Неужели он способен разлюбить Гейджа, случись тому лет до восьми носить слюнявчик? Или одолеть букварь лишь к двенадцати годам? Или вообще не научиться читать? Неужели он способен избавиться от сына, как от ошибки природы, найдись иное спасительное средство?
ЛУИС! ТЫ ЖИВЕШЬ СРЕДИ ЛЮДЕЙ И ОНИ…
Он резко и сердито оборвал эту мысль. Уж что-что, а общественное мнение заботит его в последнюю очередь.
Луис взглянул на разровненную землю на могиле, и душу волной захлестнул страх перед неведомым. Пальцы — сами по себе — принялись чертить на земле: все тот же знак, спираль. Он тут же обеими руками стер рисунок и спешно, точно вор, покинул «Красивый уголок». Казалось, вот-вот его заметят, остановят, начнут расспрашивать.
За пиццей он приехал позже назначенного времени, и, хотя ее держали на плите, она остыла и вкусом напоминала глину. Луис откусил раз-другой и выбросил остальное в окно — вместе с коробкой. Вообще-то он уважал порядок и чистоту, но не хотелось, чтобы дома Рейчел обнаружила злосчастную пиццу в мусорном ведре. Мало ли что придет ей в голову? Подумает: нет, не за пиццей ездил муж в Бангор.
Так, теперь надо продумать время и обстоятельства будущей операции.
Время. Самое, пожалуй, важное. Тимми Батерман умер задолго до того, как отец перетащил его к индейскому могильнику. УБИЛИ ЕГО 19-го… ПОХОРОНИЛИ ЕГО… МИНУТОЧКУ… КАЖЕТСЯ, 22-го. А ДНЕЙ ЧЕРЕЗ 5 МАРДЖОРИ УОШБОРН УВИДЕЛА ЕГО НА ДОРОГЕ.
Ясно, значит, старик Батерман перезахоронил сына дня через четыре. Нет, раз не выходит определить точнее, лучше ошибиться, убавив один день, скажем, через три дня. Предположим, что 25-го Тимми ожил. Итого, получается на шестой день после смерти, самое скорое. Но могло это произойти и на десятый. У Гейджа пошел пятый день. Много времени упущено, что и говорить, но все же рекорд Батермана еще можно побить. Если только…
Если только обстоятельства сложатся так же благоприятно, как и в случае с котом. Кот умер на редкость в удачное время — жена с детьми была далеко. И о беде знал только он сам да Джад. А семья гостила в Чикаго.
Ну вот, теперь ясно, как поступать, как в разгаданной головоломке-мозаике, последний кусочек стал точнехонько на место.
— Что-то я тебя не понимаю, — Рейчел остолбенело воззрилась на мужа.
Четверть десятого. Элли уже легла спать. Рейчел приняла еще одну таблетку снотворного. Прибрала в доме после поминального ужина (жуткое название, как и «прощальная церемония», но иначе вечерние посиделки с соседями и друзьями и не назовешь), спокойная, даже отрешенная, вроде и не обратила внимания, как приехал Луис… Однако услышала и поняла, о чем он говорил.
— Да, поезжай в Чикаго вместе со своими стариками, — терпеливо повторил Луис. — Они улетают завтра. Созвонись с ними, потом — с «Дельтой», может, на тот же рейс билеты еще есть.
— Луис, ты в своем уме? Сначала подрался с отцом, а теперь…
Луис сам удивился, как гладко и логично он объяснял жене. Совсем на него непохоже. Его охватил азарт. Точно он на футбольном поле, принял мяч, сделал рывок, обвел одного, другого и — гол! Луис никогда не отличался изобретательностью во лжи и не готовил заранее убедительные слова, но сейчас нанизывал, точно бусины, лжинку за лжинкой, недоговоренность за недоговоренностью, оправдание за оправданием.
— Из-за того, что подрался, и хочу, чтобы ты с Элли с ними поехала. Наша вражда — как зияющая рана. Давно пора ее зашить и вылечить. Я знал… чувствовал… еще там, в ритуальном зале. Ведь я еще там хотел помириться, а вот на тебе — подрались.
— Ехать… сейчас… По-моему, Луис, неудачно ты это придумал. Нам лучше быть вместе с тобой, а тебе — с нами. — С тревогой и сомнением посмотрела она на мужа. — По крайней мере, мне хотелось бы верить, что тебе с нами лучше. Да и не в состоянии мы сейчас…
— …оставаться здесь, — подхватил Луис, его начинало трясти — не лихорадка ли? — Я рад, что нужен вам, и, конечно, мне с тобой и Элли лучше всего. Но сейчас оставаться тебе здесь, дорогая, просто нельзя — на всем белом свете страшнее места не найти. Куда ни шагни, ни брось взгляд — всюду Гейдж, в каждой комнате, за каждым углом. И тебе, и мне тяжело. Но еще тяжелее Элли.
В глазах у жены мелькнула боль, похоже, Луис задел нужную струнку. Вот и одержал легкую победу, стыдливо подумал он. Правда, во всех учебниках психологии говорилось, что после кончины близкого хочется сразу бежать прочь из дома смерти. Но поддаваться этому побуждению нельзя, ибо бегство принесет лишь сомнительную и краткую победу гордыне, не желающей примиряться с действительностью. Мудрые книги советуют не покидать домашнего очага, бороться с горем, так сказать, на своей территории, пока оно не отступит, не растворится в воспоминаниях. Но Луис не находил решимости проводить над домашними задуманный опыт. Их надо отослать, хотя бы ненадолго.
— Понимаю, — кивнула Рейчел. — Очень тяжело… Повсюду находишь следы… Пока ты ездил в Бангор, я отодвинула диван, думаю, займусь уборкой — отвлекусь. А под диваном нашла штук пять машинок… словно ждут, когда он снова будет ими играть. — Голос у нее дрогнул, по щекам покатились слезы. — Тогда я и приняла вторую таблетку, чтоб хоть не реветь белугой… Как в плохом спектакле… Обними меня, Лу, обними!
Муж крепко прижал ее к груди, чувствуя себя последним предателем. Ведь даже в эту минуту он думал, что слезы жены тоже кстати, и это можно обратить на пользу.
ВОТ ТАКОЙ ОН СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ! РАЗ-ДВА, ГОРЕ — НЕ БЕДА!
— Долго ли еще мучиться? И будет ли вообще конец мученьям? — вопрошала сквозь слезы Рейчел. — Будь он сейчас с нами, клянусь, я бы глаз с него не спускала, волосок бы у него с головы не упал. И что мне… что нам тогда какой-то водитель, превысивший скорость! А сейчас… больно, я и не думала, что бывает так больно. И все накатывает снова и снова. Даже во сне покоя нет: мне все время снится одно и то же, одно и то же! Вот он бежит, бежит, выбегает на дорогу, а я зову его, зову…
— Тише, Рейчел, тише. Успокойся, — прошептал Луис.
Она подняла опухшее от слез лицо, взглянула на мужа.
— И не то чтобы он не слушался. Он ведь думал, что мы с ним играем… И тут, надо ж, грузовик вывернулся… пока я ревела сегодня, позвонила Мисси Дандридж, говорит, в газете прочитала, что водитель пытался на себя руки наложить.
— Что-что?
— Пытался повеситься у себя в гараже. В газете пишут, что он потрясен бедой и подавлен.
— Жаль, что попытка не удалась, — злобно бросил Луис, собственный голос долетел будто издалека, по телу пробежала дрожь.
В МЕСТЕ ТОМ СОКРЫТЫ ТЕМНЫЕ СИЛЫ… И ТЕПЕРЬ НИКАК СНОВА РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ…
У меня сын умер, а убийцу под грошовый залог до суда выпустили, и он, видите ли, потрясен и подавлен. А судья, глядишь, лишит его водительских прав месяца на три да оштрафует чуток — вот и наказание.
— Мисси говорит, от него ушла жена и детей забрала, — блеклым голосом продолжала Рейчел. — Это уже не из газеты, это ей из вторых, а то и третьих рук стало известно. Водитель не был ни пьян, ни одурманен наркотиками. Скорость раньше никогда не превышал. Но, говорит, когда въехал в Ладлоу, захотелось вдруг на газ нажать. Сам не может объяснить почему.
ЗАХОТЕЛОСЬ ВДРУГ НА ГАЗ НАЖАТЬ. ЗДЕСЬ СОКРЫТЫ ТЕМНЫЕ СИЛЫ…
Луис остервенело отбросил эту мысль. Бережно взял жену под локоть.
— Позвони своим старикам. Прямо сейчас и позвони. Незачем вам с Элли здесь еще целый день мучиться. Незачем.
— Мы только с тобой… Луис, я хочу, чтоб мы все вместе… нам нельзя разлучаться.
— Дня через три-четыре я к вам приеду.
Если все пойдет, как задумано, Рейчел и Элли сами вернутся через двое суток.
— Найду себе замену на время. Сейчас у нас в лазарете работы прибавилось, да и каникулы на носу. Не хочу на Шурендру все наваливать. За домом Джад присмотрит, электричество я отключу, а все, что в холодильнике останется, перетащу к Дандриджам. Пусть в морозилке до нашего возвращения подержат.