Обливной петушок и Юрий Долгорукий

Мастер фарфоровых миниатюр и детских игрушек из глины Сергей Михайлович Орлов сотворил однажды обливного петушка, который попал на выставку. Молотов сопровождал по выставке знатного американца, и гостю очень понравился этот экспонат. Недолго думая. Молотов снял его со стенда и подарил иностранцу.

Когда выставка закрылась и экспонат не вернули автору, он заявил протест выставкому, а узнав, что петушок подарен, вознегодовал: "Я делал петушка для советских детей, а не для американских империалистов".

Выставкою предложил скульптору компенсацию в размере 400 рублей. Однако мастер отказался и обратился в Министерство иностранных дел с требованием вернуть петушка. Из министерства ему ответили, что игрушка подарена важному американскому гостю и он — мастер — может получить за нее в кассе Министерства причитающиеся ему 4000 рублей.

Скульптор деньги получать не стал, а написал жалобу на имя товарища Сталина: мол, я игрушку делал для советских детей, а не для буржуев, и пусть вернут мне мою птичку.

Жил скульптор где-то под Москвой и однажды увидел у своего дома большую машину. Его пригласили в нее сесть и, ничего не объясняя, повезли в неизвестном направлении. Привезли в Кремль и велели войти в указанную дверь. Он вошел и очутился на заседании Политбюро, которое вел Сталин.

Сталин сказал:

— А вот и наш скульптор зашел к нам. Какое у вас дело, товарищ Орлов?

Правдоискатель, запинаясь, объяснил, что он сделал обливного петушка из глины для советских детей, а его отдали знатному американскому империалисту.

— Да, — сказал Сталин, — товарищ Молотов совершил ошибку, и мы должны сделать ему строгое замечание и указать, чтобы впредь он игрушки, созданные для советских детей, не отдавал заокеанским богачам.

В этот момент в зал вошел председатель Союза художников

Иогансон.

— А вот, кстати, и наш художник к нам пожаловал, — сказал Сталин. — Товарищ Иогансон, я слышал, что готовится памятник Юрию Долгорукому. Есть такое мнение: поручить сооружение памятника товарищу Орлову. Как вы полагаете, товарищ Иогансон, справится этот мастер с такой задачей?

— Конечно, товарищ Сталин, раз вы поручаете, то справится.

— А вас, товарищ скульптор, устроит гонорар за этот памятник в размере 40 ООО рублей? Ну вот и хорошо. Так и запишем.

Скульптор всю жизнь работал в малых формах, делал фарфоровые композиции и не умел ваять конные памятники. В помощь ему дали еще двух скульпторов. Эта бригада и создала истукана, установленного на площади против Моссовета, которому дано имя Юрия Долгорукова.

Илья Эренбург однажды вспомнил об этом монументе и привел его как довод против моего утверждения, что в искусстве существует прогресс. Эренбург говорил: я видел скульптуры Фидия и каждое утро вижу памятник Долгорукому. Если это прогресс, то я готов выброситься из моего окна.

Кому памятник, а кто и обойдется

В конце 40-х годов Политбюро приняло решение о сооружении памятников Алексею Толстому, Серго Орджоникидзе, Павлику Морозову, Николаю Васильевичу Гоголю. Решение было спущено в Комитет по делам искусств. За подписью председателя комитета была направлена бумага Сталину на утверждение сметы на строительство этих монументов. Сталин красным карандашом вычеркнул из этого списка памятник Орджоникидзе.

Отчитал

Бывший работник Комитета по делам искусств Николай Туровников рассказал об одном эпизоде, относящемся к концу 40-х годов. Председатель Комитета по делам искусств однажды присутствовал на приеме в Кремле и увидел, что актер Борис Ливанов будучи навеселе подошел к роялю и одним пальцем начал играть «Чижик-пыжик». Председатель подошел, тихо закрыл рояль и прошептал:

— Не надо шуметь.

Это заметил Сталин и сказал:

— Товарищ Ливанов, продолжайте играть сколько хотите. А вы, товарищ председатель, даже чижик-пыжик в искусстве играть не можете.

Надпись на постаменте

Надписи на памятниках, сооружаемых во всех городах, делал Сталин. Обычно он писал что-нибудь однообразно официозное типа: "Н. В. Гоголю от советского правительства". В Киеве поставили памятник генералу Ватутину и с согласия секретаря ЦК Украины Хрущева на постаменте написали на украинском языке: "Генералу Ватутину от украинского народа". Храпченко был в Киеве и, возвратясь в Москву, доложил об этом Сталину. Тот сильно разгневался, и Хрущеву попало за своеволие. С тех пор Хрущев невзлюбил Храпченко, но видимо, не был мстителен и когда стал главой государства, его отношение не мешало Храпченко работать в Институте мировой литературы. Он — человек, встречавшийся со Сталиным, — был моим сослуживцем. Наверное, верна шутка: "Всегда можно найти третьего человека, через которого можно выйти на президента США".

РАСПОРЯДИТЕЛЬ И РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬ СТАЛИНСКИХ ПРЕМИЙ

Какой степени?

В 1948 году Сталин отметил произведение Веры Кет линской "В осаде" и предложил дать автору Сталинскую премию первой степени. Фадеев, который иногда позволял себе вежливо и почтительно спорить со Сталиным, возразил:

— Все-таки, товарищ Сталин, это произведение хотя и заметное, не составляет гордости нашей литературы.

— Хорошо, дадим Сталинскую премию второй степени.

— Товарищ Сталин, мы все так высоко ценим ваше имя и премию вашего имени, что не должны присваивать Сталинскую премию за произведения не абсолютные.

— Ну, хорошо, — сказал Сталин, — дадим ей премию 3-й степени и не будем торговаться.

Скромная просьба

Докладывали о Сталинских премиях. Все уже было утверждено, когда Сталин спросил: нет ли еще чего-нибудь?

— Все. Есть, правда, еще одно дело, но мы и докладывать не стали. Режиссер Рубен Николаевич Симонов считает, что в прошлом году ему дали премию за более слабый спектакль, чем тот, который он поставил в этом году. Нынешняя работа представляется ему более важной, и он просит дать ему премию.

— Раз просит — надо дать, — ответил Сталин.

Превратности судьбы

Однажды Сталин в беседе с Фадеевым похвалил повесть Анатолия Рыбакова «Водители», опубликованную в 1950 году:

— Лучшая вещь в прозе этого года.

Неудивительно, что в 1951 году Рыбакова включили в список кандидатов, представленных к Сталинской премии. Вместе с этим списком Сталин просматривал короткие характеристики, подготовленные МГБ. Остановившись на характеристике Рыбакова, он посуровел:

— А почему включили в список Рыбакова?

— Лучшая вещь в прозе этого года, товарищ Сталин, — ответил Фадеев.

— Зачем включили? Неискренний человек. Сидел, скрыл свое прошлое и пробрался в партию. Разберитесь там, пожалуйста. Алексей Сурков и Фадеев с одной стороны стола и Берия — с другой согласно закивали головами. И было непонятно, кто и в чем должен разобраться: руководители Союза писателей в художественных достоинствах повести литератора Рыбакова или Берия в политических недостатках гражданина Рыбакова. Перед заключительным обсуждением кандидатов в лауреаты Сурков на всякий случай затребовал из отдела кадров личное дело Рыбакова. Картина получалась такая: в юности, в начале 30-х годов, Рыбакова посадили за выступление на комсомольском собрании.

Через несколько лет выпустили. В партию он не вступал.

На обсуждение Сурков захватил личное дело Рыбакова. Сталин просмотрел окончательный список, где, естественно, Рыбаков давно был вычеркнут. Обсуждения никакого не было, и все сидели молча. Сталин занес руку, чтобы поставить подпись, и вдруг вспомнил:

— А как дела с тем неискренним человеком, который обманул партию?

— Товарищ Сталин, Рыбаков не обманывал партию: он беспартийный, — прозвучало в ответ.

— Хорошо работаешь, Лаврентий Павлович, хорошо у тебя получается, — сокрушенно покачал головой Сталин и своей рукой вписал Рыбакова в окончательный список лауреатов.