Ибботсон и я только что вернулись из Така; в это время скороходы прибежали в лагерь. Схватив ружья, мы поспешили обследовать место происшествия. Мы нашли отпечатки лап тигрицы на месте, где она сошла с тропы и проследовала на небольшом расстоянии за людьми, но они не видели ее, хотя в одном месте среди очень густых кустов заметили какое-то движение и слышали, как уходил какой-то зверь.
Утром 29-го числа пришли люди из Така и сказали, что предыдущей ночью один из их бычков не вернулся в загон, а при поисках на месте, где его видели в последний раз, нашли немного крови. В два часа пополудни Ибботсон и я пришли на это место, и первый взгляд на землю убедил нас, что бычок был убит и унесен тигром. Позавтракав второпях, Ибботсон и я в сопровождении двух людей, несших веревки для махана, пошли по волоку. На протяжении ста ярдов след пересекал наискось горный склон, а затем прямо спускался в овраг. В нескольких сотнях ярдов ниже по оврагу бычок, животное очень крупных размеров, застрял между двумя утесами, и тигр не мог его оттуда вытащить. Отведав мяса бычка, тигр бросил добычу.
Так как он нес большую тяжесть, то следы его лап были распластаны и нельзя сказать, был ли это интересовавший нас людоед. Но поскольку в этой местности каждый тигр считается подозрительным, я решил устроить над бычком засидку. В подходящем расстоянии было только одно дерево; люди забрались на него для устройства махана, а в это время ниже в долине стал реветь тигр. Пришлось ограничиться тем, что несколько концов веревки было спешно обмотано вокруг двух сучьев. Я взобрался на махан, который, как выяснилось в проведенные мной затем четырнадцать часов, был самым неудобным и опасным из тех, на которых мне только приходилось сидеть ранее. Дерево склонялось отвесно от горы и от трех неровных кругов веревки, которые служили мне засидкой, до дна лежавшего внизу каменистого оврага.
Пока я устраивался на дереве, тигр подавал голос несколько раз и продолжал реветь с долгими промежутками до позднего вечера. Последний рев донесся с гребня в полумиле расстояния. Стало очевидно, что тигр лежал невдалеке от своей добычи и видел, что человек взбирается на дерево. Зная по предыдущему опыту, что это означает, тигр выразил надлежащим образом свое неудовольствие и ушел. Последнее вытекало из того, что, проведя на махане всю ночь до возвращения утром Ибботсона, я ничего не видел и не слышал.
Грифы не могли найти добычи тигра, ибо овраг был глубок и скрыт густыми деревьями. А так как бычок был настолько велик, что тигр мог пообедать им несколько раз, мы решили больше не устраивать засидки в том месте, где он теперь лежал, надеясь, что тигр перенесет добычу в другое место, где стрелять будет удобнее. Но нас постигло разочарование — тигр к добыче не вернулся.
Через две ночи буйвол, привязанный как приманка за нашим лагерем у Сема, был убит, и в результате небольшой оплошности с моей стороны была пропущена хорошая возможность истребить людоеда.
Человек, принесший мне известие о том, что буйвол убит, сказал, что веревка, которой животное было привязано, оборвана тигром, утащившим добычу вверх по оврагу. Буйвол был привязан в нижнем конце этого оврага, того самого, где мы охотились за тигрицей в апреле. Тогда тигрица оставила свою добычу несколько выше в овраге, и я легкомысленно заключил, что так же она поступит и на этот раз.
После завтрака Ибботсон и я пошли разыскивать труп буйвола и выяснить перспективы устройства засидки на этот вечер.
Овраг, где был убит буйвол, имел около пятидесяти ярдов в ширину и глубоко врезался в предгорья. На протяжении двухсот ярдов он шел прямо, а потом поворачивал влево. Прямо за поворотом, на левой стороне оврага, густо росли молодые деревья, за которыми футов на сто возвышался покрытый травой гребень. Вблизи этих деревьев находился небольшой водоем. Хотя в апреле я несколько раз бывал в этом овраге, я не обратил внимания на эти древесные заросли — весьма подходящее для тигра место. Поэтому, вступая за поворот оврага, я не принял необходимых мер предосторожности, в результате чего тигрица, пившая из водоема, увидела нас раньше, чем мы ее. У нее был единственный путь безопасного отступления, и она выбрала именно его: прямо вверх по крутой горе, через гребень и в саловый лес за гребнем.
Гора была слишком крутой для подъема, поэтому мы продолжали идти вверх по оврагу до места, где его пересекала протоптанная замбарами тропа, перешли на эту тропу и вышли на гребень. Тигрица находилась теперь в треугольнике, одну сторону которого образовывал гребень, вторую — река Ладхия, а третью — скала, взобраться на которую было не под силу никакому зверю. Площадь была невелика, и на ней находилось несколько оленей, крики которых время от времени указывали нам, где находится тигрица. Но, к несчастью, местность была пересечена многими узкими и глубокими промоинами дождевых вод, и мы в конце концов потеряли из виду тигрицу.
Мы вернулись в овраг по оленьей тропе и нашли буйвола запрятанным среди деревьев. Эти деревья имели от шести дюймов до фута в толщину и не могли выдержать тяжести махана; пришлось оставить мысль об устройстве засидки: у скалы это было опасно, так как зверь нападал на людей.
Не желая упустить возможность выстрела, мы обсуждали возможность спрятаться среди травы вблизи от буйвола в надежде, что тигрица вернется к нему еще до наступления темноты и что мы увидим ее раньше, чем она нас. Этот план вызвал два возражения: во-первых, если нам не удастся стрелять, а тигрица увидит нас у своей добычи, она ее бросит — так она поступила в двух предыдущих случаях; во-вторых, между местом, где находился труп буйвола, и нашим лагерем расположены были густые заросли кустов, и, если бы нам пришлось в темноте возвращаться через джунгли, мы могли попасть в полное распоряжение тигрицы. Поэтому скрепя сердце решено было оставить добычу тигрицы на предстоящую ночь, надеясь на лучшие перспективы утром.
При нашем возвращении на следующее утро мы обнаружили, что тигрица унесла добычу. Триста ярдов она прошла вверх по оврагу, ступая с камня на камень и не оставляя следов волока. В трехстах ярдах от места, с которого она унесла труп буйвола, мы остановились в затруднении: здесь почва была мягкой и на ней имелось много следов, но среди них мы не обнаружили ни одного, оставленного тигрицей, несшей добычу. В конце концов, сделав несколько кругов, мы нашли место, где тигрица вышла из оврага и поднялась влево по горе.
Эта гора, по которой тигрица унесла добычу, поросла папоротником; найти следы здесь было нетрудно, но идти было тяжело, так как гора была очень крутой, а в некоторых местах приходилось делать обходы, после которых надо было вновь разыскивать след. После крутого подъема, примерно в тысячу футов, мы вышли на небольшое плато, окаймленное с левой стороны скалами, имевшими до мили в ширину. На краю плато у этих скал местность была неровной, покрытой расщелинами; в этих расщелинах густо росли деревья сал высотой от двух до шести футов. Тигрица унесла добычу в эти густые заросли, и, только войдя в них, мы могли определить, где находится зверь.
Когда мы остановились, чтобы взглянуть, что в конце концов осталось от буйвола, послышалось тихое ворчание справа. С ружьями наготове мы прождали минуту, услышав шорох в кустах немного позади от того места, откуда раздавалось ворчание, прошли десять ярдов среди саловой поросли и вышли на полянку, где тигрица устроила себе лежку на мягкой траве. На дальней стороне этой поляны гора, возвышаясь на двадцать футов, образовывала подъем на другое плато. С этого склона плато и шел услышанный нами звук. Поднявшись как можно бесшумнее по склону, мы вышли на ровное место. Пытаться идти за тигрицей дальше было бесполезно, и мы вернулись к мертвому буйволу, выбрали два дерева для устройства засидки и пошли в лагерь.
После раннего завтрака мы пришли к буйволу и, обремененные ружьями, с некоторым трудом поднялись на деревья. Пять часов мы просидели, ничего не услышав и не увидев. В сумерках спустились с деревьев и, спотыкаясь на неровной и пересеченной местности, достигли оврага уже в полной темноте. У обоих нас было неприятное ощущение, что нас преследуют, но, идя в непосредственной близости один от другого, мы без всяких происшествий вернулись в десять часов вечера в лагерь.