ко мне. Не сказали ни слова.

— Может быть, они телепаты?

— Не знаю, Чарльз.

Минуту Боудмен молчал.

— Что они с тобой сделали, Дик?

— Ничего.

— Я в этом не уверен.

— Я попросту устал от путешествия, — сказал Мюллер.

— Но в хорошей форме, только немного разболтались нервы. Я хочу дышать настоящим воздухом, пить настоящее пиво, есть настоящее мясо и — приятная встреча в постели. Вот позднее, может быть, я и предложу какой-нибудь способ связи с гидранами.

— Это нетерпение отражается на твоем радио, Дик.

— Что?

— Слишком громкий звук, — пояснил Боудмен.

— Виновата ретрансляционная станция. Ко всем чертям, Чарльз. При чем здесь нетерпение?

— Что ты меня спрашиваешь? Я только хочу узнать, почему ты на меня орешь?

— Я не ору! — гаркнул Мюллер.

Вскоре после разговора с Боудменом он получил сообщение, что пилот уже ждет и готов войти в корабль. Мюллер открыл люк и впустил пилота. Тот был молод, имел очень светлую кожу, светлые волосы и орлиный нос. Снимая шлем, он представился:

— Меня зовут Лес Христиансен, господин Мюллер, и для меня большая честь и привилегия доставить на Землю первого человека, который посетил планету неведомых существ. Я думаю, что не затрону никакую служебную тайну, если скажу, что очень хочу что-нибудь об этом услышать, пока будем приземляться. Ведь это великий момент истории, и именно я первым встретил господина Мюллера, когда он возвращался оттуда. Если вы не сочтете меня назойливым, я буду очень благодарен, если вы расскажете хотя бы некоторые из ваших… знаменательных впечатлений… вашего… вашего…

— Я мало могу вам сообщить, — вежливо начал Мюллер. — Прежде всего, видели вы кубик с гидранами? Я знаю, его мало показывали, но…

— Вы разрешите мне на минутку присесть, господин Мюллер?

— Пожалуйста. Видели вы их… высокие, худые создания с плечами…

— Мне что-то не по себе, — перебил пилот. — Понятия не имею, что со мной. — Лицо его пылало, на лбу блестели капли пота. — Неужели заболел? Я… вы понимаете, что этого не должно быть…

Он опустился в губчатое кресло, сжался, закрыл голову руками. Мюллер, который после долгого молчания во время своей миссии с трудом обретал голос, беспомощно колебался. Наконец, вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы отвести в лечебную кабину. Христиансен дернулся так, словно его коснулось раскаленное железо. При этом он потерял равновесие и плюхнулся на пол кабины. Пошевелился. На четвереньках начал отодвигаться подальше от Мюллера. Потом сдавленным голосом спросил:

— Где это?

— Вот те двери.

Пилот поспешил в туалет, закрылся и защелкнул засов, чтобы дверь не отворилась. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как его рвет, а потом он протяжно и громко зарыдал. Мюллер уже собирался сообщить на станцию регулирования движения, что пилот заболел, как дверь приоткрылась, и Христиансен пробормотал:

— Не можете вы подать мой шлем, господин Мюллер?

Мюллер подал ему шлем:

— Мне очень жаль, что с вами такое случилось. Черт побери, я надеюсь, что не притащил какую-нибудь заразу.

— Я не болен. Только чувствую себя… паршиво. — Христиансен надел космический шлем. — Не понимаю. Но охотнее всего я бы свернулся в клубок и заплакал. Прошу вас, выпустите меня, господин Мюллер. Это… я… это… это страшно. Да, точно так! — И выскочил из корабля.

Мюллер растерянно проводил его взглядом и включил радио.

— Нового пилота не высылайте, — сказал он контролеру. — Христиансен, как только снял шлем, заболел. Может, я его заразил. Надо проверить.

Явственно обеспокоенный контролер согласился. Он попросил, чтобы Мюллер прошел в лечебную кабину, проделал все исследования и сообщил результаты. Потом на экране появилось важное, шоколадного цвета лицо врача диспетчерской станции.

— Удивительное дело, господин Мюллер, — сказал врач.

— Что за дело?

— Наш компьютер просмотрел все, переданное вашим диагностом. Нет никаких необычных симптомов. Мы проверили и Христиансена. Он утверждает, что уже чувствует себя хорошо. Рассказал мне, что в ту минуту, как увидел вас, был охвачен сильнейшей депрессией, которая перешла в подобие вегетативного расстройства. И это депрессивное состояние буквально лишило его воли.

— У него часто бывали такие приступы?

— Никогда, — ответил врач. — Я хотел бы в этом разобраться. Могу я вас проведать?

Врач не съежился отчаянно, как Христиансен, но когда, не задержавшись надолго, покидал корабль Мюллера, лицо его было мокро от слез. Он был встревожен не меньше Мюллера. Через двадцать минут прибыл новый пилот. Не сняв ни шлема, ни скафандра, он немедленно принялся программировать корабль для приземления. Он сидел перед управлением напряженно выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, не говоря ни слова, словно Мюллера не существовало. Согласно уставу, он привел корабль в район, где его дальнейшим передвижением могла руководить земная служба, и удалился. С напряженным лицом, со сжатыми губами, он слегка кивнул на прощанье и выскочил. «Может, моя вонь так отвратительна, — подумал Мюллер, что слышна и сквозь космический скафандр».

Приземление прошло нормально.

В межпланетном порту Мюллер очень быстро прошел иммиграционный контроль. На то, чтобы признать его безопасным для Земли, ушло полчаса. Он уже сотни раз выполнял эту процедуру и такую скорость счел рекордной. Исчезло опасение, что огромный портовый диагностат отыщет в нем какую-нибудь болезнь, которую не обнаружили ни его собственный, ни станционный. Но он прошел сквозь внутренность машины, позволил произвести все возможные анализы и, когда из нее вынырнул, то не прозвенел звонок и не зажглась предупредительная лампочка. Принят. Побеседовал с таможенным роботом. Откуда следуете, путешественник? Куда? Принят. Бумаги были в порядке. Щель в стене расширилась до размеров двери. Он мог выйти — и впервые после приземления встретить другие человеческие существа.