… От наслаждения Джастина едва не теряла сознание; она вновь ощущала себя на вершине блаженства. От пьянящих поцелуев, от сладостных прикосновений Питера, от его ласк она была в экстазе. Она целовала его, а руки ее скользили вдоль тела, заставляя Питера еще сильнее вздрагивать и трепетать.
Теперь Джастину больше не мучили тревоги и сомнения. Нет, она не допустит разлуки с любимым. Никогда. А Лион… Сейчас она не хотела думать о нем – не хотела и не могла.
Питер приподнялся на локте и стал жадно целовать Джастину в ее роскошную грудь. Жесткие шершавые губы ползали по ее коже – такие волнующие, такие жадные, и от одного только их прикосновения у Джастины все сладко замирало внутри…
Джастина зарылась лицом в его грудь. От мимолетных, скользящих прикосновений рук Питера, быстрых, жарких, легко скользящих по ее животу, по ногам, груди, в Джастину постепенно вливался сухой жар, и каждая клеточка рвалась к любимому – все ближе и ближе… Джастина изнемогала от любви.
О, Боже! Неужели его когда-то не было рядом со мной? Неужели я когда-то не знала его?
Мой любимый, мой любимый, ну почему люди не придумывают названия этому? Почему, написав миллионы стихов о любви, романтике и благородстве, мечтатели и поэты постыдились дать имя тому блаженному состоянию, слиянию, венцу и вершине любви?
Губы Питера опускались все ниже, ниже, к животу Джастины… Джастина только тихо постанывала от неизъяснимого наслаждения.
О, мой Питер!
Как крепки твои руки, как горячи твои бедра на ногах моих, когда я распахиваю их навстречу тебе! И сколько бы раз мы ни любили друг друга, сердце снова замирает в тот самый миг, когда ты со стоном и вздохом входишь в мое лоно, разжигая своим яростным факелом все нарастающее пламя, гудящее, слепящее и счастливое!
Какая в тебе нежность и сила! Когда ты любишь меня, когда ты входишь в меня, у тебя закрыты глаза, ты – весь во мне! Ближе! Ближе! Возьми меня всю, мой любимый! Возьми меня всю, целиком, я твоя, твоя – навеки!
Не бойся, бери меня, бери, делай все, что захочешь! Я твоя, Питер! Я твоя вещь, я твоя собственность – делай же со мной все, что хочешь – о, как сладостно мне это осознавать!
О, мой милый! Как тяжело ты прильнул ко мне! Какая уверенность, какая сила в твоей мускулистой тяжести! О, какое огромное наслаждение! Я не в силах сдержаться! Теснее! Крепче! Еще крепче!
Какая радость! Какое счастье! Эта радость бушует во мне! Я дышу ею! Отнялись ноги… Они не весят ничего… Только твоя тяжесть на моей груди… Ты мой щит, сильнее, Питер! Сильнее, любимый! Пусть тебе будет сладко со мной. Так же, как и мне теперь. Мы принадлежим друг к другу.
Необузданная энергия и страсть, все время сжигавшая их, безумное желание наконец-то вырвались наружу. Питер торопливо и жадно, словно боясь, что кто-то может отнять у него его любимую, целовал ее, а она извивалась в его объятиях. В порыве безумного блаженства она вскрикивала, и слезы катились по ее щекам.
– Любимый, – горячо шептала она, – мой любимый, самый любимый, самый желанный… О, как я люблю тебя! О, мой Питер!
Да, любовь, страсть была сильнее Джастины, и она, несмотря на увещевания разума, ничего не могла с собой поделать.
Теперь она была твердо уверена только в одном: они должны быть вместе, они должны принадлежать друг другу. Никто не заменит ей Питера, никакой другой мужчина… Даже Лион…
И Питер, словно прочитав мысли своей любимой, произнес, тяжело дыша:
– Да, любимая, теперь, волею судьбы, которая соединила нас, мы должны быть вместе…
Она тяжело вздохнула.
– Не вздыхай так… Разве тебе плохо? Слезы катились по щекам Джастины, однако она словно и не замечала их.
В груди Джастины вновь неожиданно начал расти какой-то пузырек холодного раздражения – отвращения к самой себе. Она всеми силами пыталась подавить его, но ничего не могла поделать…
Машина на огромной скорости неслась по широкому шоссе – в это время дорога была на удивление пустынна. Свет фар вспарывал чернильную темноту. Рев мотора далеко и гулко разносился по окрестностям, отражаясь от холмов и перекатываясь через унылые, темные поля.
За рулем сидела Джастина. Она с трудом различала дорожную разметку и знаки из-за слез, которые, застилая ей глаза, искажали все, что она видела. Время от времени Джастина украдкой вытирала слезы, однако они набегали вновь. Она все время смотрела прямо перед собой, ни разу не обернувшись в сторону сидевшего рядом Питера.
Питер же то и дело бросал короткие, но пристальные взгляды на Джастину. Теперь он чувствовал себя раздавленным, оглушенным, прибитым, даже униженным – наверное, такое чувство может испытывать человек, сорвавшийся с крутого горного пика и лежащий на дне глубокого ущелья. Видимо, точно такие же чувства испытывала и Джастина. Слезы душили Джастину, комок застрял в горле. Она задыхалась, ей не хватало воздуха.
Неожиданно перед ней во всей своей беспощадности встал вопрос: «А что же теперь?» Джастина не хотела об этом думать, она вообще не хотела думать ни о чем, но вопрос этот постоянно сверлил ее мозг.
Да, теперь она знала, и знала наверняка: это была их последняя встреча с Питером.
Больше они не увидятся. Никогда. Боже, какое же это страшное слово! Но что делать? Так надо…
Они не могли жить друг без друга, но в то же самое время не могли оставаться вместе – чтобы ни говорила ему Джастина в минуты безумной близости, чтобы ни отвечал ей Питер, они прекрасно понимали, что продолжать такую жизнь невозможно.
Парадокс, гордиев узел – наверное, не одни они бывали в такой ситуации, когда разум и чувства, рассудок и страсть противоречили друг другу, и при всем желании нельзя было найти никакого компромиссного решения.
Да, прав, наверное, был Роджер – человек живет ради наслаждений, удовольствий. Но ведь есть вещи, которые выше всего этого! И прежде всего – долг. Теперь, вспоминая Лиона, представляя его, Джастина испытывала жгучее чувство невыносимого стыда. Он верит ей, он любит ее, она же обманула его любовь, обманула его надежды.
Она приедет домой, поднимется наверх, и вновь будет врать, что репетиция затянулась дольше, чем она предполагала по не зависящим от нее обстоятельствам… А-а-а, все пустое.
Питер, бросив пристальный взгляд на Джастину, понял, о чем она думает. И в то же самое время он поймал себя на мысли, что он, Питер Бэкстер, не думает ни о чем. В голове была стерильная пустота – ни мыслей, ни даже эмоций – вся опустошенность, вся раздавленность вмиг куда-то исчезли сами собой.
Наверное, так было нужно. Да, действительно гордиев узел, причудливо запутанный самой жизнью. Но, если его нельзя развязать, то наверное, можно просто разрубить. Так думала и Джастина.
Да, его можно только разрубить. Если мы с Питером не можем друг без друга, то почему же мы должны быть порознь?
Руки ее судорожно сжимали руль. Впереди показался поворот – Джастина, не сбавляя скорости, с трудом вписалась в него.
Наконец Бэкстер нарушил молчание:
– Ты слишком взвинчена, дай я сяду за руль…
Она только недовольно поморщилась.
– Ничего, как-нибудь доберемся…
– Джастина…
В этот момент Питеру почему-то захотелось сказать ей что-нибудь нежное, захотелось прошептать сокровенные слова любви, попросить прощения за то, что он своим появлением причинил ей столько невыносимых страданий. Но не успел…
Вдали показалась встречная машина – огромный грузовик. Ни Джастина, ни Питер так ничего и не поняли: резкий удар, пронзительный визг тормозов, алая кровь, растекающаяся по лобовому стеклу – это было последнее, что помнила Джастина…
Джастина прежде никогда не летала во сне – даже тогда, когда была совсем маленькой девочкой. Но теперь впервые в жизни испытывая это сладостное чувство, она находилась в блаженном состоянии.
Тело ее внезапно стало легким, легче тополиного пуха, и управлялось малейшим мысленным приказом. Джастина неслась над землей, то взмывая вверх, к облакам, то опускаясь к самой земле.