Патвари, лесники и крестьяне говорили нам при нашем походе в Сем, что привязывать буйволов в качестве приманки — напрасный труд, так как они убедились в том, что людоед на буйволов не нападает. Подобные попытки других охотников оставались безуспешными, и во всяком случае, если бы тигрица пожелала напасть на них, то перед ней всегда большой выбор среди многих буйволов, пасшихся в джунглях. Тем не менее мы все же продолжали привязывать на ночь наших буйволов. Две последующие ночи тигрица опять проходила мимо них, но не трогала.

Утром 27-го числа к нам пришли несколько человек во главе с братом нашего старосты и сообщили, что в деревне пропал человек. Он ушел накануне около полудня, сказав жене, что идет посмотреть, не зашел ли их скот далеко от деревни. Человек не вернулся, возникло подозрение, что его убил людоед. Мы быстро собрались, и в десять часов утра Ибботсон и я отправились в Так в сопровождении пришедших крестьян. Расстояние было около двух миль, но подъем был значительным, мы торопились, боясь потерять драгоценное время, и пришли на окраину деревни, запыхавшись и обливаясь потом.

Мы шли по ровному, поросшему кустами месту, о нем я скажу позднее. Приближаясь к деревне, услыхали крик женщины. Смешать причитание индианки по покойнику с чем-либо иным невозможно. Выйдя из джунглей, мы подошли к плакальщице, вдове пропавшего, и к группе из десяти или пятнадцати человек, ожидавших нас у края полей. Эти люди рассказали, что они видели из своих домов, расположенных выше по склону, какой-то белый предмет, вероятно одежду пропавшего человека; предмет находится на заросшем кустарником поле, ярдах в тридцати от того места, на котором мы находились. Ибботсон, патвари и я пошли осмотреть этот предмет, а жена Ибботсона вместе с женщиной и другими людьми пошли в деревню.

Поле не обрабатывалось несколько лет и было покрыто густой растительностью, кусты которой несколько походили на хризантемы; подойдя совсем близко, патвари признал в белом предмете, о котором говорили крестьяне, набедренную повязку пропавшего человека. Рядом с ней лежала шляпа. Тут и происходила борьба, но следов крови не было. Отсутствие крови на месте нападения тигра и на большом отрезке пути, по которому зверь нес добычу, показало, что тигрица не меняла места первой хватки; кровь течет только тогда, когда место хватки меняется.

В тридцати ярдах выше по горе был участок кустарников, над которыми лианы образовали сплошную крышу. Это место надо было осмотреть, перед тем как пойти по следу-волоку: было нежелательно иметь тигрицу за своей спиной. На мягком грунте под кустами мы нашли отпечатки лап тигрицы и то место, где она лежала перед нападением на человека.

Вернувшись на исходное место, мы остановились на таком плане действий. Основная задача — сблизиться с тигрицей с подхода и попытаться застрелить ее у добычи. Для этого я должен был идти по следу и наблюдать за всем, происходящим впереди от нас; патвари, он был безоружен, должен был идти в ярде за мною и внимательно следить за тем, что происходит справа и слева; Ибботсон должен был идти в «замке» и охранять нас от нападения с тыла. В том случае, если бы Ибботсон или я заметили хотя бы волосок тигрицы, мы решили рисковать и стрелять. Земля была вытоптана, так как накануне в этом месте пасся скот.

Крови не было, и судить о проходе тигрицы можно было только по примятым листьям или траве. Наше продвижение, естественно, было медленным. Пронеся свою жертву двести ярдов, тигрица убила ее, а потом оставила; через несколько часов тигрица вернулась и унесла труп. Тигрица не унесла человека сразу после того, как его убила, по-видимому, потому, что была испугана скотом, на глазах у которого произошло ее нападение.

На том месте, где лежал человек, была большая лужа крови. Когда тигрица вновь схватила убитого, кровотечение из раны на горле уже прекратилось, а так как она при этом держала его не за шею, а за спину, то найти след было трудно. Тигрица подымалась в гору; так как растительность здесь была густой, а видимость была возможной только на расстоянии немногих ярдов, наше продвижение еще более замедлилось. За два часа мы прошли только полмили и вышли на гребень, за которым лежала та долина, где шесть месяцев тому назад мы выследили и убили людоеда из Чука. На гребне подымалась скала, справа к ней вели следы тигрицы. Я был уверен, что тигрица залегла или под нависшей частью скалы, или где-то поблизости.

Ибботсон и я были в легкой обуви на резиновой подошве, патвари шел босиком: мы подошли к скале беззвучно. Дав знак спутникам стоять на месте и внимательно следить за всем происходящим, я взобрался на скалу и медленно, дюйм за дюймом, двинулся вперед. За скалой была небольшая ровная площадка. Смотря на нее, я все более и более убеждался в справедливости моего первоначального предположения: тигрица должна была лежать за выступом скалы. Мне оставалось пройти еще один-два фута для того, чтобы заглянуть по ту сторону скалы; вдруг я заметил какое-то движение слева: выпрямился примятый золотистый цветок, через секунду я увидел легкое шевеление кустов позади цветка, а на дереве по той стороне от кустов закричала обезьяна.

Тигрица выбрала это место для своего послеобеденного отдыха весьма осмотрительно; к несчастью для нас, она при этом не спала. И когда она заметила, как над склоном появилась верхняя часть моей головы, она вскочила, сделала шаг в сторону и исчезла среди кустов ежевики. В любом другом месте тигрица, как бы быстро она ни двигалась, не ушла бы от моего выстрела. Наш тщательно обдуманный план потерпел крушение в самый последний момент. Оставалось только попытаться разыскать труп человека. Идти за тигрицей в густые заросли ежевики было бесполезно, да и к тому же уменьшило бы наши шансы на выстрел по тигрице в дальнейшем.

Тигрица ела свою добычу неподалеку от того места, где потом залегла, и, так как местность была открытой и доступной для острого зрения грифов, тигрица после еды оттащила труп в место, недоступное для наблюдения «с воздуха». Теперь идти по следу было легко: можно было двигаться по кровавой тропе. След шел через высокий гребень. В пятидесяти ярдах за ним мы нашли труп.

Я не хочу волновать ваших чувств описанием этих печальных обезображенных останков, останков того, кто только несколько часов тому назад был человеком, отцом двух детей и мужем плачущей женщины. За тридцать два года охоты на людоедов я много раз видел подобные картины, каждая последующая была ужаснее предыдущей, и я каждый раз чувствовал, что лучше было бы оставить труп жертвы убийце, а не разыскивать груду истерзанного мяса, от которой у увидевшего ее человека на всю жизнь останется кошмарное воспоминание. Но стремление отомстить кровью за кровь и страстное желание освободить население от угрозы, страшнее которой нет ничего, непреодолимо. А к тому же всегда есть какая-то надежда, какой бы абсурдной она ни казалась, что каким-то чудом жертва осталась живой и нуждается в помощи.

Шанс застрелить у добычи зверя, ставшего людоедом, вероятно, после раны, полученной в такой же ситуации, весьма невелик. К тому же все такие неудачи охотников, независимо от их причин, делают зверя все более осторожным, и наконец он начинает бросать добычу после первой еды или же привыкает приближаться к ней тихо и бесшумно как тень, остерегаясь малейшего колебания листа или веточки и безошибочно обнаруживая присутствие охотника, как бы тот ни прятался. В таких случаях удачный выстрел — только один шанс из миллиона, но кто не пожелает его испробовать?

Площадь кустарниковых зарослей, в которые ушла тигрица, была примерно в сорок ярдов. Выйти не замеченной обезьянами из этих зарослей тигрица не могла, а обезьяны привлекли бы к ней наше внимание. Мы поэтому присели спиной к спине, чтобы закурить и подождать, не даст ли нам сигналов население джунглей, пока мы станем обсуждать дальнейший план действий.

Для устройства махана надо было возвращаться в деревню. За время нашего отсутствия тигрица, наверное, утащит свою добычу, и, поскольку мы ее потревожили, она уйдет теперь за несколько миль. Поэтому было необходимо, чтобы один из нас оставался на месте, а двое других сходили в деревню за веревками.