— Гасси! — сказал я.

— Дживс, — прошептал Гасси.

— Сэр?

— Дживс, дверь заперта?

— Нет, сэр, но я немедленно ее запру.

Гасси рухнул на кровать, и на миг мне показалось, что он собирается по примеру прочих обитателей Бринкли схватиться за голову. Но оказалось, он просто смахнул со лба дохлого паука.

— Дживс, вы заперли дверь?

— Да, сэр.

— Кто может поручиться, что этому чертову Глоссопу не взбредет в голову снова сюда я…

Гасси хотел сказать «явиться», но слово замерло у него на губах. Едва он произнес «я…», как дверная ручка залязгала и задергалась. Гасси вскочил с кровати и замер, живо напомнив картину Ландсеера «Загнанный олень», висящую в столовой у тетки Агаты. Мгновение постояв в нерешительности, Гасси нырнул в платяной шкаф и забился в угол, прежде чем мы с Дживсом поняли, что происходит. По-моему, пассажиры, опаздывающие к поезду в 9.15, мчались бы не столь стремительно.

Я взглянул на Дживса. Он слегка приподнял правую бровь, только так он и позволял себе проявить обуревавшие его чувства.

— Кто там? — рявкнул я.

— Открывай, черт подери, — заорал Таппи за дверью. — Зачем ты заперся?

Я проконсультировался с Дживсом на языке мимики, то есть с помощью бровей. Он вздернул одну бровь. Я тоже вздернул одну бровь. Он вздернул вторую. Я проделал то же самое. Потом мы оба вздернули обе брови. Что ж, делать нечего — я отворил дверь, и в спальню ворвался Таппи.

— Ну что там еще? — спросил я как можно беспечнее.

— Почему дверь была заперта? — прорычал Таппи. Находясь в отличной форме по части вздергивания бровей, я с успехом продемонстрировал свое умение.

— По-твоему, человек лишен права уединиться, Глоссоп? — строго осведомился я. — Хочу переодеться, поэтому распорядился, чтобы Дживс запер дверь.

— Подходящий предлог! — злобно прошипел Таппи и, кажется, еще добавил: «Идиот несчастный!» — Думаешь, я поверю, будто ты боишься, что толпы любопытных вдруг нагрянут полюбоваться тобой в исподнем? Ты запер дверь потому, что прячешь Финк-Ноттла, эту змею подколодную. Я сразу тебя заподозрил и вернулся проверить. Обшарю всю комнату дюйм за дюймом. Уверен, он где-то здесь… Что у тебя в шкафу?

— Одежда, — сказал я, снова пытаясь взять небрежный тон, хотя вряд ли моя попытка увенчалась успехом. — Обычная одежда английского джентльмена, приехавшего погостить в загородный дом.

— Лжешь!

Вряд ли ему удалось бы уличить меня во лжи, замешкайся он со своим обвинением секунду-другую, потому что едва оно успело сорваться с его губ, как Гасси в шкафу уже не было. Я высказывался по поводу скорости, с которой он нырнул в шкаф. Так вот, она была ничтожно малой в сравнении со скоростью, с которой Гасси оттуда вынырнул. Что-то неясное со свистом пронеслось мимо меня, и оказалось, что Гасси уже нет среди нас.

Думаю, Таппи удивился. Вообще-то я даже в этом уверен. Несмотря на апломб, с которым он заявил, что в шкафу хранится Финк-Ноттл, он был явно ошарашен, когда Гасси просвистал мимо нас со скоростью света. Таппи громко булькнул и отскочил футов на пять. Однако в следующий миг самообладание к нему вернулось, и он стремглав вылетел из комнаты в погоне за Гасси. Не хватало только тетушки Далии, вопящей «Ату его!» или что там у них полагается вопить в таких случаях, чтобы вы получили картину под названием «Члены охотничьего клуба «Куорн» на лисьей травле».

Я рухнул в первое попавшееся кресло. Бертрам не из тех, кого можно с легкостью обескуражить, но тут заварилась такая каша, которую вовек не расхлебаешь.

— Дживс, — сказал я, — это уж слишком.

— Да, сэр.

— Голова идет кругом.

— Да, сэр.

— Думаю, будет лучше, если вы меня оставите. Надо хорошенько все обдумать.

— Да, сэр.

Дверь затворилась. Я закурил сигарету и принялся размышлять.

Уверен, любой на моем месте весь вечер ломал бы голову без всякого толку, но мы, Вустеры, одарены сверхъестественной способностью ухватывать суть вещей, и, думаю, от силы минут через десять я уже знал, что надо делать.

По моему разумению, дело можно было уладить, только поговорив с Анджелой по душам. Ведь именно она устроила весь этот тарарам, повела себя, как глупая гусыня, сказав «да» вместо «нет», когда Гасси под воздействием спиртного, с одной стороны, и нервного возбуждения — с другой, предложил ей соединиться в браке. Надо всыпать Анджеле по первое число и заставить ее дать Гасси отставку. Четверть часа спустя я набрел на негодницу в беседке, где она пила что-то прохладительное, и сел с ней рядом.

— Анджела, — начал я, и если вы сочтете, что мой голос звучал слишком сурово, хотел бы я послушать, как звучал бы на моем месте ваш голос, — все это совершенный бред.

Она вышла из задумчивости. Потом вопросительно на меня посмотрела.

— Прости, Берти, я не слышала. Ты сказал, что у тебя бред?

— Я говорю не о себе.

— Ох, прости, значит, мне показалось.

— Если бы у меня был бред, я пришел бы разговаривать с тобой?

— Конечно.

Я понял, что лучше отступиться, и взялся за дело с другого конца.

— Я только что видел Таппи.

— Да?

— И Гасси Финк-Ноттла.

— Вот как?

— Оказывается, ты наплевала на Таппи и обручилась с Гасси.

— Совершенно верно.

— Именно в этом смысле я и сказал, что все это полный бред. Не можешь ты полюбить такого идиота, как Гасси.

— Почему же?

— Не можешь — и все тут.

Я хочу сказать, что, конечно же, не могла она полюбить Гасси. Никто не может полюбить этого малохольного придурка, разве что такая же малохольная и придурочная девица вроде Мадлен Бассет. На черта он Анджеле? Нет, конечно, Гасси отличный малый во всех отношениях, обходительный, дружелюбный, и окажись у вас на руках больной тритон, никто лучше Гасси не посоветует, какие процедуры нужно ему делать до прихода доктора. Что же до свадебных колоколов и марша Мендельсона, тут Гасси не находка. Нисколько не сомневаюсь, можно часами метать камешки в самых густонаселенных местах Англии без малейшего риска попасть в девицу, которая бы согласилась стать миссис Огастус Финк-Ноттл, разве что под наркозом.

Я изложил Анджеле эти свои соображения, и она вынуждена была признать их справедливость.

— Пусть так. Может, и правда не люблю.

— Тогда зачем вы с ним обручились, дитя ты неразумное?

— Да так, шутки ради.

— Шутки ради?!

— Именно. Меня это ужасно позабавило. Посмотрел бы ты, какое у Таппи было лицо, когда я ему все выложила.

Внезапно меня осенило.

— А! Так ты стала в позу?

— Что?

— Обручилась с Гасси, чтобы насолить Таппи?

— Да.

— Вот я и говорю, ты стала в позу.

— Да. Наверное, можно выразиться и так.

— Знаешь, как еще это называется? Низкий обман. Барышня, вы меня удивляете.

— Почему? Не понимаю. Я скривил губы.

— Не понимаешь, потому что ты женщина. Все вы таковы. Режете по живому, и совесть вас не мучает. И еще гордитесь собой. Вспомни Хеверову жену Иаиль.[32]

— Где это ты слышал про Иаиль?

— Разве тебе неведомо, что в школе я получил приз за отличное знание Библии?

— Ах, да. Действительно, Огастус об этом упоминал в своем выступлении.

— Ну да, — торопливо сказал я. У меня не было ни малейшего желания вспоминать речь Гасси. — Вот я и говорю, посмотри на Иаиль, Хеверову жену. Вонзила острый кол в голову спящего гостя и пошла бахвалиться везде своим подвигом, тоже мне скаут. Недаром говорят: «О женщины, женщины!»

— Кто говорит?

— Мужчины, кто же еще! Да, жалкие вы создания. Однако ты не собираешься упорствовать, правда?

— Упорствовать в чем?

— В этой бредовой затее с вашим обручением.

— Очень даже собираюсь.

— Просто чтобы выставить Таппи в глупом свете.

— Думаешь, он выглядит глупо?

— Да.

— Так ему и надо.

Я понял, что топчусь на месте. Помнится, приз за знание Библии я получил, когда отвечал на вопросы о Валаамовой ослице. Что это были за вопросы, не могу точно сказать, однако вроде бы речь шла о животном, которое упиралось всеми ногами, прядало ушами и отказывалось внять уговорам. По-моему, сейчас Анджела вела себя точь-в-точь как Валаамова ослица. По-моему, они с Анджелой просто сестры-близнецы. Упрямы до глупости. В общем, Анджела показала себя во всем блеске.