— Вы хотите сказать…

— Да, да, именно это я и хочу сказать, — перебил Трах. — Сновидения должны быть осмысленными, связными и управляемыми.

— Управляемыми?

— Да, да. Вам это кажется странным? Но вы убедились на себе… Впрочем, идемте, я вам кое-что покажу.

Трах встал и направился в мою комнату. Я пошел за ним. У кровати он остановился, поднялся на носки и легко снял со стены репродукцию Айвазовского.

К моему немалому удивлению, под картиной оказалось прорезанное в стене квадратное отверстие, из которого, как ствол пулемета в амбразуре дота, торчал объектив какого-то аппарата.

— Отсюда и проецировались ваши сны, — сказал Трах, показывая на отверстие.

…Весь день я просидел в своей комнате. В стекла с шумом били косые струи дождя. Порывистый ветер гнул ветви деревьев, срывал листья.

Мысли путались, внимание переключалось с одного предмета на другой, постепенно нарастала головная боль. В конце концов, я сказал себе: “Друг мой, ты столкнулся с бредовой идеей не вполне нормального человека. Подумай и разбей эту идею логически”.

До вечера я подбирал доводы, придирчиво взвешивая все “за” и “против”. Как полководец, готовящийся к решительному сражению, я вновь и вновь продумывал возможные планы атаки, пытался предугадать силу сопротивления противника. Я тщательно подбирал свои возражения, оттачивал их логику…

Видимо, Трах ожидал меня. Когда я вошел в его комнату, он не удивился и спокойно указал мне на кресло.

— Поговорим? — предложил я.

— Поговорим, — согласился Трах.

Несколько минут мы сидели молча.

— Скажите, пожалуйста, Николай Андреевич, — спросил наконец я, — в сновидениях нет ничего сверхъестественного?

Трах удивленно вскинул глаза, пожал плечами:

— Конечно, нет. Мы же с вами беседовали на эту тему.

— Итак, сновидения не возникают под действием каких-либо внешних причин?

Трах начал сердиться.

— Какие там внешние причины?! Сновидение — результат деятельности головного мозга при особых условиях, а именно…

— Отлично, отлично, — перебил я. — Значит, материал для сновидений, так сказать, запасен у нас в мозгу?

— Ну, да! Учение о следовых реакциях…

— Минуточку! — я вновь перебил Траха. — Нужно уточнить. Итак, вы согласны с тем, что человек может видеть во сне только то, что он раньше — в целом или по частям — видел наяву?

Это был первый удар, и меня очень интересовало, как отразит его Трах. Но он, ничего не подозревая, сам пошел в ловушку.

— Безусловно, мы видим во сне только то, что когда-то видели наяву, — согласился он. — Как говорит Сеченов, сон — это небывалое сочетание бывалых впечатлений. Я опрашивал слепых. Они видят во сне те предметы и тех людей, которые были знакомы им до потери зрения. А слепые от рождения вообще не видят сновидений — они слышат их, узнают людей по голосам…

Трах увлекся и говорил с жаром, размахивая руками. Настало время захлопнуть ловушку. Самым невинным тоном я сказал:

— Какая же в таком случае польза от управления сновидениями? Человеку может присниться только то, что он уже раньше видел. Нового увидеть нельзя. А если нет нового, значит, нет и пользы.

К моему удивлению Трах рассмеялся.

— Э, Константин Петрович, вы повторяете то, что я уже много раз слышал. И, конечно же, ошибаетесь. Помните, при третьем сновидении вы видели цветы белой акации? Казалось бы, что здесь нового? А проснулись вы с необыкновенно светлым, бодрым настроением, и оно у вас сохранилось на весь день. Как видите, и без нового есть польза от правильно подобранных сновидений. Вы скинули со счетов чувства — и ошиблись. Не все же для ума. В ежедневной утренней зарядке, с вашей точки зрения, совершенно нет ничего нового. Но все-таки она полезна. Не так ли?

Я промолчал.

— Но не это главное, — продолжал Трах. — Вы ошибаетесь в основном. Разве вы забыли о Гавайских островах?

Это возражение я предвидел.

— Нет, не забыл. Но я мог видеть Гавайи в кино, на фотографиях, на картинах…

Трах отрицательно покачал головой.

— А доску вождя Пали вы тоже видели раньше? А баржеопрокидыватели, о которых вы понятия не имели?.. В сновидениях можно увидеть и новое. Поясню вам простым примером. Вы знаете несколько десятков тысяч слов, но ежедневно, даже не узнавая новых слов, вы читаете и слышите новое. Новые комбинации одних и тех же старых слов дают вам понятие о новом. Точно также и со сновидениями. В памяти у нас хранится такое количество впечатлений, что его вполне достаточно для самых неожиданных и оригинальных комбинаций. Вы видели Кавказские и Уральские горы, видели Черное и Каспийское моря, видели пальмы и прибой — и вот я смог показать вам во сне Гавайские острова…

Трах замолчал, и по лицу его было видно, насколько он доволен собой. Но я не напрасно готовился к спору — главные мои аргументы еще не были использованы.

— Допустим, что вы правы, — согласился я — Сновидения могут быть и новые, полезные. Но новые сновидения дают и новые впечатления.

— Правильно!

— А это значит, что мозг во время таких сновидений должен работать. Но ведь сон существует для того, чтобы мозг отдыхал.

Трах вскочил со стула, и я понял, что удар попал в цель.

— Бред! — взволнованно сказал Трах. — Кора головного мозга состоит из пятнадцати миллиардов клеток. В течение дня они загружены очень неравномерно. Одни работают, другие фактически бездействуют. Вот, например, сейчас я с вами спорю. В устойчивом возбуждении у меня находятся только те отделы коры мозговых полушарий, которые ведают функцией речи, осуществляют акт мышления. Потом я буду слушать музыку — и начнут работать другие отделы коры. Понимаете? Вот и получается, что одни клетки несут в течение дня стопроцентную нагрузку, другие — пятидесятипроцентную, третьи — еще меньше и так далее. При обычных сновидениях работают наиболее возбужденные и, следовательно, наиболее утомленные участки головного мозга. А при управляемых сновидениях будут работать те участки, которые днем почти бездействовали.

Логика Траха крушила мои возражения. Я тщательно искал доводы.

— Но это еще не все, — уверенно продолжал Трах. — Самое главное, что скорость сновидений огромна. В течение нескольких секунд вы можете увидеть то, на что в кино вам понадобились бы часы. Вспомните ваши сны. Вы видели их по утрам, и они не мешали вашему отдыху…

Это был разгром. У меня оставался только один довод:

— Сны — это уход от действительности. Что-то вроде видений курильщиков опиума. Нехорошо…

Трах нахмурился, лицо его стало злым.

— Вот, вот! И это мне не раз приходилось слышать. Бред! Мы уходим от действительности при обычных хаотических сновидениях. В них и в самом деле есть нечто общее с видениями курильщиков опиума. Но управляемый, программный сон совсем не отрывается от действительности, не подменяет ее. Или, если хотите, подменяет точно в такой же степени, в какой подменяют кино, телевизор, театр…

Больше у меня не оставалось возражений. Формально я был разбит. Но какое-то внутреннее сопротивление осталось, и сдаваться я не хотел.

Трах смотрел в окно. Мокрые ветви клена бились о стекло. В открытую форточку врывался порывистый ветер. Изредка, разрывая тишину, доносился лай собаки. Обычный дождь, обычные звуки, даже обычная обстановка комнаты восстанавливали меня против совершенно необычных, и, по-моему, все-таки фантастических идей Траха.

Мы долго молчали. Наконец Трах начал говорить. Он говорил вполголоса, не оборачиваясь ко мне.

— В сорок первом году я был в Ленинграде. Наша рота дралась под Пулковом. Четыре месяца была такая обстановка, что я не мог вырваться в город. А когда это мне удалось… В общем, отец и мать погибли… Сестру успели эвакуировать на Большую землю. Почти полгода я ждал первое письмо. Сейчас все это как-то сгладилось, а тогда… Даже сырая траншея стала уютной, когда в руках оказался маленький бумажный треугольник. Катя жила на Урале. По вечерам училась в школе, днем работала на строительстве… Потом письма приходили часто. Я как-то ожил, начал смеяться, даже воевал лучше. Друзья шутили: у тебя, мол, стратегические способности начали проявляться… В ноябре сорок третьего года меня ранили. Рана пустяковая — осколок мины застрял в мякоти руки, — но почему-то долго не заживала. Пришлось кочевать из госпиталя в госпиталь. Выписался в апреле — и сразу на Урал. Хотел приехать к Первому Мая, даже подарки вез с собой. Да, приехал… Вы ведь знаете, Константин Петрович, как тогда люди работали: от станка не оторвешь, инструменты из рук не вырвешь… Катя была уже бригадиром каменщиков. Заканчивали они кладку заводского корпуса. По десять–двенадцать часов работали. А вечерами Катя сидела над учебниками: экзамены приближались… Человек, знаете, странное существо: пока есть работа — работает, нет работы — сразу чувствует накопившуюся усталость. Получился перебой с подачей раствора, кладка приостановилась, и Катя заснула. Как дальше произошло, я даже не расспрашивал. В общем, сорвалась она с лесов…