— Самая правильная любовь. И ты будешь миссис Кто? Или леди Что? Или герцогиня Каковская? Ты не называла его фамилию.

— Разве?

— Если и называла, то я забыла.

— Гораций Эпплби, — сказала Ада, и улыбка сошла с лица Джил.

— Это ведь не… не… не дворецкий?

Ада напряглась. В словах подруги ей почудился обидный снобизм.

— Дворецкие ничем не хуже других людей.

— Разумеется.

— Мой папа служил дворецким.

— Знаю. Ты говорила.

— А если ты хочешь сказать, что Гораций слишком старый…

— Не в этом дело.

— Или слишком толстый…

— Да нет же!

— Или слишком лысый…

— Нет, нет!

— Тогда зачем ты говоришь ерунду?

— Я не говорю ерунду. А если и говорю, то просто от растерянности. Я никак этого не ждала.

— Я сама не ждала.

— Когда это случилось?

— Вчера. После ленча.

— Вы вместе ели ленч?

— Да. В Мэллоу-холле. После того, как откушали мистер Майк и его гость.

— Как тебя занесло в Мэллоу-холл?

— Это все Гораций.

— Что все?

— Устроил, что я там оказалась. Кухарка споткнулась о кошку и подвернула ногу. Теперь она лежит, а мистер Майк ждал к ленчу очень важного гостя. Какого-то большого воротилу, как объяснил мне Гораций со слов мистера Майка. Он едет на север, а мистер Майк уговорил его заглянуть на ленч. Хотел особенно хорошо накормить, и тут эта история с кухаркой. Мистер Майк был в отчаянии. И тут Гораций сказал, что я отлично готовлю, а мистер Майк обрадовался и пригласил меня подменить кухарку. И знаешь, ленч мне действительно удался. А когда мы доедали остатки, Гораций внезапно подался вперед и сказал: «Ада, я вас люблю. Выйдете за меня замуж?». Я чуть жареной картошкой не подавилась.

Она засмеялась забавному воспоминанию, однако Джил было не до смеха. В чайных атмосфера всегда несколько тяжеловатая, а сейчас как будто самый воздух давил на плечи. Голосом, который должен был явно показать подруге, что не все на свете одобряют ее выбор, Джил выдавила:

— Ты выйдешь за него?

Ада от удивления широко раскрыла глаза.

— Конечно! Что за вопрос!

— Ты ему это сказала?

— Не совсем.

— Что значит «не совсем»?

— Ну, я решила для приличия сказать, что мне нужно подумать. Но я позволила себя поцеловать, — сказала она, расцветая от воспоминания о нежной сцене.

Обычно Джил за словом в карман не лезла, но сейчас, едва ли ни первый раз в жизни, не нашлась, что сказать. Ада, судя по всему, разглядела в Горации Эпплби нечто, ускользнувшее от взгляда Джил, и, коли так, не жестоко ли будет ее разочаровать? Джил по собственному опыту знала, как больно разувериться в любимом человеке. Как ни слабо верилось, что кто-то может полюбить Горация Эпплби, Аде, по всей видимости, удался этот подвиг. Правда о его истинной сущности сразит ее наповал.

С другой стороны, можно ли допустить, чтобы подруга связала себя с человеком, которого могут прямо из-под венца забрать в Брикстон, Пентонвиль или другое место лишения свободы? Джил решила, что нет. Лучше бедной девушке разочароваться сейчас, нежели потом, в начале счастливой семейной жизни. Однако слова по-прежнему не шли, и Джил предприняла обходной маневр.

— Он говорил тебе, зачем заходил в Мэллоу-холл? Чтобы повидаться с Коулманом?

Ада мотнула головой.

— Нет, он спросил у меня, кто там дворецкий, вдруг это его знакомый, и я сказала, что мистер Майкл обращается к нему «Коулман», и Гораций ответил, нет, впервые слышу. Думаю, он просто хотел посмотреть усадьбу, я так восторженно ее расписывала. Тут выяснилось, что Коулман уезжает, и Гораций ухватился за это место, потому что хотел быть рядом со мной. Сказал, удивительное везенье, что место освободилось как раз в тот день. Сказал, что ему вообще везет. Вот посмотрите, сказал он, как мы с вами познакомились. Сказал, это самое большое везенье в его жизни. Он все время говорит приятные вещи.

Глаза ее горели, голос так и заливался. Джил на мгновение дрогнула. Однако тягостное дело надо было довести до конца.

— Ада, — сказала она, — ты выдержишь потрясение? После этого слова полились сами собой, и хотя каждое ранило Джил душу, она сказала все без утайки. Она обратила внимание на странное противоречие в словах Горация, который сказал Аде, что не знает Коулмана, а Джил — что они двоюродные братья. Она отметила необычное совпадение, что и в Мэллоу-холле, и в Нортон-корте Гораций заменил дворецкого, срочно вызванного к больному отцу. Знаменательно, сказала она, что вскоре после его появления в Нортон-корте воры похитили знаменитые жемчуга, точно зная, где их искать. Закончила она тем, что Ада — девушка сообразительная и сама сможет сделать выводы.

Судя по лицу, Ада выводы сделала. Она ничего не говорила, только все сильнее бледнела с каждым словом Джил. Дослушав до конца, она встала.

— Я пойду, — сказала Ада, и Джил осталась одна, чувствуя себя особо бессердечной убийцей.

Если бы внимательный наблюдатель вошел на следующее утро в буфетную, от него бы не ускользнуло, что Гораций Эпплби пребывает отнюдь не в лучшем расположении духа. С тех самых пор, как он забрал утреннюю почту и прочел письмо, адресованное ему округлым девичьим почерком, на яркий цвет решимости природной легла бледная немощность заботы,[42] и весь он поник, как под тяжелым ударом Судьбы.

Более того, ударом совершенно непредвиденным. Конечно, Ада сказала, что должна обдумать его предложение, но Гораций без малейших сомнений отнес эти слова на счет похвальной девичьей скромности. Что она может ответить ему отказом, не приходило Горацию в голову. Девушки, которые намерены ответить отказом, не млеют, выслушивая нежности. Ада вела себя так, будто считает идею совместной жизни удачной и достойной всяческого развития. Как музыкально она хихикнула, когда он заключил ее в объятия и поцеловал — только сумасшедший букмекер принял бы ставку против счастливого исхода в соотношении один к двум. Скорее уж два или даже три к одному.

И тут такое.

Она не объяснила причин, не привела резонов, просто сообщила (правда, другими словами), что свадебные колокола не зазвонят, и Горацию, если он собирался сшить к свадьбе новые штаны, стоит пойти к портному и отменить заказ.

Вскоре первое недоумение уступило место обиде. Некоторые литераторы, особенно философ Шопенгауэр, крайне нелестно отзывались о противоположном поле, но никто из них больше Горация не возмущался изъянами женской натуры. Если бы Шопенгауэр вошел сейчас в буфетную, они бы полностью сошлись во мнениях.

Однако вместо Шопенгауэра в буфетную вошла горничная Айви и сообщила, что к мистеру Эпплби джентльмен. Тот, как ни мало стремился сейчас к общению, вынужден был ответить, что примет посетителя, и через минуту появился сморщенный человечек, с лицом озабоченным, как будто сейчас ему предстоит взбираться по стене дома.

Гораций застыл от неожиданности.

— Ферди! — вскричал он. — Какого черта вы здесь?

— Мы все здесь, шеф, все наши ребята. Решили быть на месте, вдруг вам срочно понадобимся.

Эти слова произвели на Горация самое благотворное действие. Пусть женщины ветрены и непостоянны, у мужчины всегда остается его работа.

— Разумеется, — согласился он. — Кстати, я как раз собирался вам звонить — сказать, чтобы приготовились. Где вы?

— В одном из городских пабов. «Голова Короля» называется.

— Кто там кроме тебя?

— Смити и Фрэнк. Костолом приезжает завтра.

— Фрэнк? Кто такой Фрэнк?

— Приятель Смити.

— Никогда о нем не слышал.

— Он недавно в Англии.

Гораций вздрогнул. Явное смущение в голосе Ферди внушало опаску.

— Янки?

— Ну, в общем да, шеф, — виновато ответил Ферди. — Только он не такой, как Чарли. Знает, что нельзя носить с собой пушку.

— Думаете, надежный человек?

— Смити за него ручается.

— Что ж, Смити я доверяю. И все же предпочел бы, чтобы все американцы вернулись восвояси.