26 декабря я простился со своим штабом и отдал небольшой приказ войскам. 27 декабря я оставил фронт и переночевал в Рославле; ночь на 29 я провел в Минске, ночь на 30 – в Варшаве, ночь на 31 – в Познани, а 31 прибыл в Берлин.

По вопросу о моем прощальном приказе своим солдатам снова возник спор между фельдмаршалом фон Клюге и моим штабом. Командование группы армий хотело воспрепятствовать отдаче такого приказа, так как фельдмаршал фон Клюге опасался, что приказ будет содержать в себе критику командования.

Приказ, разумеется, был безукоризненный; Либенштейн позаботился о том, чтобы мои войска, по крайней мере, получили мой прощальный привет.

Привожу текст этого приказа:

Глава VII.

Вне службы

Я был чрезвычайно удручен несправедливым отношением ко мне. Поэтому, приехав в Берлин, я в первых числах января 1942 г. потребовал военного расследования моего дела с тем, чтобы опровергнуть обвинения фельдмаршала фон Клюге и дать объяснения своим действиям. Однако Гитлер отказал мне в этом. Свой отказ он ничем не обосновал. По-видимому, никто не хотел внести ясность в этот вопрос. Всем было хорошо известно, что со мной обошлись несправедливо. Сразу же после моего отъезда из Орла туда прибыл полковник Шмундт, который по поручению Гитлера должен был выяснить обстоятельства всего дела. Шмундт узнал от Либенштейна и ряда фронтовых генералов истинное положение вещей и сообщил по этому поводу своему заместителю в главной ставке следующее: «С этим человеком обошлись несправедливо. Вся армия заступается за него и поддерживает его. Нам следует принять меры к тому, чтобы восстановить его положение». Честные намерения идеалиста Шмундта не вызывают никакого сомнения. Однако ему не удалось осуществить это хорошее намерение. Причины этого следовало искать в действиях других влиятельных лиц.

Я остался в Берлине без дела, в то время как мои солдаты продолжали свой тяжелый путь. Я знал, что за каждым моим шагом и за каждым высказыванием будут следить. Поэтому я держал себя в течение первых месяцев очень осторожно и почти не выходил из дому. Я принимал только очень немногих посетителей. Одним из первых ко мне явился командир полка лейб-штандарт СС Зепп Дитрих, который предварительно позвонил мне из рейхсканцелярии. Свой визит ко мне он объяснил тем, что хотел дать понять «лицам, находящимся наверху», что со мной обошлись несправедливо и что он лично не причастен к этому. Дитрих не скрывал своего мнения и от Гитлера.

Изменения в руководстве армии не прекратились с отстранением фельдмаршала фон Рундштедта и меня от занимаемых нами должностей. Были также отстранены многие другие генералы, пользовавшиеся до того времени доверием, в том числе генералы Гейер, Ферстер и Гепнер. Фельдмаршал фон Лееб и генерал Кюблер подали в отставку по собственному желанию. Генерал-полковник Штраус объявил себя больным.

Эта «чистка» не обошлась без резких протестов. Особенно серьезные последствия имел случай с генерал-полковником Гепнером, которого Гитлер лишил при отставке права на ношение мундира и орденов, а также права на пенсию и на служебную квартиру. Гепнер отказался признать этот противозаконный приказ, а у юристов из главного командования сухопутных войск и верховного командования вооруженных сил хватило мужества доложить Гитлеру, что он не имеет права выносить подобные решения. Такие меры по отношению к Гепнеру могут быть применены лишь в том случае, если против него будет возбуждено дисциплинарное дело, но оно, по мнению юристов, несомненно, должно закончиться в пользу Гепнера.

Разговаривая по телефону со своим непосредственным начальником фельдмаршалом фон Клюге, Гепнер с негодованием отозвался о «дилетантском военном руководстве». Фон Клюге сообщил об этом разговоре Гитлеру, который пришел в ярость. В результате этих событий рейхстаг утвердил 26 апреля 1942 г. закон, окончательно ликвидировавший последние ограничения Гитлера в области законодательной и исполнительной власти, а также правосудия. Этот закон явился завершением злополучного закона от 23 марта 1933 г. о предоставлении Гитлеру чрезвычайных полномочий и узаконивал любого вида произвол со стороны диктатора Германии. Тем самым Германия перестала быть современной страной, где существуют общепринятые права и законы. К составлению этих двух законов военные специалисты не привлекались; им лишь пришлось испытать на себе их гибельные последствия.

Переживания последних месяцев усилили начавшуюся у меня болезнь сердца. По совету врача я решил отправиться с женой в конце марта 1942 г. на четыре недели на курорт. После всех моих переживаний в России мирный и прелестный весенний ландшафт, а также принятые мною на курорте ванны весьма благотворно подействовали на состояние моего сердца и на общее душевное состояние. Однако по возвращении в Берлин мне пришлось много пережить из-за болезни моей любимой жены, которая получила заражение крови и в течение нескольких месяцев не вставала с постели. Помимо всего этого, из-за многочисленных посетителей и их назойливых расспросов дальнейшее мое пребывание в Берлине стало настолько безрадостным, что мы решили продать свое небольшое наследство и вместо него купить небольшой домик на Боденском озере или в Зальцкамергуте с тем, чтобы удалиться от атмосферы, господствовавшей в столице. В конце сентября я обратился к командующему армией резерва[34] генералу Фромму с просьбой о предоставлении мне отпуска. Фромм попросил меня зайти к нему. За несколько дней до этого я получил из Африки телеграмму от Роммеля, в которой он сообщал, что заболел и вынужден возвратиться в Германию и что он предложил Гитлеру назначить вместо него меня. Однако Гитлер отклонил это предложение. Фромм задал мне только один вопрос, не предполагаю ли я снова возвратиться на службу в армию. Я ответил отрицательно.

На следующий день после моего возвращения из Зальцкамергута Фромм снова мне позвонил и попросил зайти к нему. Он передал мне, что днем раньше он беседовал со Шмундтом, который сообщил ему, что о моем возвращении на службу в армию не может быть и речи. Фюрер, однако, слышал, что я хочу приобрести дом на юге Германии. Он знает, что я происхожу из области Варта или из Западной Пруссии, и хочет поэтому, чтобы я поселился там, а не на юге Германии. Он намерен всем тем, кто получил дубовые листья к рыцарскому железному кресту, предоставить государственную дотацию и прежде всего имение. Мне следует подыскать себе что-нибудь подходящее на своей родине.

После такого сообщения мне, во всяком случае, можно было убрать свой военный мундир подальше и полностью перейти на положение гражданского человека. Однако дело до этого не дошло.