В группе было тридцать человек. Каждому выдали карточку, на которой следовало написать свое имя, но преподавательница сказала, что имена должны звучать на итальянский лад. Так Фрэн превратилась во Франческу, а Кэти в Катерину. Было очень весело, когда они все обменивались рукопожатиями и спрашивали друг друга, как кого зовут. Кэти эта игра страшно увлекла. Фрэн решила, что и для нее самой это окажется полезным, поскольку поможет хотя бы на время забыть про то, что Кен собирается на пикник по случаю Дня труда.
— Эй, Фрэн! Видишь того парня, который сказал: «Mi chiamo Bartolomeo»? Это случайно не Барри из твоего универмага?
И впрямь, на другом конце комнаты сидел Барри. Видимо, сверхурочная работа все же помогла ему обзавестись заветным мотоциклом. Они приветственно помахали друг другу.
Какая необычная подобралась компания! Вот сидит элегантно одетая женщина — наверняка из тех, которые закатывают роскошные фуршеты в своих домах. Что, черт побери, могло привести ее в такое место, как Маунтенвью? А вот изумительно красивая девушка с золотистыми локонами, которая твердит: «Mi chiamo Elizabetta». Рядом с ней, судя по всему, ее парень — очень серьезный и в новом пиджаке. Вот черноволосый, насупленный Луиджи, а рядом с ним мужчина постарше, которого зовут Лоренцо. Удивительно, что их всех объединяет?
Синьора была сама приветливость.
— Я знаю вашу домохозяйку, — сказала ей Фрэн, когда они угощались маленькими кусочками салями и сыра. Заметив, что преподавательница смешалась и покраснела, Фрэн поспешила добавить: — Она очень благодарна вам за то, что вы помогаете ее сыну.
Лицо Синьоры осветила широкая улыбка. Когда она улыбалась, то превращалась в настоящую красавицу. Вряд ли эта женщина могла быть монашенкой, подумала Фрэн. Скорее всего, Пегги Салливан ошибается.
Занятия нравились и Кэти, и Фрэн. После их окончания сестры бежали на автобусную остановку, весело, словно дети, смеясь над своими ошибками в произношении и всякими забавными историями, которые рассказывала им Синьора. Кэти потом пересказывала их своим школьным подругам, и девочки восхищенно охали.
В группе возникла удивительная атмосфера. Казалось, все они попали на необитаемый остров, где единственная возможность спастись — это освоить незнакомый язык и запомнить все, чему их учат. Синьора, похоже, искренне верила в то, что ее ученики способны на великие подвиги, и в итоге они сами поверили в это. Она умоляла их использовать итальянские слова при любом удобном случае, даже если у них не получалось сложить целое предложение. И вот они говорили, что им пора возвращаться в casa,[31] что в их camera[32] очень тепло, и, желая сообщить, что устали, произносили слово stanca.
А Синьора смотрела и слушала. Все происходящее было ей приятно, но не вызывало ни малейшего удивления. Она всегда была уверена, что любой человек, столкнувшись с итальянским языком, не может не загореться желанием как можно скорее овладеть им. Рядом с ней постоянно находился мистер Данн, которому, собственно, и принадлежало авторство всего этого проекта. Им было очень хорошо рядом друг с другом.
— Может быть, они дружат уже много лет, — предположила Фрэн.
— Нет, — возразила Кэти, — у него жена и взрослые дети.
— Ну и что? Он может иметь жену, детей и при этом дружить с Синьорой, — сказала Фрэн.
— Нет, я думаю, у них все только начинается. Посмотри, они то и дело обмениваются улыбками. Харриет говорит, что между ними назревает роман.
Харриет была ближайшей подругой Кэти и весьма интересовалось всем, что связано с сексом.
Эйдан Данн следил за успехами итальянского класса с удовольствием, равного которому не испытывал еще никогда в жизни. Неделю за неделей продолжались занятия с Синьорой. Ученики приезжали в школу на велосипедах, мотоциклах, а одна роскошная женщина подкатывала на БМВ. Эйдану нравилось готовить для них все новые и новые сюрпризы. Они с Синьорой мастерили бумажные флажки, учащиеся раскрашивали их, а потом все вместе хором учили, как называется по-итальянски тот или иной цвет. Эти взрослые люди вели себя по-детски, как веселые и жадные до знаний школьники. А после окончания занятий мрачный мужчина, которого звали Лу — или Луиджи, — помогал наводить порядок. Было странно видеть, как этот угрюмый тип прибирает в классе, собирает пустые коробки и расставляет стулья. В этом, по-видимому, была заслуга Синьоры. Она всегда ожидала лучшего и получала за это сторицей.
Как-то раз Синьора спросила Эйдана, позволит ли он ей сшить чехлы для подушек в его кабинет.
— Знаете что, — неожиданно предложил он, — приходите ко мне в гости, и я покажу вам свое обиталище.
— А что, неплохая мысль. Когда мне зайти?
— В субботу утром. У меня будет выходной. А вы не будете заняты?
— Я хозяйка своему времени, — ответила Синьора. Всю пятницу Эйдан убирал в своей комнате и наводил блеск на предметы обстановки. Он заранее купил бутылку марсалы, распаковал и поставил на видное место поднос с двумя маленькими бокалами красного стекла из Мурано, местечка неподалеку от Венеции. Они выпьют за успех вечерних курсов и за его новый кабинет.
Синьора пришла в полдень и принесла с собой образцы тканей.
— После того как вы описали мне вашу комнату, я подумала, что для нее лучше всего подойдут желтые тона, — сказала она, показывая кусок материала насыщенного солнечного цвета. — Эта ткань, правда, немного дороже, чем другие, но стоит ли в данном случае экономить? Ведь вам в этой комнате жить.
— Мне в этой комнате жить, — эхом повторил Эйдан.
— Вы хотите показать эту ткань своей жене, прежде чем я начну шить?
— Нет-нет, — торопливо ответил он. — Я уверен, что Нелл одобрит ваш выбор, и, кроме того, это ведь… моя комната.
— Конечно. Разумеется.
Синьора никогда не задавала лишних вопросов.
В то утро дома не было ни Нелл, ни дочерей. Эйдан не предупредил их о визите Синьоры, и теперь был рад, что его домашние отсутствуют. Вдвоем с Синьорой они выпили за процветание курсов итальянского и за Комнату Для Жизни.
— Мне бы хотелось, чтобы вы преподавали не только на курсах, но и в школе. Вам удается пробуждать в учениках энтузиазм и желание учиться, — с искренним восхищением сказал Эйдан.
— Это — лишь потому, что им самим хочется учиться.
— Однако возьмите хотя бы Кэти Кларк. В последнее время учителя на нее не нарадуются, а все из-за того, что она стала учить итальянский.
— Катерина… Очень милая девочка.
— Коллеги говорят, что она развлекает весь класс, пересказывая ваши истории, и что записаться на наши курсы хотят уже все ее одноклассники.
— Разве это не замечательно? — сказала Синьора.
Лишь одного не знал Эйдан: рассказывая подругам о курсах, Кэти не упускает и того, как он, мистер Данн, ухлестывает за старой учительницей итальянского. Подруга Кэти Харриет сказала, что она давно это заметила. В тихом омуте черти водятся, заявила она, добавив, что на самые сильные страсти способны именно тихони, и они же склонны к самому чудовищному разврату.
Мисс Хейс преподавала историю и старалась изложить события давно минувших дней современным языком, чтобы сделать их более понятными для детей. Например, рассказывая, что семейство Медичи покровительствовало искусствам, мисс Хейс использовала термин «спонсоры», и все сразу же встало на свои места.
— А теперь, может, кто-нибудь расскажет о людях, которых спонсировали Медичи? — задала она вопрос классу.
Ученики недоуменно переглянулись.
— Спонсоры? — переспросила Харриет. — Это типа страховых компаний или «Кока-колы»?
— Да. И вы, должно быть, знаете имена некоторых знаменитых итальянских мастеров.
Учительница истории была молода. Она еще не поняла, насколько невежественна одна часть ее учеников и насколько глубоко успела забыть все, что проходила, другая.