Глаза Рощиной яростно сверкнули. Олег хохотнул, продолжая смотреть на огонь, а Жора укоризненно сказал:

— Дамы, дамы!.. А вот ты, Аля, сейчас была не на высоте.

— А вот мне плевать! — Алина вытянула из пачки очередную сигарету и начала мять ее в пальцах, роняя золотистые табачные завитушки и в душе ставя себя к стенке за этот выпад. Тарантулы, говорил Жора. Вот это было самое настоящее тарантульское поведение. А то и каракуртское.

— А вот мне бы хотелось узнать, что нашел в своей комнате наш классный руководитель, — Петр снова посмотрел на потолок, потом на стены, обшаривая глазами каждый предмет. Очевидно, он боялся скрытой ловушки с таймером.

— Я нашел это, — Виталий вытянул из кармана сложенный собачий ошейник и покачал им в воздухе.

— Что это — ошейник? — недоуменно спросила Кристина, приподнимаясь в кресле. Марина остановилась возле горки с хрустальной посудой, открыла ее и начала разглядывать разнообразные по форме бокалы и вазочки. Ярость была даже в протянувшейся от ее ног тени.

— Да, ошейник. Моего пса, Бэка, — Виталий еще раз посмотрел на ошейник, потом бережно спрятал его в карман, и его взгляд устремился куда-то сквозь Кристину — туда, где он сам, еще мальчишка, зашвыривает палку далекодалеко, и пятнистый вислоухий песподросток с готовностью мчится за ней, вывалив розовый язык из смеющейся пасти. — Я сам для него сделал.

— Что же ужасного может быть в ошейнике? — в голосе Петра послышалось недоумение. Виталий вздернул одну бровь, лицо его стало холодным и отстраненным.

— Ничего. Это всего лишь ошейник. А Бэк, когда ему был год, попал под машину… его буквально разорвало пополам… Но он был еще жив… долго был жив… и он так кричал… от боли… — Виталий сощурился и облизнул губы. — Я понимал, что ничего уже нельзя сделать… хотя был еще совсем пацаном… Но часто такие вещи начинаешь понимать очень рано.

Жора внимательно посмотрел на него, потом мягко спросил:

— Ты… добил его?

Виталий как-то механически кивнул.

— Камнем. Старался, чтоб… сразу. С одного удара. Так и вышло. Но я сделал это, потому что было больно ему! А не потому, что мне было больно слушать его крик и видеть, как он мучается! Это разные вещи!

— Жалко конечно, — сочувственно произнес Петр. — Но это, все же, была собака…

— Это был мой друг! — в голосе Воробьева прозвучал вызов. — Даже среди людей подобных друзей находишь редко! Тогда я был мальчишкой, сейчас мне почти тридцать, но мое мнение на этот счет не изменилось! Я убил своего друга, пусть и для того, чтобы он не мучился. Неважно, в какой он был шкуре. Но этого никто не видел. Никто об этом не знал.

— Все это очень печально, — Петр придал своему лицу соответствующее печальное выражение, — но ума не приложу, как все это может нам помочь?

— По крайней мере, теперь мы знаем, от каких вещей лучше держаться подальше… ну и друг о друге коечто, — подытожил Олег, который, пригорюнившись, смотрел на огонь. — Лично я за то, чтобы валить из этого дома. Перещелкают нас здесь, как блох!

— Нам не дадут уйти, — Алексей поскреб щетинистую щеку, глядя на уютно свернувшуюся под одеялом Ольгу. Ему не нравилось, что она накрылась его одеялом, а его взгляд выжидающе бродил по задумчивым лицам друзей по несчастью. Ему казалось, что теперь, когда они все знают, то вот-вот начнут потешаться над его страхами. — Таков закон жанра. Запертый дом, в котором все погибают один за одним и остается только убийца, причем это, как правило, человек, которого меньше всего подозреваешь.

— Мегрэ хренов! — буркнул Жора. — Между прочим, довольно часто убийцей оказывается именно тот, кого больше всего подозреваешь, а больше всего я подозреваю тебя… хоть ты и был заперт.

— А мне кажется, что это какойто ритуал, — прошептала Кристина, нервно теребя свои чернокрасные пряди. — Нас здесь приносят в жертву. Может, этот дом проклят!

— Господи, вокруг меня одни ненормальные! — Петр трагично обхватил голову руками. — Галька, наверное, с ума сходит, по моргам звонит…

— У всех есть родственники, не ты один такой!.. — Марина закатила свои аметистовые глаза, потом снова повернулась к открытой горке, в глубине которой стояла совершенно изумительная хрустальная вазочка, на дне которой что-то темнело. Выпуклые узоры лишали предмет четкости, и понять, что это такое, было совершенно невозможно

А кто ждет тебя? Кто сходит с ума от того, что ты пропала?

Марина нахмурилась, внезапно осознав, что ответа на этот вопрос у нее нет. Родители давно умерли, друзья… нет, ну у нее есть, конечно, подруги, но… вся дружба заключалась в совместных вечеринках, обсуждении платьев, причесок и симпатичных мужиков. Разумеется, она помогала им — она помогала многим, но в ее отношении к ним не было глубины, так почему бы не допустить, что и в их тоже? Что если узнав о ее пропаже или, тьфутьфу, смерти, они всего лишь скажут: "Как жалко" — и забудут об этом через пару дней? Сотрудники "Гебы"? Подчиненные никогда не любят начальников и владельцев, и в их сияющих улыбках, комплиментах и дружеском щебетании не может быть искренности. А мужчины… отношения с ними, как правило, носили чисто физиологический характер, и о том, чтобы привязаться к кому-то, речи никогда не шло. Они были удобны друг другу — и все. Ее это устраивало, мужчин тоже. Но, тогда, получается, что единственными существами, кто мог ее ждать, были две ее персидские кошки? Да и те сейчас у Анжелы, которая их кормит…

Разве я одна?

Тебя ведь тянет к слабым, да, Мариш? Ты ведь только рядом со слабыми чувствуешь себя чем-то значительным?

Марина тряхнула головой. Это было неправдой! Всего лишь слова, брошенные в обиду — как пощечина, как шлепок грязи. Ничтожное от ничтожества! Нам на это нечего смотреть!

Сжав пухлые губы, она потянула к себе вазу, чуть наклонив ее, потом отвернулась к остальным.

— Минутку! Одного человека мы так и не выслушали, — она с ехидным торжеством взглянула на Алину. — Что нашла ты?

Алина сжалась в кресле, чувствуя, как на ней, словно лучи прожекторов, мгновенно пересеклись вопросительные взгляды. Ее рука блуждала в недрах кармана, сминая вялые дряблые цветы. Язык неожиданно присох к гортани. В комнате повисло тяжелое молчание, и враждебность в обращенных на Алину взглядах возрастало с каждой секундой тишины.

— Я? — она облизнула губы. Прикосновение языка к ним было неприятным, словно вместо губ вдруг оказалась бугристая и шершавая древесная кора.

Тебе ведь пять было, Аля? Пять? Ты ведь была достаточно взрослой для того, чтобы крикнуть? Разве нет?

Ее рука, сжавшая в кулаке пронзенные спичками цветы, очень медленно поползла из кармана, пока в голове лихорадочно формировалась легенда, которую можно было бы выдать за правду. Но легенда отчегото получалась жалкой и корявой — вся ее фантазия, раньше помогавшая создавать удивительные образы и увлекательные ситуации, которые должны были воплотиться воплотились на страницах ее книги, вдруг улетучилась, словно ее никогда и не было.

Спасла ее неожиданно для самой себя Марина. И будь она постарше и послабей здоровьем, это спасение стоило бы ей сердечного приступа.

Буравя полным выжидания и злого ехидства взглядом поникшую фигурку Сухановой, Марина вдруг почувствовала, как что-то легко коснулось ее пальцев, все еще тянущих вазочку из горки. Ощущение было мягким, щекочущим, словно до пальцев дотронулись кисточкой из беличьего волоса, а потом провели ею выше, к запястью.

Она резко повернула голову, одновременно выдергивая руку из горки и выпуская из пальцев край вазочки, и оцепенела от ужаса.

По ее руке неторопливо и даже как-то задумчиво шествовал лохматый, темнокоричневого цвета паук, величиной с чайную чашку, одну за другой величественно поднимая и опуская длинные волосатые лапки и поблескивая яркими янтарными глазами. Казалось, он весь состоит из одних только топырящихся лап — кошмарное многоногое лохматое чудовище, ожившее порождение ее кошмарных снов.

Вазочка со звоном опрокинулась, и оцепенение слетело с Рощиной, сменившись бурной реакцией. Она испустила мощный низкий рев, которому мог бы позавидовать любой уважающий себя медведь, и судорожно застрясла рукой. Паук сорвался с нее и, возмущенно размахивая лапками, шлепнулся на ковер. Теперь его увидела и Кристина и, пронзительно завизжав, вспрыгнула в кресло с ногами. Остальные повскакивали со своих мест.

— Уберите его! — визжала Кристина. — Уберите!

Жора, наклонившись, пытался содрать с ноги ботинок, но тот застрял и не поддавался. Марина, продолжая реветь и мало чего соображая, одним прыжком взвилась на один из многочисленных столиков, сметя с него блюдо с остатками фруктов, и, словно кошка, полезла на шкаф с пластинками.

Паук тем временем быстро разобрался в ситуации и проворно засеменил в сторону оказавшегося поблизости Петра, и тот, испуганно выругавшись, совершил гигантский прыжок и оказался возле забаррикадированной двери в залу. Олег швырнул в паука прихваченным от камина поленом, но паук вдруг резко сменил направление, а полено угодило в ногу Виталию, который взвыл от боли.

— Убейте его! — запищала Алина, как и большинство женщин, тоже нервничавшая при виде всего, что имеет больше четырех ног, и паук, словно услышав, развернулся и, суматошно перебирая ногами, стремительно покатился к ней, проигнорировав прижавшегося к стене Алексея. Это было его роковой ошибкой, потому что бизнесмен, тут же отмерев, схватил с журнального столика большую тяжелую хрустальную пепельницу и прицельно метнул пауку вслед, веером рассыпая пепел и окурки. Пепельница со смачным звуком впечатала паука в ковер, и из-под нее на серебристый ворс выплеснулась бурая слизь.

— Есть! — воскликнул Алексей, торжествующе вскинув руки над головой. — Попал! В блин!