Познакомившись с текстом, Кружков сказал, что Фролов должен прочесть важный закрытый документ — работу товарища Сталина о врачах-убийцах и использовать ее идеи в своей статье. Фролов прочел этот документ, но не мог понять, как его связать со статьей о комедии.

Рюриков сообразил: "Сделаем такой вывод: поскольку товарищ Сталин разоблачает врага, в вашу статью надо внести разоблачительное начало и усилить критику всех пьес, в том числе «Раков» Михалкова".

Опала

Поэт Лахути участвовал в революционном движении на Востоке, потом писал стихи, восхваляющие Сталина. Вождь привечал стихотворца и подарил ему свой портрет с надписью: "Лахути — революционному поэту Востока. И.Сталин".

Во второй половине 40-х годов Лахути написал Сталину, что присоединение Южного Азербайджана к Советскому Азербайджану нереально и не будет поддержано ни народом Ирана, ни народом Южного Азербайджана. Сталин разгневался на Лахути.

Присоединения Южного Азербайджана, как и предсказывал Лахути, не вышло: против этого было 90 % даже членов компартии, проживающих на этой территории. В компартии произошел раскол.

Однако правота Лахути не вернула ему симпатии Сталина.

Руководитель сталинской школы

Дмитрий Алексеевич Поликарпов, партийный руководитель, на попечении которого был Союз писателей, предложил:

— Товарищ Сталин, писатель Н. совершенно неуправляем, может быть, его арестовать?

Сталин возразил:

— Зачем сразу арестовать? Сначала попробуем наградить. Дадим орден "Знак Почета" — наверное, станет управляемей.

Поликарпов с горячим одобрением воспринял это мудрое указание. Однако писатели все же сильно досаждали ему, и он стал жаловаться вождю:

— Трудно работать с творческой интеллигенцией: один — пьет, другой — гуляет, третий — плохо пишет, четвертый — вообще не пишет…

Сталин ответил:

— Товарищ Поликарпов, других писателей у меня для вас нет.

Придется работать с этими.

Лично одобрено

В 1947 году молодого поэта Александра Межирова вызвал один из секретарей Союза писателей Николай Грибачев и сообщил, что стихотворение "Коммунисты, вперед", опубликованное в журнале «Знамя», было прочитано и одобрено товарищем Сталиным, отдыхавшим в Ливадии.

Межиров поблагодарил за добрую весть, выразил радость и после паузы, вызванной исчерпанностью разговора, спросил, может ли он уйти.

— Нет, — ответил Грибачев, — вы еще можете нам понадобиться, подождите.

Как рассказывал мне Межиров, он сидел в приемной весь рабочий день, но так никому и не понадобился.

Именитый корректор

В 1950 году в «Правде» было опубликовано стихотворение Александра Межирова, которое заканчивалось словами:

Комментарий не надо. Это ясно и так.

Главному редактору «Правды» Поспелову позвонил Сталин:

— Мне что, пойти к вам в газету корректором? Что это за выражение "комментарий не надо"?

Поспелов замер от страха, а Сталин бросил трубку. Стихотворение было выброшено из уже набранного сборника.

Как Тарковский переводил стихи Сталина

В 1949 году к поэту и переводчику Арсению Тарковскому пришли два военных человека и попросили его собраться и поехать с ними. Времена были такие, что Тарковский, естественно, предположил худшее и поинтересовался, что взять с собой. Гости ответили: ничего не нужно, он скоро вернется… Это заверение ничего не значило или, вернее, могло означать что угодно, тем более, что Тарковскому не объяснили, куда и зачем его увозят.

Поэта усадили в черную машину, и на большой скорости она помчалась. Через несколько минут Тарковский оказался в Кремле и его привели в большую комнату, в которую вскоре вошел аккуратный, строгий и заинтересованно-приветливый чиновник. В руках у него была красивая папка.

Чиновник изложил свои виды на Тарковского. Вы, мол, известны как хороший переводчик. Мы-де на этот счет наслышаны или, вернее, специально справлялись где нужно и получили самые благонадежные характеристики, в том числе и по части умения и способностей. Потому к вам и обращаемся. А дело необычное и деликатное, как вы сами поймете. Товарищу Сталину в этом году исполняется 70 лет. Мы и решили сделать ему подарок: перевести и издать на русском языке его юношеские стихи.

С этими словами чиновник раскрыл красивую папку, где на великолепной плотной бумаге были отпечатаны стихи на грузинском языке и подстрочники на русском (каждое стихотворение и каждый подстрочник — на отдельном листе бумаги).

— Посмотрите. Оцените. Нам важно знать ваше мнение. И возьмитесь переводить. Этот вопрос ещё не согласован на самом верху, но полагаем: нашу инициативу одобрят. Предупреждаем о неразглашении. Все, что нужно для работы, скажите — обеспечим.

Денежные условия будут хорошие. Не обидим. Скажите, что вам надо.

Может быть, путевки в санаторий для улучшения творческих процессов? Всё сделаем, только работайте.

Тарковский стал отказываться от оплаты и забот, подчеркивая, что для него и без того высокая честь. Вскоре он, весьма обрадованный, что все обернулось не полным худом, уехал к себе домой в той же огромной черной машине и в том же конвойном сопровождении.

Затем раз в неделю или в две ему позванивали и осведомлялись, как нравятся стихи, как он справляется с переводом, не терпит ли в чем нужды и что может способствовать его поэтическим усилиям.

Стихи переводчику — могло ли быть иначе?! — нравились. Он ни в чем не нуждался. Работа двигалась.

Вскоре его пригласили в ту же комнату в Кремле, и тот же аккуратный чиновник сказал, что он должен уведомить поэта, что они посоветовались с товарищем Сталиным и вождь выразился в том смысле, что публиковать его юношеские стихи на русском языке не следует, поскольку мероприятие это несвоевременное. У Тарковского была изъята красивая папка с грузинскими текстами, подстрочниками и с черновиками переводов. Поэт еще раз был строго предупрежден о неразглашении, и ему была вручена за беспокойство и напрасные труды большая пачка крупных купюр.

Тем история и окончилась. Возможно, у вождя была верная самооценка и даже тайный комплекс творческой неполноценности — ощущение своей поэтической заурядности. В сходной ситуации Гитлер, некогда занимавшийся живописью, тоже, кажется, не использовал безграничную впасть для публикации своей мазни, а Мао опубликовал свои вполне традиционные юношеские стихи на китайском, и в 50-х годах, быть может, по инициативе того же аккуратного чиновника они были переведены на русский язык и опубликованы в "Литературной газете".

Всем сестрам по серьгам

Литературовед Александр Сергеевич Мясников рассказывал.

В 1949 году в Гослитиздат позвонил Сталин и сказал:

— Товарищ Мясников. Не мы выбирали жён Алексею Толстому. Он сам выбирал, и надо гонорар за его литературное наследство разделить между первой и второй женами.

Разобщающее единство и объединяющее разобщение

Вскоре после войны между Шолоховым и Эренбургом на национальной почве возникли напряженные отношения. Сталин счел необходимым вмешаться и сказал:

— Ваши евреи проявили трусость во время войны, а ваши казаки — антисоветские настроения и еще в гражданскую войну боролись с Советской властью.

Двусмысленность этого «примирительного» жеста достигла своей цели: взаимная неприязнь между писателями не исчезла.

Сталинская стратегия, основанная на принципе "разделяй и властвуй", вносила в официальную политику интернационализма существенные «диалектические» коррективы, при которых единство народов сочеталось с их разобщением и "борьбой противоположностей". Антисемитизм был лишь звеном этой сталинской национальной политики, которая силой создавала общность и одновременно нагнетала напряженность между народами Прибалтики и неприбалтами, обостряла отношения армян и азербайджанцев, грузин и абхазцев, казахов и русских и т. д.