— Да, — отвечал гость. — Хотим открыть ночной клуб. В двух шагах от Бонд-стрит, самый центр района развлечений.

— Если не ошибаюсь, он должен внести пятьсот фунтов?

— Именно, пятьсот.

— Сейчас выпишу чек. Пойду и выпишу. А завтра, прямо с утра, везите его в Лондон. Да, он — не в себе. Большое спасибо, что предупредили!

— Не за что, Кармоди, — ответил любезный Ронни. — Рад служить. Да, именно рад.

Джон снова углубился в работу и удивился, мало того — расстроился, завидев Хьюго.

— Господи! — вскричал он, — Что случилось?

— Ударился о дерево, — отвечал кузен с законной гордостью пострадавшего. — У тебя нет пластыря?

Тот, кто наложил шесть швов на корову, знает, что делать. Джон мгновенно предъявил воду, вату и йод, прибавив для веса сочувствия. Естественное любопытство он выразил после операции.

— Так что случилось?

— Ну, сперва я увидел, как этот Твист лезет в окно.

— Твист?

— Он самый. Из «Курса».

— Доктор Твист лез к нам в окно?

— Да. Собирался нас ограбить.

— А ты что?

— Заставил его делать гимнастику. Но он ухитрился выскочить, и мы с Эмили за ним погнались. Увидев, что он в кустах, я туда кинулся, но это был Ронни.

Джон не стал спрашивать дальше. Этот несообразный рассказ явно показывал, что Хьюго если не безумен, то близок к безумию. Сейчас ему нужен отдых.

— Пойди-ка ты ляг, — сказал Джон. — Вроде я все хорошо заклеил, но покажись завтра врачу.

— Кому, Твисту?

— Нет, не Твисту, — мягко отвечал любящий брат. — Доктору Бей ну, тут, у нас.

— С этим Твистом надо что-то делать, — не унимался Хьюго.

— Я бы на твоем месте о нем забыл. Выбросил из головы.

— Что ж мы, будем тихо сидеть, пока нас грабят всякие гады?

— Главное, не волнуйся. Пойди поспи.

Хьюго поднял брови, но быстро опустил, это оказалось слишком больно. Он просто посмотрел на Джона с холодным удивлением.

— Да? — проверил он. — Ну, что же… Пип-пип!

— Спокойной ночи.

— Привет твоей Альфе и маленьким сепараторам.

— Спасибо.

Джон проводил кузена до ворот и глядя, как он движется к дому, был доволен, что все обошлось. Когда он стал набивать трубку, из-за угла показалась Эмили, очень возбужденная.

— Ах, красота! — сказала собачка. — Какая ночь! Воры так и шастают, люди ударяются о деревья, жизнь кипит. Однако, разреши тебе сказать, твой Хьюго никуда не годится. Надломленная трость.[92] Если б ты его видел…

— Угомонись, — сказал Джон, — и ложись в корзинку.

— Ладно, — согласилась Эмили. — Ты скоро придешь? Она побежала наверх, мечтая об удобном ложе после таких треволнений. Джон раскурил трубку и стал думать. Обычно, куря последнюю трубку, он думал о Пэт, но сейчас мысли его занимало повествование Хьюго.

Сам он Твиста не видел, но знал, что тот владеет процветающей лечебницей. Мысль о том, что такой человек придет в усадьбу, чтобы ее ограбить, была уж очень странной. И как это придет в голову? Почему именно Твист? Почему не викарий или аптекарь?

Джон услышал шаги и понял, что вернулся предмет его размышлений. Лицо у него было удивленное, в руках он держал бумажку.

— Джон, — сказал Хьюго, — посмотри, это чек или нет?

— Чек.

— Пятьсот фунтов на мое имя с дядиной подписью?

— Да.

— Есть на свете Дед Мороз! — благоговейно проговорил Хьюго. — Нет, ты подумай, вхожу я в дом, а дядя зовет меня к себе и дает чек. Езжай, говорит, в Лондон с твоим Ронни, прямо с утра. Посмотри там насчет клуба. Помнишь, мы хотим открыть клуб, рядом с Бонд-стрит? Неужели я тебе не сказал? Ну, в общем, хотим открыть, и я должен внести пятьсот фунтов. Кстати, дядя просит, чтобы и ты поехал в Лондон.

— Я? Это зачем?

— Вроде бы, насчет страховки. Увеличить ее, что ли. Он объяснит. Нет, ты подумай! Дядя Лестер швыряется деньгами. Значит, я был прав, когда говорил Пэт…

— Ты ее видел?

— Да, встретил утром на мосту. И говорю ей…

— Она — э-э… про меня не спрашивала?

— Нет.

— Нет?

— Ну, не помню. Я о тебе упомянул, но вроде бы не спрашивала. — Хьюго положил руку ему на плечо. — Брось, Джонни! Забудь ее. Держись этой самой Долли. По-моему, ты ей нравишься. Что-то я такое вчера заметил, как-то она так смотрит… Застенчиво, что ли. Понимаешь, ты слишком тихий. Ты себя недооцениваешь. Помни, жениться может каждый, если приналяжет. Возьмем Бессемера. Истинный страхолюд, ноги — вот таки-ие, лицо — вроде ореха. И что же? Кто-то клюнул. Словом, не теряй надежды. Да по сравнению с ним ты вполне ничего! Одни уши…

— Спокойной ночи, — сказал Джон.

Он набил трубку и повернулся к лестнице, по мнению Хьюго — как-то резко.

Старший сержант браво взошел на второй этаж и постучался. За дверью кто-то чихнул, потом спросил:

— Это Фладдери?

Шимп, обложенный подушками, сидел на диване. Лицо у него горело; взгляд из-под распухших век испугал бы более тонкого человека. В конце концов, сержант был верзилой с широкой лоснящейся физиономией. Легко ли на это смотреть, когда тебе худо? Мало того, Шимп знал, что голос у него зычный и пронзительный, словно раскаленная пуля. Таких сержантов можно вынести только при хорошем здоровье.

— Что дадо? — мрачно спросил медик.

Фланнери глядел на него с той обидной снисходительностью, с какой здоровые глядят на больных. При этом он крутил ус До его появления Шимп высоко ценил свои усики, но один взгляд на соперника пришиб его начисто. Усы у сержанта были светлые, пушистые, загнутые вверх, в общем — такие, каких в миру не добьешься. Лелей свою поросль, ухаживай за ней, гордись ею, но настоящими усами, в высшем смысле слова, она не станет, если ты не в армии.

— От это да! — сказал сержант. — Простуду какую схватили!

Словно подтверждая это наблюдение, Шимп снова чихнул.

— Надо чего-нибудь сделать, — предложил сержант тем голосом, каким обычно командовал: «Справа налево — рас-считайсь!»

— Я делаю, — отвечал Шимп, дыша паром из кувшина.

— Не-ет, тут не пар нужен, — возразил ассистент. — Как говорится, смотри в корень. Все от брюха, да. Брюхо подлечите…

— Что ваб дуждо?

— Одни говорят, хинин, другие там — камфара или корица, а я вам скажу, одуванчики и хмель. Отвар. Вы пошлите их набрать…

— Что — ваб — дуждо?

— Я ж говорю, там один приехал. Такой, знаете, тип. В автомобиле. Вроде бы к вам.

— Я де придибаю.

— Зовут Моллой.

— Моллой?

— Это он так сказал, — осторожно добавил Фланнери.

— Да? Пусть идет.

— Значит, хмель и одуванчики.

Сержант удалился и вскоре привел Мыльного. Когда друзья остались одни, Мыльный несмело подошел к дивану.

— Вижу, ты простудился, — определил он.

Шимп дважды кивнул, сперва — сердито, потом — в кувшин.

— Тут простудишься! — вскричал он. — Да я целый час сидел в воде, а потом ехал бокрый да ботоцикле.

— Что? — переспросил потрясенный Моллой.

Шимп поведал ему свою сагу, особо подчеркнув злодеяния Хьюго и Эмили. Хорошо, что она его не слышала.

— Ду, я — пас, — завершил он.

— Нет-нет!

— Больше де богу.

— Что ты говоришь!

— Де—бо—гу.

— Шимпи! Мы же все устроили! Сегодня ночью… Шимп недоверчиво на него посмотрел.

— Сегодня? Дубаешь, я выйду с такой простудой? Да еще лазать во всякие окна… Сидеть в воде…

— Нет-нет, мы все наладили. Этот Хьюго с дружком уедет в Лондон, и Джон тоже. Ты только влезешь.

— Да?

Шимп помолчал, вдумчиво вдыхая пары. Действительно, сведения хорошие. Но он был человеком дела.

— Так, — произнес он наконец. — Если я выйду в такоб состоянии…

— Шимпи! — воззвал Моллой, предчувствуя недоброе своей тонкой душой.

— … бы делибся иначе. Бде — шестьдесят пять, ваб — остальное.

Мистер Моллой был красноречив, иначе не продашь призрачных акций, но сейчас он превзошел себя. Многие сдались бы с первых же слов. Многие — но не Шимп.