В восемь утра он уже у себя в отделе, приглашает сотрудников и уточняет программу на сегодняшний день. Так уж принято в отделе космических исследова­ний Института астрофизики и физики атмосферы Ака­демии наук Эстонской ССР, и этот сложившийся за много лет распорядок работы меняется редко, к нему привыкли.

Но иногда случаются события, о которых говорят ко­ротко: «Сделано открытие!»

Приехал однажды из Москвы сухощавый паренек. Кандидат в космонавты. Ну а своим сотрудникам Виллманн его представил как инженера.

Любознательным был будущий космонавт.

– Нельзя ли познакомиться с отчетами и материа­лами? – попросил гость.

Виллманн выложил на стол объемистые папки. Инже­нер начал внимательно просматривать их.

– Любопытно, – вдруг сказал он. – Даже неве­роятно!

– Что именно?

– Вот это сообщение. – Инженер протянул листок с записями.

Виллманн прочел вслух:

– «Э. Крээм и Ю. Туулик, имеющие опыт трехлет­них наблюдений серебристых облаков, студенты Тарту­ского университета, выехали из Таллинского порта 12 апреля 1961 года на судне «Иоханнес Варес».

– Дату, дату поглядите, – кандидат в космонавты рассмеялся, – 12 апреля. Как раз в день старта Га­гарина.

– О космосе мы начали мечтать раньше, – вдруг заметил Виллманн. – За три года на территории СССР было зарегистрировано 83 случая появления серебрис­тых облаков. Мы определили размеры частиц, их харак­теристики. Проводили ракетные исследования, но они помогли мало: это то же самое, что зондировать сердце с помощью скальпеля… Короче, данных было много, но природа облаков неясна. Нужен взгляд сверху.

– Да, Сергей Павлович говорил нам об этом. И еще о каком-то метеорологе из Туры…

– Мы обращались к Королеву за помощью, – под­твердил Виллманн. – Пытались заинтересовать его… А метеоролог – его фамилия Мангулов – регулярно передает нам свои наблюдения. Неужели Королев и это помнит?

– А почему же я здесь? – удивился гость.

Шел 1965 год. Чарльз Виллманн и Виталий Севасть­янов, приехавший в Тарту, долго обсуждали, как имен­но обнаруживать серебристые облака в космосе.

Оператор Центра управления принял необычное сообщение с «Салюта-4».

– Видим блестящий холодный снег, – передавал Петр Климук, – он переливается так красиво… Облака тянутся сплошной линией от Урала до Камчатки, до са­мого восхода солнца…

После отбоя, как обычно, Виталий Севастьянов при­строился у иллюминатора и раскрыл свой дневник.

«2 июля 1975 года. Среда, 40-е сутки полета, – за­писал бортинженер «Салюта-4». – Вчера вечером и се­годня мы наблюдали еще одно чудо природы – сереб­ристые облака. Эти облака находятся на высоте 60—70—80 километров. Природа их полностью неизвест­на. Во многом они загадочны. На всей Земле их наблю­дали не более тысячи раз. И вот мы наблюдаем их в космосе. Впервые. Мы действительно первооткрыватели. Тщательно наблюдаем, записываем, надиктовываем на магнитофоны, зарисовываем. С Земли приняли экстрен­ное сообщение: разрешают нам в тени Земли провести ориентацию станции в сторону восхода Солнца и, обна­ружив серебристые облака, провести их исследование спектральной аппаратурой и фотографирование».

Виллманн смотрит вдаль, думает о своем.

– Вспаханное поле… – вдруг говорит он.

– Что?

– Юрий Гагарин сказал, что космос напоминает ему вспаханное поле, засеянное зернами-звездами. Не прав­да ли, точно подмечено?

«Вспаханное поле» – впервые прозвучало во время отчета о полете. На следующий день после возвращения из космоса.

А пока идет зима 60-го. И еще никто не знает, в ка­кой именно день Юрий Гагарин поднимется в космос.

17 января начались экзамены. Их принимали не толь­ко руководители Центра подготовки, но и создатели космической техники.

И среди них К. П. Феоктистов.

25 января Юрию Гагарину было присвоено звание «космонавт».

До старта первого человека в космос оставалось 3 месяца и 18 дней.

АПРЕЛЬ 1961

Началось буднично. Пожалуй, даже слишком.

После обеда приехал в Звездный Каманин, собрал космонавтов.

– Принято решение правительства о полете челове­ка в космос, – лаконично объявил Николай Петро­вич. – Послезавтра вылетаем на космодром.

Это было 3 апреля.

Их встречал Сергей Павлович у трапа. Каждому пожал руку.

– Как настроение, орелики? – улыбнулся Королев.

– Боевое, – за всех ответил кто-то, кажется, Герман Титов.

– В таком случае, будем работать вместе, – сказал Сергей Павлович. – Думаю, что восьмого можно будет вывозить ракету на стартовую позицию, а десятого-двенадцатого старт. Как видите, в вашем распоряжении еще есть время.

И космонавтам, и Каманину, и Карпову – всем по­казалось, что настроение у Главного конструктора хо­рошее, он стал мягче, добродушнее. Но едва Евгений Анатольевич Карпов остался с ним наедине, как лицо Королева изменилось.

– Не переусердствуйте, – жестко сказал он. – На­до, чтобы летчик ушел в полет в наилучшей форме, не перегорел. Составьте поминутный график занятости командира и запасного пилота… И хочу напомнить, что вы несете персональную ответственность за готовность космонавтов к полету.

Королев уехал.

Космонавты увидели его только на следующий день вечером. Вместе с Келдышем он приехал, чтобы посмот­реть примерку скафандров.

Первым свой скафандр опробовал Гагарин, хотя никакого решения о пилоте Государственная комиссия еще не приняла.

«Вернулись в гостиницу около одиннадцати ночи, – вспоминал Н. П. Каманин. – Весь день я наблюдал за Гагариным. Спокойствие, уверенность, хорошие зна­ния – вот самое характерное из того, на что я обратил внимание».

Перед сном космонавты разговорились о запуске ра­кеты. Им довелось видеть его, когда летала Звездочка и «Иван Иванович» в марте.

Юрий Гагарин часто рассказывал о том дне, он очень гордился, что дал имя Звездочке:

«Нам показали дворняжку светлой рыжеватой масти с темными пятнами. Я взял ее на руки. Весила она не больше шести килограммов. Я погладил ее. Собака до­верчиво лизнула руку. Она была очень похожа на на­шу домашнюю собачонку в родном селе, с которой я ча­сто играл в детстве.

– Как ее зовут?

Оказалось, что у нее еще нет имени – пока она зна­чилась под каким-то испытательным номером. Посылать в космос пассажира без имени, без паспорта? Где это видано! И тут нам предложили придумать ей имя. Пе­ребрали десяток популярных собачьих кличек. Но они все как-то не подходили к этой удивительно милой рыжеватенькой собачонке. Тут меня позвали, я опустил ее на землю и сказал:

– Ну, счастливого пути, Звездочка!

И все присутствующие согласились: быть ей Звез­дочкой».

А потом был старт.

– С каким-то смешанным чувством благоговения и восторга смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме, – признается позже Гагарин.

После пуска к космонавтам подошел Королев.

– Ну как запуск? – Сергей Павлович улыбал­ся. – «Перьвый» сорт?

Космонавты попытались выразить свои чувства, но так и не смогли. Королев понял, что они потрясены этим зрелищем.

– Скоро будем провожать одного из вас, – сказал Королев и долго смотрел на Гагарина.

Это было всего двенадцать дней назад. А казалось, прошли многие месяцы.

Они легли спать, так и не узнав – решила ли утром Государственная комиссия, кто из них полетит первым. Они знали, что она состоялась в 11.30.

Нет, на этом заседании кандидатура первого пило­та не рассматривалась. Прошло сугубо деловое, техни­ческое совещание. Только Сергей Павлович более под­робно доложил Госкомиссии о системе жизнеобеспече­ния: он подтвердил, что она способна работать несколь­ко суток. Члены комиссии, хотя и не подали вида, поня­ли, что Главный конструктор имел в виду одну из ава­рийных ситуаций – в случае отказа двигателя корабль затормозится в атмосфере и через несколько суток со­вершит посадку в одном из районов земного шара. Где именно, предсказать невозможно – это будет зависеть от параметров выведения корабля.