— Что ты читаешь, Анси? — полюбопытствовал он, кивая на ближайшую стопку. — И названия мне незнакомы, и авторов не припоминаю… Что-то историческое?

— А, это, — Меррен усмехнулся. — Ты будешь смеяться, учитель, но это материалы по подготовке к Рассвету.

— Чего-о? — учитель скорчил смешную рожу. — Ты хочешь сказать, что в мире существует такая обширная альбиграфия, а мы, лопухи, о ней ничего и не подозреваем?

— Да нет, конечно, — Меррен веселился. — Однажды я заметил, что существует колоссальная область героических сказаний, описывающая приключения могучих героев-одиночек или даже команд, выполняющих необыкновенные поручения правителей или богов, или просто отправляющихся к дьяволу на рога по собственному желанию. Один из традиционных мотивов этого жанра — поход. Понимаешь, учитель? Поход хрен знает куда и хрен знает зачем, в места, где до героев романа вообще никто не бывал или бывал, но очень давно. Там они совершают нечто — неважно, что. Главное, что дойти они обязаны во что бы то ни стало, невзирая на все мыслимые и немыслимые помехи. Иногда в поход отправляются несколько групп одновременно, а дойти может только одна. Тогда группы еще и противодействуют друг другу. Понимаешь?

— Интересно, — настороженно сказал учитель, пристально глядя на корешки книг. — Я понимаю, что тебя привлекло, Анси. И что там внутри?

— А ничего, — открыто засмеялся Меррен. — Вернее, почти ничего. Смесь путевых заметок и бестиария. Все все время куда-то идут: только одни — чтобы вытащить мир из задницы, а другие — чтобы его поглубже в эту задницу затолкать. Очень много драконов. Сплошные драконы. Хорошие драконы, плохие драконы, мятущиеся драконы, и еще такие… загадочные, как жизнь проститутки в ее собственном описании. С трудным детством и непостижимыми душевными порывами. Много призраков. Часто попадаются оборотни, только почему-то не настоящие, а какие-то ущербные — то с преображением, непредсказуемым до конвульсивности, то не умеющие управляться со звериной ипостасью… И у всех вредный характер. Еще там любят ходить за какой-нибудь неслыханной цацой. За Короной Мира, за Кольцом Всемогущества, за Мечом Победы, за Щитом Спасения, за Копьем Судьбы и Секирой Возмездия — это все равно, лишь бы с больших букв. По-моему, не ходили еще только за Кляпом Молчания и за Горшком Облегчения. За Рассветом тоже ходили. Раз десять. Три раза ходил сам Эртайс.

— И что? — с некоторым обалдением спросил учитель.

— Что, что… — проворчал Меррен. — Дошел, конечно, разве не видно?

— А как шел? — с нескрываемым любопытством спросил учитель.

— Ой, плохо, — Меррен взялся за голову. — Ой, совсем нехорошо. Чуть не умер. Злые злодеи его все время предавали — каждый раз по два раза, драконы его грызли, на Пстерских склонах обвалом придавило… я с тех самых пор в растерянности — откуда в предыдущем мире взялся Пстерский хребет? Верные друзья у него были. Три. Так два мучительно погибли, а третий как раз предал, скотина такая. Но вскоре ошибся, и очень быстро медленно и мучительно тоже погиб.

— Да-а, — учитель был впечатлен. — И зачем тебе… все это?

Он широким жестом обвел книги.

— Три-четыре интересные мысли я оттуда все-таки выудил, — деловито сказал Меррен. — По мелочам, но все же… Конечно, в большинстве книг маги совершенно не разбираются в Искусстве, мудрецы творят совершенно несусветные глупости, и даже сам Эртайс практически не владеет мечом…

Магистр театрально вздохнул.

— Однако эти книги дают превосходное впечатление об общем уровне человеческого воображения и представления. И надо заметить, учитель, что пользу из этого чтения я, безусловно, извлек. Готов поспорить на плюшку с медом, что до сегодняшнего утра большинство обывателей именно так себе и представляло Рассвет. Завтра-послезавтра у них начнутся большие сложности. Я имею в виду попытки примирить это, — он положил руку на книжную стопку, — с тем, что будет твориться за окном.

Учитель неспешно склонил голову в знак согласия.

— Но зачем ты читал так много… э-э… об одном и том же?

— Я пообещал себе прочитать все, — честно признался Меррен. — Если в одной из подобных книг найдется еще хоть что-нибудь, что в состоянии мне помочь… «Не пренебрегать никакой возможностью усилить себя» — ведь так, учитель?

— Это так, — невозмутимо сказал учитель. — Но верно также и другое: «Не доверяйся никому, ни в чем и никогда».

— «Нельзя доверяться полностью — никому, никогда и нигде»,поправил Меррен. — Ты хочешь сказать — что, если книги меня обманут?

— Именно так.

— У них не получится. Я учитываю сказанное в них, но не стану полагаться на прочитанное.

— А на свое суждение о прочитанном? — остро спросил учитель.

— Вот ты о чем, — задумчиво сказал магистр. — Да. Пожалуй, да. Но ведь это мое суждение!

— Даже если оно основано на ядовитой, умышленно сотканной лжи?

— Весь мир переполнен ядовитой ложью. Но у меня нет иного мира, чтобы основывать свои суждения на безупречных истинах.

— Хорошо! — учитель был явно доволен. — Налей мне, пожалуйста, морса, Анси. Прямо в этот стакан. Достаточно, спасибо. Итак, ты ждал меня, сынок. Если не секрет, зачем?

— Я ждал вестей из Сердца Ордена.

— Но ведь вести мог передать любой посланник, разве не так? Зачем же ты ждал именно меня?

Меррен поколебался.

— Очевидно, мне хотелось еще и обсудить эти вести с тем, кого я уважаю и кому хоть сколько-нибудь доверяю, — предположил он.

— Неплохо, — кивнул учитель. — Это все?

Меррен серьезно задумался.

— Нет, — наконец сказал он. — Еще я хотел увидеть тебя просто потому, что мне приятно было бы тебя увидеть, и потому, что я хотел бы получить твое последнее напутствие. Своего рода благословение.

— Нужно ли будущему богу благословение смертного? — с сомнением спросил учитель. — Впрочем, ладно. Если это мелкое суеверие способно улучшить твое настроение, а следовательно, и увеличить твою силу, то я, разумеется, не премину тебя напутствовать и благословить, — он ехидно захихикал. — Потом можно будет заказать храмовую фреску — уже в том мире, конечно. «Предвечный благословляет Господа нашего». По-моему, звучит впечатляюще. Должно вызывать экстатический трепет, особенно если нарисовать как следует.

Меррен состроил гримасу.

— Богомазы непредсказуемы, — сказал он с изрядной долей скепсиса. Насколько я могу судить, лучше всего они справляются с тем, чего левой ноге захотелось. Желание заказчика при этом обычно не учитывается.

— А теперь займемся тем, ради чего я, собственно, и приехал, обыденным тоном сказал учитель. — Речь пойдет о делах чрезвычайной важности, так что закрой, будь добр, окно, благо дым уже давно выветрился. И призови все свои Силы Защиты, буде какая еще доселе беспечничает.

— Ну и церемонии, — озадаченно протянул Меррен, тем не менее послушно выполняя все указания учителя. — О чем же мы собираемся говорить?

— О твоем имени, которое, как ты полагаешь, знают только два человека, — размеренно сказал учитель.

— Двое, — повторил Меррен, стоя посреди комнаты и тревожно глядя на него. — Я сам и… и ты, учитель. Разве не так?

— Совсем не так, — учитель встал и взял нетопыря в ладони. — Лети, малыш, погуляй по дому. Незачем тебе об этом слушать. Анси, выпусти его.

И только когда дверь за шустрым зверьком закрылась и была запечатана, учитель заговорил снова:

— Вот как обстояли дела в день твоего рождения, Анси; едва ты увидел свет и первый раз крикнул, как тебя приняли у матери доверенные люди, отнесли в потаенную часовню и нарекли.

— Я это знал давно, — перебил его Меррен. — Ты же и рассказывал. Один из этих людей был ты, другой уже умер — так?

— Нет, — слабо сказал учитель. — Не так.

Он потянулся за стаканом. Меррен поспешно пододвинул столик с подносом к креслу.

— Их было трое, ибо нарекали они тебя по великому обряду, именем, которое знают все Силы, а для такого обряда двоих недостаточно. И был в часовне еще один ребенок, рожденный за день до тебя, но еще не нареченный, и его нарекли в тот же час и на том же алтаре, и дали ему то же имя. А потом его умертвили, быстро и безболезненно, и воззвали к Силам, и сказали так: «Вот, рекомый умер, и будет похоронен до верного знамения, и да будет имя его похоронено вместе с ним до урочного срока, до истинной поры.» И Силы слышали это, и приняли это. Тогда второго ребенка погребли у алтаря, и на его могиле двое из адептов убили себя со смыслом и значением.