— Гляди-ка, Ричарде. Мы с ним вместе учимся, — пояснил он, — возьмем его с собой? Думаю, он тебе понравится.

Ричарде с радостью принял приглашение и пожал руку Бабингтону с таким жаром, словно до этой встречи вся жизнь его была пустой и бесцветной и лишь теперь начала обретать смысл.

— С удовольствием присоединюсь к вам, только я не один, — сказал Ричарде, — мы здесь встречаемся с приятелем. Он, кстати, автор этой новой пьесы — «Так поступают в свете».

— Ну? А мы как раз со спектакля.

— Тогда вам, наверное, будет интересно с ним познакомиться. А вот и он сам.

От ужаса у Бабингтона волосы встали дыбом, а душа ушла в пятки — к ним направлялся мистер Сеймур. Все уверения театральной программки, будто пьесу написал некто Уолтер Уолш, оказались вымыслом — да что там, вымыслом, — возмутительной и наглой ложью. В голове Бабингтона смутно промелькнула мысль о спасительном бегстве, но прежде чем он сумел стряхнуть с себя оцепенение, мистер Сеймур уже присоединился к ним. Едва соображая, что происходит, Бабингтон услышал, как его представляют человеку, по милости которого (вот где драма-то!) в эту самую минуту он должен был решать задачи с трехсотой по триста двадцатую из сборника упражнений по алгебре.

Мистер Сеймур поприветствовал Бабингтона, будто видел его первый раз в жизни. Мало-помалу Бабингтон стал приходить в себя, хотя и подозревал, что подобные пробелы в памяти могут оказаться, говоря словами поэта, лишь «маскировкою и хитрою уловкою».[25] Он тут же вспомнил историю из какого-то журнала о «пытке надеждой», как это называли легкомысленные тюремщики. Заключенному позволяли выйти из здания тюрьмы, пройти мимо охранников и сторожевых вышек, якобы не замечая его. И вот когда он, наконец, был готов сделать последний шаг к свободе, главный надзиратель мягко клал ему руку на плечо и, скорее печально, чем сердито, напоминал бедняге, что осужденным положено находиться в камере. Вне всяких сомнений, именно такую шутку собирался сыграть мистер Сеймур. Затем Бабингтону пришло в голову, что он лишь однажды попадался мистеру Сеймуру на глаза — тот мог и не запомнить его. Бабингтон был не из тех, чьи черты, привлекая к себе внимание, врезаются в память на всю жизнь. Внешность его в обшем-то была вполне заурядной. Но не везет, так не везет — за обедом их усадили как раз друг напротив друга, и Бабингтон трепетал, ожидая худшего. И вот мистер Сеймур, некоторое время приглядывавшийся к Бабингтону, чуть наклонился вперед и совершенно простодушно спросил: «Мы с вами нигде не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым».

— Н-не… нет, — ответил Бабингтон, — то есть, не думаю. Может, и встречались.

— Я практически уверен, что так и есть. Вы где учитесь? Душевные муки Бабингтона были сродни агонии.

— Что? Где учусь? Ах, учусь? Да я… видите ли… в Аппингеме учусь.

Лицо мистера Сеймура просияло.

— В Аппингеме? Неужели? У меня там много приятелей. Знаете, там есть такой учитель — мистер Мортон? Мы с ним большие друзья.

Пол заходил ходуном под ногами у Бабингтона, и он ухватился за спасительную соломинку, а вернее за то, что принял за соломинку.

— Аппингем? Разве я сказал Аппингем? Конечно же, я хотел сказать Рэгби. Рэгби, видите ли. Так просто перепутать эти два названия, правда?

Мистер Сеймур смотрел на него в изумлении. Затем он повернулся к другим, как бы спрашивая, кто здесь сошел с ума, он сам или его юный собеседник. Кузен выслушивал дикие россказни Бабингтона с таким же удивлением. Он даже подумал, что тот заболел. Да и Ричардсу тоже показалось немного странным, что можно забыть, где учишься, да еще и спутать Рэгби с Аппингемом или наоборот. Все взоры устремились на Бабингтона.

— Послушай, Джек, — сказал кузен, — ты, вообще, хорошо себя чувствуешь? Ты, похоже, сам не понимаешь, что несешь. Если ты болен, только скажи, я тебе что-нибудь выпишу.

— Так он учится в Рэгби? — спросил мистер Сеймур.

— Ну, конечно же, нет. Разве смог бы он добраться из Рэгби до Лондона к утреннему спектаклю? Он учится в колледже Святого Августина.

Какое-то время мистер Сеймур хранил молчание, переваривая сказанное. Затем он усмехнулся:

— Все в порядке, он вовсе не болен. Мы встречались, но при таких обстоятельствах, что господин Бабингтон весьма осмотрительно предпочел мне о них не напоминать.

Он вкратце изложил, что произошло накануне. Слушатели, за исключением Бабингтона, так и покатывались со смеху.

— Все это такая нелепая случайность, — сказал, наконец, кузен, — я надеюсь, вы не дадите ход делу?

Прежде чем ответить, мистер Сеймур задумчиво помешал чай, добавив еще один кусочек сахара. Бабингтон молча наблюдал за ним, желая лишь, чтобы он, так или иначе, вынес свой вердикт.

— К радости Бабингтона и сожалению поборников морали, — сказал наконец мистер Сеймур, — я больше не преподаю в колледже святого Августина. Я лишь временно заменял учителя. Сегодня в час дня мои полномочия истекли. Таким образом, ввиду отсутствия состава преступления все обвинения снимаются. Я все же надеюсь, это послужит вам уроком. Полагаю, вам хватило благоразумия выполнить задания?

— Да, сэр. Весь вечер вчера просидел.

— И то ладно. Позвольте, все же, дать вам совет — возьмитесь за ум, иначе когда-нибудь это плохо кончится. Погодите, ведь ваше отсутствие должны были заметить на перекличке?..

— Мне, кстати, ужасно понравилась сцена в конце первого акта, — последовал ответ Бабингтона.

Мистер Сеймур улыбнулся. Вероятно, он был польщен.

— Ну, как все прошло? — поинтересовался вечером Петерсон.

— Даже не спрашивай, — вяло отмахнулся Бабингтон.

— А я что говорил, — невпопад высказался Дженкинс. Но, услышав, что произошло, он взял свои слова назад и разразился тирадой о безобразном везении, которого некоторые совершенно не заслуживают.

НЕ НА ТОГО НАПАЛ

Время шло к часу дня, и экспресс вот-вот должен был отправиться. Машинист уже взялся за рычаг и, насвистывая что-то, коротал мгновения подобно дозорному из «Агамемнона».[26] Дежурный по станции пытался разговаривать с тремя пассажирами одновременно. Носильщики сновали по платформе, прокладывая себе путь тележками с багажом. Старушка, без которой не обходится ни один вокзал, расспрашивала окружающих, доедет ли она до станции, о которой никто и никогда не слышал. Все прощались со всеми и, наконец, Ф. Ст.-Х. Харрисон из колледжа Святого Августина неспешно шагал к хвосту поезда. Харрисону не было нужды торопиться. Разве Мейс, его друг, не обещал занять ему местечко в углу, пока сам Харрисон запасается провиантом в дорогу? Несомненно, обещал, и Харрисон, наблюдая за мятущейся толпой, с гордостью отметил, что он не таков, как все. Место в углу, вагон полон его, Харрисона, друзьями, провизия в избытке, а устанешь от разговоров, есть что почитать; лучше и быть не может.

Он был настолько поглощен подобными размышлениями, что не обратил внимания на мальчика примерно его лет, который направлялся к заветному купе с другого конца платформы. Харрисон заметил соперника лишь когда тот, немного опередив его у двери, забросил сумку на багажную полку и изящно опустился на то самое место в углу, которое Харрисон уже считал своей собственностью. Хуже того, других свободных мест в купе не оказалось. Харрисон хотел было протестовать, но дежурный по станции как раз дал свисток к отправлению. Оставалось только одно — запрыгнуть в поезд и обсудить все en route.[27] Харрисон запрыгнул и был незамедлительно встречен хором девяти мальчишеских голосов: «Убирайся!», «Мест нет!», «Гоните его!». Затем хор распался на составляющие.

— Харрисон, дубина ты этакая! — начал Бабингтон из «Дакра». — Ты чего сюда приперся? Не видишь, что ли, — нас и так уже по пятеро с каждой стороны.

— Надеюсь, ты захватил консервный нож, — спросил Баррет, несравненная гордость «Филлпота», — он очень понадобится, когда мы доберемся до старой доброй станции. Полезай-ка лучше на багажную полку, а то весь кислород перекрыл.