Девушка с золотым зубом. Несправедливый вы человек. Вы же знаете, ничего у меня с Толиком такого нет. Одна любовь.
Гиковатый. Прелюбодеяние есть прелюбопытнейшее деяние. Как говорил мой папаша. Культурнейший был человек, хотя и простой телеграфист. Про твою любовь профсоюзу ничего не может быть известно. Аморалка в телефонной будке была! Целовались. Два человека видели. Так что по заслуге вору и казнь.
Девушка с золотым зубом. Да уйдите вы, злыдень...
Гиковатый. Чего это я вдруг уйду? Здесь пока еще территория нашей родины, и я пока еще гражданин СССР, имею право находиться! И выпил законно. У меня сегодня внучечка родилась...
Девушка с золотым зубом. Ох ты, господи... (Убегает.)
Гиковатый. Битте-дритте, дверь дитюр...
Саша. Ну и тип же вы! В оккупации небось полицаем каким-нибудь были.
Гиковатый. Не-ет, голубь, нет! Ни в чем я таком не был. Ни в оккупации, ни в полиции, ни в оппозиции. Напротив — одни грамоты и благодарности. И орден на заслугу лет. (Снисходительно.) И если желаешь знать, мне тебя жалко. Вот тебя отовсюду выгнали. Так? Поганой метлой, можно сказать. А мне всегда будет почет и предпочтение. Хотя ты какой благородный и разблагородный, а я — правильно — подлый человек без малейшей святости в душе. Но тем не менее... Я это тебе вот как сыну объясню, по-доброму... И зря ты на Як Лалча полез. Напрасно! Это только в сказочках, в сомнениях вот такусенький Давид вот такого Голиафа — наповал. Ха-ха.
Саша. Слушай, папаша, катись отсюда к чертовой матери...
Гиковатый. Не-ет, ты послушай, послушай. Ты воспользуйся, что я сейчас душевный, выпивший. Я тебе, как сыну...
Входит Фархутдинов с большим портфелем.
Гиковатый (неуловимо перестроившись). Здравствуй, Ахат Фархутдинович.
Саша. Здрасьте.
Фархутдинов. Здравствуй... Здоров.
Саша. (Гиковатому.) Слушай, Павлович, ты что же это в партгосконтроль совсем не ходишь? Твоя же нагрузка.
Гиковатый (вроде бы отчаянно)... Моя. Все нагрузки мои. И постройком, и культкомиссия. И то, и се. У нас же всегда так: видят, что, человек — дурак, болеет за общественность, так давай еще, еще давай грузить... (Словно опомнившись) Ты извини, я грубо, попросту... И выпил, я тут еще (С застенчивой усмешкой.) Внучечка у меня сегодня родилась.
Фархутдинов. Поздравляю, Павлович...
Гиковатый. Валентиной назвал. Валечкой. В честь Чайки космоса.
Фархутдинов. Ну, поздравляю, поздравляю...
Саша. Ах и сволочь же вы! Ну и сволочь! Дал бы я вам в морду!
Гиковатый. (добродушно). Не дашь... Моральный кодекс не позволит. Старому человеку — и в морду. Да ни в жисть.
Саша. А вот я просто сейчас пойду и расскажу.
Гиковатый. Нет, и доносить ты не пойдешь, побрезгуешь. Вас же, благородных, можно голыми руками брать. Вам то низко, а то недостойно, а это неблагородно... А мы люди темные, нам все годится.
Саша. А я встану на собрании, и расскажу...
Гиковатый. И на собрании ты мне не страшный. Ты ж будешь горячиться, будешь все говорить, что у тебя тут (трет лоб) и вот тут (прикладывает руку к сердцу). А я скажу только то, что требуется — и все, каюк тебе. Я все правильные слева наизусть выучил. Ты меня разбуди посреди ночи — и я тебе скажу, какое куда сунуть, чтоб надежно, чтоб без осечки.
Саша, сделал мученический жест.
Гиковатый. Да ты не кривись. Ты вникай. Я по жизни говорю... Ведь они же товарищи такие... Они слова вперед дела ценют. Ты делай, что хочешь, лишь бы только слова были правильные... И все было как положено. Я, например, замечаешь? Усы не брею! Чтоб вид иметь какой положено: старый ветеран, славные традиции рабочего класса, (Доверительно.) Я, брат, умный... Я несгораемый. Меня без танка взять невозможно.
Саша (вдруг весело). Так будет танк! Считай себя покойником, папаша.
Гиковатый. Ничего, ты говори, говори... Я сегодня добродушный. У меня сегодня внучечка родилась. Вот така махонька. Валентиной назвали... Как жинку мою, покойницу. (Уходит.)
Саша решительно идет к телефону.
Саша (в трубку). Девять-один. Здравпункт?.. Там у вас доктора Волчковой нет? Неважно... Нет, звать не надо. Спасибо... (Садится на стул, читает вслух плакат, висящий над телефоном.) «Королеву полей — на силос!»
В коридоре появляется Пашкин.
Пашкин. О, Саша! А я уже с именин иду.
Саша. С легким паром!
Пашкин (проходит, но потом вдруг возвращается). Я хочу тебе задать один вопрос. Только ты отвечай серьезно. Может, от этого вопроса жизнь человека зависит. Вот скажи: тебе сейчас хорошо? Вот при всем этом?
Саша. Нет, Шура, мне нехорошо.
Пашкин. Нет, я спрашиваю в смысле души. Вот ты сделал по совести, и все такое. Ну, и хорошо тебе?.. Ты мне честно скажи, я для дела спрашиваю.
Саша (почти кричит). Ну, пожалуйста, я тебе дам слово. Честное пионерское под салютом всех вождей! Мне плохо! Вполне!
Пашкин. И что? Что ты будешь делать? Признаешь ошибки?
Саша отрицательно мотает головой, говорит медленно.
Саша. Нет, ошибки я не признаю.
Пашкин. М-гу... понятно... (После паузы), Слушай, ты знаешь анекдот — про смешанные чувства? (Саша пожимает плечами.) Смешанные чувства — это когда твоя теща в твоем «Москвиче» летит в пропасть!... Ну ладно, будь! (Уходит.)
Саша решительно поднимается и снова берет телефонную трубку.
Саша Девять-один... Здравпункт? Позовите доктора Волчкову. Откуда я знаю? Наверно, кто-то другой звонил... Только что ушла? (Кладет трубку и лишь потом говорит.) Спасибо...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Комната в квартире Малышевых, та же, в которой был званый ужин. На столе детский бильярд. Саша ходит вокруг с кием и сосредоточенно играет сам с собой. Раймонда стоит рядом в какой-то странной, торжественной позе.
Раймонда (вдруг удивительно торжественным голосом). Сашка, я тебя уважаю!
Саша. Спасибо!
Раймонда. Это ужасно, Саш, что в нашем поколении уже нет таких ребят, как ты или Костя... Таких, которые готовы... ради убеждений... Все какие-то школьнички, маленькие, одноклеточные...
Саша. Это вам кажется, Раймонда Алексеевна. Оглянитесь вокруг себя, как пишут в газетах.
Раймонда. Почему никто не разговаривает со мной серьезно?! Я же взрослая! Я же мыслю!
Саша. Этого еще успеешь похлебать. (Забивает шар в лузу.) Вот со мной все уже разговаривают серьезно — и это совсем не мед. (Забивает еще один шар.) Видишь, как точно получается. Когда сам с собой играешь...
Раймонда. Это ты из-за своей Иры прекрасной!... Если хочешь знать, я ее презираю...
Саша. А ну! Иди готовь уроки!
Раймонда. Пожалуйста, я уйду. Счастливо оставаться. (Чуть не плача). Ты уже всех своих друзей выгнал... Всех, всех... (Убегает.)
Саша. От двух бортов в лузу...
Катя (входит с тарелкой.) Поешь, дурачок...
Саша. Я еще не доиграл! Смотри: «бац» (бьет по шару) — тама...
Катя. Да, конечно, есть с чего переживать. Старался человек, чтоб лучше, и не для себя. Можно сказать, подставился под удар. И вот награда! Отплатили за все.
Саша (сердито). Что значит отплатили? Платной принципиальности не бывает, Катерина Ивановна... И не должно быть! (Забивает еще один шар и добавляет как бы про себя.) И бесплатной беспринципности тоже не бывает...
Катя (жалобно кричит мужу, видимо находящемуся в кухне). Леш, иди сюда... он спятил...
Алексей. Ну, так что такого страшного? Ну, набили тебе морду — сам нарывался. Пойдем с тобой сегодня еще повоюем. Может, еще раз набьют при всем собрании. Но такого уж чего-нибудь страшного ведь нету. Не посадили тебя в тюрьму, как раньше полагалось! Не объявили борьбу с гнилой малышевщиной! Ну, так будешь не бригадиром — просто монтажником. Домой будешь раньше приходить, башка трещать не будет, быстрее учебу кончишь — диплом. И ромбик вот сюда! (Показывает на свой инженерский значок.)
Саша (подымает кий, как некое копье). Ромбик? Ромбик! У-гу... По-моему, многие товарищи должны скинуться по трешке. На памятник тому, который изобрел эти ромбики, эти прекрасные вузовские значки. С разными молниями, кирками и лирами. Это будет правильный памятник! Потому что без вот таких значков никто бы ни за что бы на свете не угадал, что вот они интеллигентные люди! Образованные! Овладевшие всей суммой знаний, как говорится.