«Что ему сказать? – думал Дмитрий. – Нельзя еще открыть истину. Как бы не выдал… – Вдруг ему пришла в голову блестящая мысль: – Буду говорить о большом воздушном змее. Это – дело более привычное, новизны в нем нет…»

– Вы воздушные змеи видели? – спросил он Рукавицына.

– Смотрел, как бумагу да нитки мальчишки изводят. Пустая забава. Ребятишкам, конечно, интересно.

– Это не забава, Трофим Агеич, – возразил Дмитрий. – Я усовершенствовал змей, и он может поднять на воздух человека.

Майор в испуге подскочил.

– Поднять… на воздух… человека?.. Вы бредите, сударь!

Рукавицын испуганно поглядел на дверь.

– Не бойтесь, Трофим Агеич! Я в здравом рассудке и понимаю, что непривычное пугает людей.

– Поднять человека на воздух? – недоверчиво пробормотал майор. – Да как это мыслимо? Крылья, что ли, вы ему пришьете?

– Без крыльев обойдемся, Трофим Агеич! Мой снаряд подымет меня выше тюремных стен, выше колокольни…

Майор вместе с табуреткой поехал по полу от Ракитина. Дмитрий сидел не шевелясь: он понимал, что сейчас малейший неверный шаг спугнет Рукавицына и тогда его не увидишь долго. Так искусный рыболов выжидает из-за куста, когда схватит пеструю мушку осторожная форель, жительница быстрой, холодной струи.

– Я не колдун, – спокойно убеждал коменданта узник. – Бог создал человека побеждать стихии. Подумайте, Трофим Агеич, как смотрели древние люди на того, кто первым сделал лодку и поплыл по воде. Уверяю вас, что его считали колдуном…

– Ну, так то вода… – смутно возражал майор. – По воде плавать одно, а на воздух взлететь совсем другое. Ведь не Илья же вы пророк, в самом деле, чтобы живым на небо подняться?

– Зачем на небо? Хватит взлететь вровень с колокольней.

– Ну вот, видите – магия!

– Да змей-то поднимается? Хвост за собой тянет? Трещотку может поднять?

Майор зажал руками уши. Лишь только он представил узника парящим над колокольней, как поспешно выбежал из камеры, не попрощавшись с Ракитиным.

«Как же все-таки трудно убедить этого человека!» – с горечью подумал Дмитрий.

И снова, в который уж раз, усомнился, что ему удастся одержать верх в трудной борьбе с комендантом.

Рукавицын сделал совершенно неожиданный ход в игре: на следующий день он явился в камеру с отцом Иваном. Священник в правой руке держал узелок, а левая по привычке помахивала кадилом. Переступив порог, поп с любопытством уставился на узника.

Дмитрий встал, низко наклонил русую голову с длинными волосами, отросшими в тюрьме.

– Благословите, батюшка!

Отец Иван осенил крестом склоненную фигуру узника, привычным жестом ткнул руку. Узник почтительно облобызал ее.

«Вы этого не ожидали, Трофим Агеич? По вашим понятиям, нечистая сила боится креста?» Дмитрию хотелось рассмеяться при виде замешательства майора.

Поп служил молебен. Ракитин прислуживал за дьячка и хор с такой виртуозностью, что привел в восторг отца Ивана. Когда-то Дмитрий любил ходить в церковь и знал службы наизусть.

– О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих и пленных и о спасении их миром Господу помолимся! – возглашал священник.

– Господи помилуй! – подхватывал Дмитрий.

После службы Дмитрий причастился, и отец Иван благословил его. Майор не молился – он внимательно следил за Ракитиным.

– С принятием святых тайн поздравляю, сын мой, – обратился к Дмитрию поп Иван.

– Благодарю вас, батюшка, – отвечал узник. – Ваше посещение принесло мне такую радость! Мне тяжело здесь…

– А вот это уже и не годится, – наставительно сказал поп. – Наказания надо сносить в смирении и молчании.

– Я не знаю за собой грехов, за которые меня так жестоко нужно было карать.

– Самомнение, сын мой! Самомнение и гордость! Малое становится великим в глазах Господа… Враг рода человеческого внушает вам такие речи!.. – Тоненький носик попа покраснел, водянистые глаза замутились. Попав на любимую тему, отец Иван воодушевился, и голос его зазвучал страстно и восторженно: – Уже враг стоит у ворот… Близок, близок час, когда Господь призовет нас пред лице свое и потребует ответа на страшном судилище за все наши деяния и помыслы…

От майора Ракитин знал о мании попа Ивана и с любопытством вглядывался в его иссушенное, фанатическое лицо.

Но Трофим Агеич грубо дернул попа за рукав рясы:

– Кончай, отче! До вечера теперь проговоришь!

Прерванный на полуслове, поп собрал в узелок богослужебные принадлежности и покинул камеру. Майор ушел вслед за ним, не сказав узнику ни слова.

Ракитину подумалось, что на этот раз он одержал маленькую победу, доказал, что он – верующий христианин, такой же, как сам майор, как отец Иван.

Трофим Агеич робко вошел в камеру, опустив смущенные глаза.

– Дмитрий Иваныч, – начал он дрожащим голосом, – простите меня, дурака.

Ракитин вскинул на коменданта хмурые глаза.

– За что? – спросил он.

– Виноват, понимаю, что виноват, – бормотал Рукавицын тусклым голосом. – Не иначе, как черт попутал…

– Да в чем вы извиняетесь?

– Сударь, Дмитрий Иваныч! Ведь я, старый осел, нечистую силу из вас выгонял! – Ракитин невольно улыбнулся. – Что делать, ошибся, – тяжело вздохнул майор. – Где бы перстом, а я пестом…

– Я на вас не в обиде, Трофим Агеич, – мягко сказал узник. – Конечно, вам не удалось получить большого образования…

– В меня, сударь, образование палками вбивали, – заторопился Рукавицын, обрадованный тем, что узник сменил гнев на милость. – Что касается военных наук, я никому не уступлю. А гражданские не дались, не дались мне. Вы меня, сударь, так своими рассказами напугали, что, кажется, будь передо мной ваше изобретение, я бы его ногами растоптал. В Ладоге с камнем утопил бы…

– Обычная судьба крупных изобретений, – с горечью молвил Дмитрий. – Вы книги читаете?

– Как же, сударь! Иной раз приходится. Смолоду песенник читал, теперь нет-нет в уставы заглядываю.

– Скажите, человек, печатающий книги, колдун или нет?

– Я уж не до такой степени глуп, сударь!

– А знаете ли вы, что первого русского печатника Ивана Федорова чуть на костре не сожгли за волшебство: только тем и спасся, что в Литву убежал. Печатню разгромили дотла. Обвиняли же его в том, что он напечатал «Апостол» при помощи нечистой силы.

Майор остолбенел.

– «Апостол»? Священную книгу! Нечистой силой! Ну, сударь, и глупы же они были, курицыны дети!

– Лет через пятьдесят, – ядовито начал узник, – люди скажут: «Сидел в тюрьме человек… Дмитрий Ракитин… и сделал снаряд, чтобы подняться в воздух. И нашелся такой курицын сын, майор Рукавицын, снаряд изломал и в воду бросил, а самого инвентора за колдуна посчитал и попа привел от нечистой силы его отчитывать…»

Майор густо покраснел.

«Ага, проняло! – подумал Дмитрий. – У вас и самолюбие есть, Трофим Агеич».

– Да ведь не поломал же я вашего снаряда, – плачевным голосом сказал майор.

– Только потому, что его еще нет, – безжалостно возразил Дмитрий. – Сами же сознались.

– Ну, сударь, где уж мне с вами спорить.

Майору стало стыдно; он тихо поднялся и вышел из камеры. В душе его копошились непривычные мысли. Но он не сумел выразить их в словах, а дурное настроение духа излил на ни в чем не повинного Сенатора, возвращавшегося с прогулки. Встретив кота в галерее, он сердито ткнул его сапогом и закричал:

– Шляется тут! Нет, чтобы в камере сидеть, крыс ловить!