Стоявшая посередине зала, рядом со столом Виктория не шелохнулась, тем самым напомнив ему неподвижно сидящую перед камином Оганьян, сосредоточенную на танце пламени. Скрестив руки на плоской груди, Корнейчук пристально смотрела на мраморные статуи мифических чудовищ, и ее взгляд плавно скользил от одной оскаленной застывшей морды к другой. Видимое в профиль лицо было расслабленным, обычно резкие и жесткие черты смягчились, и сейчас в нем появилось даже что-то миловидное, но в то же время это лицо было странно безжизненным, и застывшая женщина сама казалась частью скульптурной экспозиции. Позади нее мраморный Гефест замахивался молотом, и на его бородатом лице чудилось негодование, оттого что Виктория стоит так далеко, и он никак не может до нее дотянуться.
— Что — шпионите? — вдруг негромко и насмешливо спросила Корнейчук, не оглянувшись. — Боитесь, как бы мы чего не стянули?
— Это самое меньшее, чего сейчас стоит опасаться, — отозвался Роман, встав на пороге. — Что вы делаете?
— Смотрю, — Виктория пожала плечами. — Просто смотрю… Надеюсь, это не запрещено?
Роман ничего не ответил, и Корнейчук, помолчав, добавила — уже другим, удивительно мягким голосом:
— Они такие красивые…
Она подошла к мантикоре, погладила ее по спине, потом ее ладонь скользнула на вздымающийся вверх скорпионий хвост — ласковый, восхищенный жест, но в этом восхищении не было ничего от любования произведением искусства. Роман повернулся и молча вышел, ругаясь про себя.
Кабинет, где он прихватил бумагу и ручку, был пуст, в бывшей бильярдной, где грозился находиться Таранов, тоже никого не было. Сложив листки, Роман сунул их в карман — как-то слишком поспешно, словно разгуливать по дому с листами принтерной бумаги было на редкость непристойным занятием. Он быстро прошел вдоль и поперек весь третий этаж и убедился, что кроме Корнейчук здесь больше никого нет. Дверь в комнату, где, по словам Сергея, заперся Зощук, была распахнута настежь, окно было тоже открыто, и черный туман перекатывался в проеме, но дальше подоконника не двигался — только время от времени из него выстреливали тонкие щупальца и осторожно просовывались в комнату, словно пробуя воздух в ней на вкус, но тотчас же втягивались обратно. Ветер перекатывал по полу скомканные исчерканные листки, а рядом с огромным креслом — единственной мебелью в комнате — стояли три пустых бутылки из-под слабоалкоголки. Роман хмыкнул и пошел назад.
Владимира он встретил на лестнице — Зощук поднимался неторопливым, размеренным шагом, держа в каждой руке еще по бутылке, в которых колыхалась бледно-оранжевая жидкость. Свитер он снял, оставшись в светлой рубашке, которая ему была явно мала. Зощук смотрел перед собой невидящими глазами, и его губы беззвучно шевелились, словно он разговаривал с кем-то невидимым, шедшим рядом с ним. Романа он, похоже, даже не заметил, хотя прошел совсем близко, едва не задев локтем, — безмолвный, сосредоточенный призрак, бредущий где-то в собственном мире. Верно, это был очень практичный мир, ибо сквозь отрешенность на лице Владимира проглядывала легкая озабоченность, словно он и сейчас краешком сознания прикидывал, сколько можно потребовать в качестве нанесенного морального ущерба и как это надежнее оформить. Роман досмотрел, как юрист-призрак завернул за угол, потом спустился на второй этаж. У него возникло неодолимое желание отыскать всех литераторов и узнать, кто чем занимается.
В третьей от лестничной площадки комнате с такой же скудной обстановкой, как и в комнате Зощука, оказался Семыкин. Юрий в одних брюках, скрестив босые ноги, сидел на полу. Перед ним стояла полная окурков пепельница, из которой выматывалась сизая струйка дыма, и валялись несколько коробков из-под каминных спичек. Прикусив губу, Юрий, не замечающий чужого присутствия, мастерил на полу из спичек некое подобие осадной башни и, казалось, с головой ушел в работу, то и дело что-то бормоча и потирая ладонью грудь, густо заросшую черными волосами. Рядом валялись листы бумаги — чистые все до единого. Пока Роман смотрел на него, Семыкин деловито выпотрошил еще один коробок, взял одну спичку и с хрустом сломал ее. Улыбнулся, уронил обломки на пол и взялся за следующую. Когда он дошел до четвертой, Роман смотреть перестал.
— Черт знает что! — еле слышно пробормотал он. — Теперь дом набит привидениями!
Безяев для личных раздумий облюбовал комнату покомфортней — с диваном, огромным плазменным телевизором и тремя шкафами, до отказа забитыми дисками. Илья, вальяжно развалившись на диване и придвинув к нему незатейливо сервированный столик, пил пиво, закусывая соленой рыбкой, покуривал и смотрел по телевизору «Волшебника Земноморья», то и дело издевательски хихикая. Вид он имел успокаивающе беззаботный и никак не походил на человека, отягощенного муками творчества. Романа Илья заметил сразу же, едва тот заглянул в комнату.
— А, грозный страж! — насмешливо сказал Безяев, протянул руку и снял одну из запотевших бутылок со столешницы. Приглашающе помахал ею в воздухе. — Пиво будешь?
— Не, спасибо, — Роман прислонился к косяку, внимательно оглядывая комнату. — А ты что ж — уже натворил?
— Да так… — неопределенно ответил Илья и сделал жест в сторону окна, потом добавил: — В принципе… А ты чего… Слушай, я тут… Ленка пристала с ножом к горлу — охота, видишь ли ей музыку послушать, только в той комнате, где она обосновалась… В общем, я ей туда часть музыкального центра оттащил — ничего? Потом на место поставлю.
— Да мне-то что? — Роман рассеянно взглянул на экран телевизора. Илья внезапно оживился и сел, разом утратив всю вальяжность.
— Слушай, а этот… он… оно… — некоторое время Безяев барахтался в личных местоимениях, после чего снова перешел на указательные, — это… что-нибудь говорило — как там?.. что там?..
— Нет, — коротко ответил Савицкий, сразу же потеряв интерес к разговору, и Илья чуть подался вперед, вдавив донышко бутылки в диван.
— И ты не спросил?!
От плохо скрываемого возмущения в его голосе Романа снова разобрала злость.
— Нет, не спросил! И не собираюсь! Мне на это наплевать! Для меня важно то, что сейчас! Можешь сам у него спросить, когда он вернется!
— Мне бы не хотелось, чтобы он возвращался, — сумеречно ответствовал Илья и глотнул из бутылки.
— Надеюсь, именно это ты и написал?
— Ну… — в пожатии плеч Безяева Роману почудилось смущение, — в общем…
— Надеюсь, без драконов и чародеев, колдующих напропалую с утра до вечера без перерыва на обед?
— Да как я тебе это втисну в несколько страниц?! — возмутился Безяев. — Да и зачем мне это?! Я просто… да и не об этом я пишу обычно! К тому же… — его рука сделала беззаботный жест, — ничего… я не думаю, что произойдет что-нибудь этакое. Да… оно может убивать… но не может же оно преобразить весь мир?!
— Ваши книги настолько масштабны?
— Слушай, — решительно сказал Илья, — масштабны или нет, но это наши книги, а здесь наших — всего несколько страниц! Я вообще не понимаю, какой в этом смысл. Каждый пишет что-то свое… Ладно, если мы напишем одинаково… но если нет? Не может же он сделать несколько вариантов того, как все это закончится? Запихнет каждого в его собственное окончание?
— В таком случае, тебе тем более желательно сделать это окончание блеклым, тихим и безмятежным. От тебя не требуют интересной книги — сейчас не требуют.
Безяев дернул желваками, и Роман понял, что его слова почему-то задели Илью за живое. Но в следующую секунду тот снова принял беззаботный вид, глотнул пива и повалился на диван.
— Ты серьезно относишься к своим книгам? — сам не зная, зачем спросил Савицкий, и Илья посмотрел на него, как благородная дама на кучера, сказанувшего ей на редкость пошлый комплимент.
— Мы все серьезно относимся к тому, что пишем, — размеренно ответил он. — Разве может быть иначе? Если тебе наплевать на то, что ты создаешь, зачем тогда вообще создавать?
«Плохо дело», — мысленно сказал Роман сам себе, оставляя Илью наедине с пивом и телевизором.