— Да, а я, согласно законам жанра превращаюсь в струйку дыма и фьюить! — Денис ткнул торчащим указательным пальцем в сторону потолка. — Ах, нет, что ж это я, прости, — его палец изменил направление и указал в пол. — Одно и то же… И у тебя наверняка то же самое, только во много раз скучнее. Знаешь, Ром, я твое завершение и не читал. Там ничего нет, не почувствовал я, чтоб ты кого-то создал, призвал кого-то на помощь… Какой от тебя прок? Ты ничего не сделал. Все постарались, все молодцы, признай это. Валеркины и Серегины демоны спасли вам жизнь, Альбина со своей свитой, по сути дела тоже — вовремя вмешалась. Даже Ленка-Валесса, оставшись там, — Лозинский мотнул головой в сторону лестницы, — успела кое-кого прихлопнуть — именно благодаря тому, что и как она написала. А ты? Никакого толку от тебя! Что ж ты… неужели у тебя настолько убогая фантазия? Или ты просто испугался? Захотелось, чтобы у книги был счастливый конец? Мирный, пасторальный? Но разве ты забыл, что в книгах Ивалди никогда не было счастливых концов. Даже, если кто-то добавил в них сцены и персонажей.
— Я знаю, что ты получил, — Роман задумчиво дымил сигаретой, чувствуя, как в стоящем рядом Валерии нарастает негодование — Нечаев желал решительных действий, а не болтовни. — Я видел знакомые лица. Я помню твои слова о связях.
— Да, — Денис кивнул. — Как часто писатель изображает в своей книге кого-то из своего окружения или просто кого-то случайно увиденного… но существующего. Вокруг так много людей… нет смысла их придумывать. Даже, если они не писали о них, не упоминали фамилии, не описывали внешность… они о них думали. О людях, о своих созданиях — обо всем. Я получил все, что они придумали, и всех, кого они знали. Это теперь очень длинная книга, Рома. Ведь Аркудинск — не такой уж маленький город. Вы умрете, и место действия перенесется туда. И там сразу же станет очень странно… очень.
— Ты…
— Чего ты с ним болтаешь?! — вспылил Нечаев. — Надо…
— Цыц! — лениво перебил его Роман. — Не мешай мне общаться с гением!
Валерий, обернувшись, широко раскрыл глаза, и тут по его лицу пробежала тень. Внезапно Нечаев стал выглядеть очень добродушно, почти кротко. Денис застенчиво спросил:
— Ты действительно считаешь меня гением?
— Конечно. Во всем есть свои гении. Даже в идиотизме и пустоте, — Роман широко улыбнулся. — Ты гениален в своем идиотизме и ты абсолютная пустышка, о нелепейший из призраков, — Савицкий молитвенно протянул к нему руки и фыркнул. — То, что ты создаешь, не просто бред, а бред дешевый и жалкий. Ты убиваешь… но ты жалок, Денис. Ты настолько жалок, что в своем окончании книги я даже не стал тебя уничтожать. Я ничего с тобой не сделал. Ты мне неинтересен.
— Что? — озадаченно произнес Денис. Впервые за все время, что Роман его видел, Лозинский выглядел растерянным. — Ничего не сделал?
— Ты глуховат, мой витающий друг? Да, ничего. Я тебя не уничтожал.
Губы Дениса растянулись в улыбке, но улыбка была немного фальшивой.
— Ну и глупо, Рома. Очень глупо. У тебя была такая возможность, но ты ее не использовал. И это главный герой! — он словно выплюнул последние слова. — Как я мог так в тебе ошибиться?
— Бывает, — сочувственно ответил Роман и бросив окурок на пол, наступил на него. — Ну, как — будешь сейчас нас шинковать или еще пообщаемся? Мне, в сущности, все равно. За то время, что я тебя знаю, ты мне до черта надоел!
— По-моему, он просто кретин! — весело чирикнула сзади Шайдак. — Вообразил себя неизвестно чем! А нельзя ли мне перед убиением бутылочку светлого и копченой колбаски?
Губы Дениса потрясенно дернулись, и в глазах загорелся злой зеленый огонь.
— Вы… Я ведь не шучу насчет…
— А мы шутим! — буркнул Нечаев, посмотрел на лезвие мачете и вытер его о штанину. — Ты всего лишь… твою… тебе… в… и утрамбовать… а потом на… и в… многократно… чтоб ты… как… до самого… и без перерыва тебя… и чтоб все… и по… ну и хватит с тебя!
— Я не могу так же здорово высказаться, но у меня примерно те же пожелания, — сообщил Роман, все еще смеясь.
— Вы… — лицо Дениса пошло рябью, растягиваясь во все стороны, — вы сейчас сдохнете все!.. но не сразу, обещаю! Будет очень много боли, вы не представля…
— Да хорош стращать-то! — невежливо прервал его Савицкий. — Без толку, не понял еще что ли? Мы боялись… но, видишь ли, нам всем бояться быстро надоедает. Больно будет, верю… но пока не загнемся, нам будет еще и исключительно смешно. Не тот ты народ выбрал, Денис. Витал бы где-нибудь в Штатах, там таких любят.
— Козел! — подытожил голосок Ксении. — Так дадут мне пиво или нет?
Денис снова принял облик беззаботного парнишки, но, казалось, ему это далось с большим трудом, и улыбка его была похожа на складку присобранной шторы.
— Что ж, понимаю… А чего ж моя сестрица не высказывается, а? — он сделал шаг в сторону. — Ри… О! — Денис звонко хлопнул в ладоши. — Да пока вы тут геройствовали, она попросту удрала!
Роман обернулся — в коридоре их было только трое, а правая дверь в дуплообразный проход была плотно закрыта. В сущности, он и так чувствовал, что Риты с какого-то момента времени уже нет за его спиной, но только сейчас убедился в этом окончательно. И тут его ноздрей коснулся запах. Чуть сладковатый запах горелого мяса — и другой — горящего дерева. Из дверной щели потянулся сизый дымок, и Роман услышал вскрик — глухой, надрывный, наполненный болью.
— Сука! — вдруг визгливо завопил Лозинский и метнулся к закрытой двери — почти не уловимое глазом движение, но Роман опередил его. Ему никогда не приходило в голову, что он может опередить призрака.
Ты ведь знал, Рома, ты ведь практически знал… почему же ты позволил?
У всех свои законы.
… и только после всех этих дерганий я писала последнее предложение и ставила число. Вот тогда уже книга считалась законченной и была неприкосновенна.
…свои законы…
Разве писать можно только пером и только на бумаге?
Он с разбега ударился в дверь и распахнул ее. Рита, скорчившись и прижав к груди правую руку, вздрагивала на деревянном полу, и вокруг нее уже танцевали острые язычки пламени, трогали рассыпавшиеся влажные волосы, и те тихо потрескивали. Возле ее плеча лежало то, что некогда было ножом с широким лезвием. Теперь это больше походило на оплавленную, расползающуюся стеариновую свечу. А на полу большими шатающимися буквами было выцарапано одно-единственное предложение, и под ним стояла дата. Там пол полыхал вовсю, но буквы были вырезаны очень глубоко — Роман даже представить не мог, чего ей это стоило и как она смогла это сделать — и были все еще хорошо видны. Казалось, надпись на полу была сделана огнем.
Он кинулся вперед, бросив меч, и подхватил стонущую девушку. Ее лицо было белым, из прокушенной нижней губы струилась кровь, а рука… о господи, ее рука!
— Прочти… — прошелестел ее голос. — Скорей…
Денис остановился в дверном проеме, его глаза превратились в две дыры, наполненные извивающимися черными червями, лицо плыло, растекалось, рот растягивался, превращаясь в акулью пасть. Валерий и Ксения влетели в комнату, проскочив сквозь Лозинского, как сквозь туман, а следом за ними, огибая его, хлынул поток сотворенных покойниками созданий, и где-то в их гуще трепыхнулся и с визгом исчез Гай. Дверь в противоположном конце комнаты слетела с петель, Роман обернулся, Рита дернулась, высвобождаясь из его рук, выскальзывая, и он тотчас повернулся снова — спиной, одновременно отталкивая девушку, но она крепко вцепилась в него уцелевшей рукой. Времени сделать что-то другое уже не было, меч был на полу, а Нечаев, метнувшийся к ним, двигался слишком медленно.
Удара он почти не почувствовал — лишь легкий толчок в спину, левее позвоночника, и внутрь, под ребра проникло что-то очень холодное. Рита, прижимавшаяся к нему, дернувшись, странно всхрипнула, и из ее спины выросло тонкое длинное острие, тут же исчезло, и по сливочной коже протянулся красный поток. Кто-то закричал сзади — кажется, это был Валерий, раздался звук удара, словно кому-то снесли голову. Роман пошатнулся и услышал злобный, задыхающийся вопль.