– Я в порядке, – пролепетала Эллис, с трудом ворочая языком. Очень хотелось пить.
Она практически в одиночку справилась с той бутылкой вина, допивая ее уже в такси прямо из горлышка. А теперь с ней впервые в жизни случилось сильное похмелье. Эллис было невыносимо тяжело, руки и ноги, которых она совершенно не чувствовала вчера, теперь очень хорошо давали о себе знать, зато совершенно не слушались. Она потягивала кружку за кружкой парное козье молоко, которое Франческе доставляли с предместий Флоренции, и чувствовала, что жизнь постепенно возвращается к ней.
Беатрис еще спала, они с Франческой вчера плодотворно побеседовали, ну а свою бабушку Эллис привыкла видеть на ногах несколько суток подряд. Пожилая женщина была бодра, несмотря ни на что:
– Детка, ты сейчас позавтракай, да поезжайте в Милан. Может, вернетесь поскорей да поможете мне вечером, если Беатрис не уедет. Или ты одна.
– Хорошо, бабушка, – пролепетала она.
В пики праздников, когда народ устраивал паломничество в бабушкин ресторан, случалось иногда, что она просила Эллис смешивать коктейли и готовить мороженое, потому что они с Сандро и двумя поварами не могли обслужить большое количество посетителей, которые к тому же час от часу становились все веселее и беспардоннее.
Это будет экзотическое зрелище. Беатрис, которая может хоть сейчас купить ресторан вместе с домом, да что там – со всей улицей – и даже не заметить, что на счету убавилось денег, миллионерка Беатрис, привыкшая к роскоши и изысканной кухне, которая забыла, наверное, как выглядят продукты в сыром виде, Беатрис, чьи платья стоят целое состояние, наденет бабушкин передник и будет готовить шарики из мороженого, украшать фруктами коктейли, а то и резать закуски… Эллис улыбнулась этой мысли.
– Что тебя так радует с утра? – Подруга спускалась с крыльца, диковато озираясь по сторонам.
– Легка на помине! Бабушка нас просит помочь в ресторане вечером, и я представила, как ты будешь резать салаты.
– Ой, Эллис, а их что – режут?
– Вот видишь? Ты уже забыла, что…
– А ты, я вижу, уже забыла, кто кормил тебя в Нью-Йорке, как малое дитя, каждый вечер домашним ужином. Держу пари, что мы с Франческой могли бы устроить соревнование, и не только по приготовлению салатов. Я уверена, что выиграла бы у нее по части бифштексов, говорят, они у меня отменно получаются… Не забывай, что я выросла в небогатой семье. – Беатрис удобно устроилась на скамейке возле стола и принялась тоже пить молоко. Одета она была, вопреки предположениям Эллис, довольно скромно: в короткие шорты и тонкую рубаху.
– Неужели твоя мама сама готовила? – Эллис вспомнила капризную старушку, вечно крадущую у них Цезаря.
– Представь себе! Это сейчас она может себе позволить и кухарку, и домохозяйку, а раньше… – Беатрис сокрушенно вздохнула, махнув рукой, как человек, чье детство прошло по меньшей мере в лачуге…
– Вы поговорили вчера с бабушкой, пока я спала?
Глаза подруги забегали.
– Д-да, я вкратце изложила ей проблему.
– Проблему она и так знает. Ты изложила ей, что я вчера наделала?
– Д-да, что-то в этом духе.
– Молодец. Зачем же ее расстраивать? Да и Паоло она теперь сюда не пустит.
– Эллис, тебе действительно нужен кто-то другой. Но не Паоло. Он…
Эллис горько усмехнулась:
– Ничего вы не видите. Вы видите только фасад. Стереотип. Паоло совсем не такой, ты сама говорила мне ночью, помнишь?
– Он слишком сложный для тебя, Эллис. Ты мучаешься над ним, как над японским иероглифом, но разгадать не в силах, потому что тебя не учили этому языку. Тебе нужен…
– Дэвид!
– Не надо так.
– Пол!
– Не угадала.
– Что – Джек, что ли?
Беатрис медленно кивала, заговорщицки глядя на нее.
– Давай на него посмотрим, по крайней мере. Вы завтра встречаетесь?
– Да, и мне пришлось перенести место встречи из-за этого нахального…
– Здра-авствуйте, дети! – раздалось у калитки.
Все повернулись на знакомый голос; Паоло стоял там с огромным, просто неприлично огромным букетом роз и улыбался, как Санта-Клаус.
Беатрис быстро ретировалась в дом.
– Солнышко мое! Прости мою вчерашнюю бестактность. Я не должен был так шутить. Читать чужие письма – верх неприличия! – Он обезоруживающе улыбался.
– Я не понимаю…
– Прости меня! – Эллис поняла, что он говорит по заученному тексту, словно прочитанному в каком-то дешевом романе, и у нее снова тревожно заныло сердце. – Прости меня так же за мою обидчивость. Я должен был, несмотря ни на что, вас подождать и довезти на машине обратно… Простишь?
Он вдруг высыпал розы перед ней на стол.
– Их двадцать пять, самые свежайшие.
– А почему двадцать пять?
– Ровно столько лет назад я впервые увидел тебя здесь, когда твоя мама, точно так же перед Пасхой, привезла тебя сюда в первый раз. Тебе было восемь месяцев, а мне – одиннадцать лет. Я сразу влюбился! Помнишь?
До нее вдруг дошло, что он смеется над ней.
– Хватит паясничать! Что я могу помнить в восемь месяцев?
– А я и не паясничаю. Между прочим, я вчера чуть было не уехал к себе в Нью-Йорк, так сильно ты меня обидела.
– Но ведь не уехал? – Эллис никогда бы не поверила, что он мог уехать из-за нее. Или остаться из-за нее…
– Нет. Потому что я не мог исчезнуть из твоей жизни, не извинившись, и еще потому, что у меня есть маленькое, но неотложное дело.
– Ну, извинился?
– Да.
– Теперь – исчезай. – Несмотря на сильную смуту в голове, Эллис чувствовала, что говорит что-то не то. Внутренний голос кричал ей, чтобы она остановилась, но язык как будто работал сам, вперед мысли, и она уже не могла замолчать.
– Совсем исчезнуть? – Паоло широко улыбался. То была его прежняя улыбка, по которой она уже соскучилась: улыбка соблазнителя. Он обнял ее, снова проведя рукой под майкой, и театрально застонал, прикрыв глаза: – Эллис, какого чуда ты меня лишаешь! Ты – шикарная девушка. Мне было с тобой хорошо! – Глаза его блестели, он вдруг жадно поцеловал ее в шею.
Эллис обожгло этим поцелуем, и она поняла: это конец. Паоло пришел красиво попрощаться. Он все любил делать красиво. Он сам был красив и любил красивую жизнь. Но теперь для нее это – в прошлом. Эллис пошатнулась.
– Какое же дело тебя задержало?
– Что это, Эллис? Попытка продолжить разговор? Мы ведь уже попрощались навсегда.
– Нет, просто дань вежливости.
– Ну… если просто дань… Я обещал одной симпатичной синьорине провести с ней завтрашний карнавал. Вот и все дело. Видишь, Эллис, тебе снова не повезло! Прощай.
Он ушел, а она так и стояла около стола, усыпанного розами. Двадцать пять лет назад он увидел ее здесь впервые… А ведь и правда. Эллис медленно повернулась в сторону Франчески и Беатрис, которые подслушивали в дверях на крыльце.
– Да, – спокойно сказала она. – Да, вы правы, мне нужен другой. Не такой. Судьба подарила мне шанс сегодня. Последний шанс быть счастливой. Но я им не воспользовалась. Теперь мне нужен другой. Мы едем в Милан?
Она, словно привидение, ходила по магазинам, натыкаясь на людей, на манекены, и в задумчивости извинялась перед теми и другими… Беатрис молчала, понимая, что любые слова в этом случае излишни. А Эллис с каким-то мазохистским упорством решила довести до конца все задуманное. Они собирались в магазины? Значит, нужно их все обойти. Встретить карнавал в костюмах? Разумеется, не стоит отказываться от этой идеи. Помочь Франческе? Да, обязательно, поэтому надо торопиться.
Она решила себя наказать и выбрала самое примитивное, самое традиционное, рассчитанное на бедных платье:
– Вот что мне подходит, Беатрис: Пастушка! Это все, на что я могу рассчитывать в своей жизни: простушка Пастушка… Я покупаю его, синьорина!
«Милая моя Эллис! – писал ей Джек. – Не понимаю, чем вызваны изменения в наших планах, наверное, снова что-то случилось? Таких замечательных девушек, как ты, нужно беречь и помогать им, а не расстраивать… Кто же позволяет себе доводить тебя до слез? Неужели опять твой ненаглядный Паоло? Может, хватит сносить обиды от него? Может, тебе действительно нужен другой мужчина, более серьезный и надежный. Подумай, Эллис, может быть, я подойду?». В конце строки красовалась улыбочка.