— Только не надо ничего говорить! — предупредил Виталий, ткнув в ее сторону незажженной папиросой, потом сунул ее в рот. — Не стоит! Послушала — и ладно!

— Это твои стихи? — вопрос был больше похож на ошеломленный вздох. Виталий прикурил, выпустив в дождь густое облако дыма.

— Да, — сердито сказал он. — Иногда пишу… но очень, очень редко. Вернее, не пишу… на бумаге. Они все у меня в голове, как и твоя книга. Но в отличие от тебя, я никогда не хотел их написать, потому что никому не собирался давать их читать. Мне вполне достаточно того, что они есть в моей голове — уж оттуда они никуда не денутся. Наверное, поэтому я не нашел их в этом доме…

— А ты их искал?

Он молча кивнул, глядя на мокрые цветные дорожки.

— Оно бы так подошло к моей книге! — сказала Алина с легким оттенком зависти. — Вернее, могло бы подойти…

— Так вставь его туда, если хочешь. Это ведь на самом деле твоя книга. Пожалуйста. Я тебе его дарю.

— Это очень щедро.

— А я вообще щедрый малый, — Виталий скромно потупился. — Особенно, если у меня ничего не выпрашивают.

— Никогда ничего не просите у великих — сами все предложат и сами все дадут, — с усмешкой процитировала Алина.

— Это ирония? — поинтересовался Виталий, чуть подтолкнув своим локтем ее, и она с готовностью вернула ему тычок.

— Нет, господин главнокомандующий. Скорее, невоздержанность характера.

— Я рад, что твоя неприязнь ко мне выражается только в этом.

— Я рада, что твоя неприязнь ко мне в последнее время вообще ни в чем не выражается.

Виталий искренне расхохотался, продолжая разглядывать далекие деревья, но тут же оборвал свой смех.

— Ладно, надо возвращаться, — он недовольно покрутил головой, потом еще раз оглядел двор. — Знаешь, если бы не все обстоятельства, здесь бы было чертовски красиво! Даже в дождь. Я давным-давно не видел столько цветов и столько деревьев, и в городе большой дефицит свежего воздуха… Из того, что ты говорила… наверное, для меня самое страшное в смерти все же то, что я потеряю эту Вселенную.

— Самое страшное, что эта Вселенная потеряет тебя, — негромко, почти шепотом произнесла Алина.

Виталий очень медленно повернул голову и взглянул прямо ей в глаза, и она вздрогнула, точно его взгляд вонзился ей в мозг. Позабытая папироса выскользнула из его пальцев и, вращаясь, улетела куда-то вниз, негромко пшикнув под дождем, и секунды вдруг стали длинными, и каждая вмещала в себя целую вечность. Особняк вокруг них вдруг словно исчез, чудесным образом растворившись, будто его никогда не существовало, исчез монотонный надоедливый стук дождевых капель, исчезли страх, назойливая неизвестность и ожидание, и дева Севера больше не бродила где-то рядом. Исчезло все.

Собственных движений они даже не заметили — не заметили, как повернулись друг к другу, как тянулись друг к другу, как двигались навстречу друг другу их руки, скользя пальцами по мокрому подоконнику. Они просто вдруг оказались рядом и, казалось, стоят так уже давным-давно. Их лица разделяло не больше сантиметра, кончики лежащих на подоконнике пальцев почтипочти соприкасались. Бесплотные взгляды сейчас были крепче самых крепких стальных тросов.

Алина почти не дышала — забыла, как это делают, да сейчас это было и ни к чему. Его губы были совсем рядом, расстояния почти не существовало, и все же они не касались ее. Это было мукой — чувствовать его губы так близко и все же не ощущать их — невыносимой мукой, почти агонией, но прерывать ее почему-то не хотелось, и он тоже чегото ждал, и она губами чувствовала его дыхание. Хотелось закричать, сорваться, качнуться вперед первой и прижаться к его приоткрытым губам, разбить эту дикую странную боль наслаждением прикосновения, но она все продлевала и продлевала агонию, словно боялась, что с поцелуем его сердце остановится навсегда, а это было бы равносильно концу света. Вселенские катастрофы, взрывы сверхновых, галактики, обращающиеся в астероидную пыль — все это было ничтожным, все это было тенью… Был только взгляд и были только губы, расстояния между которыми почти не существовало, и в то же время это "почти" казалось бездонной пропастью, наполненной временем…

Три громких удара в дверь — словно небо, расколовшись, обрушилось на землю. Четыре коротких слова, произнесенные голосом Олега, — словно яростный окрик бога, почувствовавшего угрозу вере в самого себя.

— Эй, там! Вы живы?!

Взгляды порвались, словно натянутая до предела мышца, и, казалось, в воздух брызнула невидимая кровь. Вернувшийся особняк безжалостно схлопнулся вокруг них, на улице снова хлынул дождь, и кто-то третий, ворвавшись в комнату, оттолкнул их друг от друга и тотчас же исчез, оставив после себя лишь двух отдельных людей, смотревших в разные стороны.

— Естественно! А ты что думал?! — громко сказал Виталий, отворачиваясь и отходя от окна. Алина опустила голову и зажмурилась, вцепившись зубами в кулак. Еще никогда, за всю свою короткую, задумчивую и тихую жизнь она не чувствовала такой боли. Был ужас, была пожирающая, вечно голодная вина, но боли не было никогда. В эту короткую секунду она ненавидела Олега больше всего на свете.

— Аля, подай голос! Ты там?!

— Нет, меня снова выкинули из окна! — хрипло отозвалась она, и Виталий, не повернувшись, холодно усмехнулся.

— Шуточки!.. — пробурчал Олег из-за двери. — Давайте, открывайте, мы вас ждем. Мы отнесли Олю вниз — все вместе, друг с друга глаз не спускали. А теперь Жорка тут чинит дверь ванной — Маринка на него насела. Как будто кто-то к ней ломиться станет! Я их хорошо вижу, они меня тоже… Между прочим, ты должен был это сделать!

Виталий повернул ручку замка, приоткрыл дверь, и в щель тотчас глянул внимательный кривцовский глаз.

— Кстати, я не помешал? — запоздало осведомился он, и Алина сжала губы, опасаясь, что сейчас зальется истерическим хохотом.

— Чему? — Виталий открыл дверь пошире, и Олег, теперь видимый целиком, рассеянно почесал щеку.

— Ну, не знаю. Может, вы тут в карты играли… Елки! — он уставился на окровавленную майку Виталия, потом перевел взгляд на спину Алины, с преувеличенной тщательностью запирающей окно. — Алька, ты зачем проделала дыру в нашем предводителе?!

— И не дыра, а царапина, да и та случайная, а я не предводитель! — раздраженно сказал Виталий, потом содрал с себя майку и швырнул ее под кровать. Потер пальцем подсыхающую кровь на проколе, потом развел руки в стороны, точно приглашал полюбоваться собой. — Ну, так более безобидно?! И вообще, Олег, шел бы ты… лучше делом занялся!

— Да, — пробормотала Алина, отворачивавшаяся от окна с выражением на лице "чтоэтобыло?", — постирал бы что-нибудь.

— Только у меня здесь есть право на дурацкие шутки! — сердито отрезал Олег, потом вопросительно посмотрел на Виталия. — Я так понимаю, все уладилось, и мы продолжим нашу милую болтовню?

Виталий кивнул, потом посторонился, пропуская Алину в коридор.

— Просто нервы уже у всех ни к черту в этом доме.

— Ну, я так и понял.

Выйдя в коридор, Алина взглянула в сторону ванной. Жора возился с дверью, остальные стояли рядом полукружком и с любопытством смотрели в их сторону — все, кроме Марины, которая придирчиво следила за Жориными действиями.

— Ты не берешь свой меч? — спросил Виталий.

— Его лучше взять тебе, — ответила девушка, не поворачиваясь в его сторону. — И вернуть на место. Иначе ведь тебе придется всем выдать оружие. Они этого потребуют.

— Только не это!

— Вот видишь. Но кинжал я тебе не отдам и буду очень признательна, если ты никому о нем не скажешь.

— Ладно. Только постарайся не запустить им комунибудь в лоб… во всяком случае, без веских на то оснований.

— Я буду паинькой. А если появятся веские основания, вначале попрошу у тебя письменное разрешение с печатью.

— Подмахну легко! А теперь пойдем, продолжим наши многосерийные разбирательства.

Его голос чуть дрогнул, и Алина отчетливо поняла, что ему вовсе не хочется ни в чем разбираться.

Ей и самой не хотелось.