Если последние месяцы действительно дают представление о том, как будет выглядеть новое правление, то народ определенно не станет скорбеть об уходе Георга I.

Каролина с легкой печалью смотрела на пожелтевшие деревья. Она хотела остаться в Гемптоне, но Тауншенд предупредил ее, что ребенок, которого она родит, возможно, будет наследником трона, а наследникам трона не полагается появляться на свет в Гемптоне. Меньше всего Каролине хотелось бы пренебрегать английскими традициями. И она с сожалением отказалась от мысли продолжать жить в Гемптоне. Она не могла подавить в своей душе печаль, ибо понимала, что, покидая дворец, стоявший на берегу Темзы, темно-красный, кирпичный, и его роскошные апартаменты, и, главное, великолепные парки, украшенные фонтанами и клумбами, зеленью кустарников и павильонами, намеренно запущенными аллеями и лабиринтами, она прощается не просто с летней резиденцией. Это был конец целой поры, самого восхитительного периода ее жизни.

Хуже того, она чувствовала себя больной. Несколько недель назад у нее чуть не случились преждевременные роды. Она хотела иметь детей, много детей, но месяцы неудобств, пока она ждет их появления на свет, очень утомляли.

Итак, они переезжали в Лондон, в Сент-Джеймсский дворец, и она надеялась, что ребенок скоро родится.

«Тогда я буду лучше себя чувствовать, – успокаивала себя Каролина. – Я буду готова выдержать бурю, которая неизбежно грянет, когда вернется король».

Мрачным ноябрьским воскресеньем, через неделю после возвращения двора в Сент-Джеймсский дворец, у Каролины начались схватки.

Весь день во дворец прибывали официальные лица, и принц вызвал некоторых членов кабинета, чтобы они присутствовали при рождении ребенка.

У не говорившей по-английски немецкой повитухи, которой принц приказал дежурить при жене, с каждым часом нарастала тревога. Она делала все, что полагалось в таких случаях, но ребенок не показывался. Миссис Клейтон и леди Каупер беспокоились еще больше, чем немка.

– Это необычные роды, – решила миссис Клейтон.

– У принцессы всегда трудные роды, – напомнила ей леди Каупер. – Поэтому особенно глупо оставлять ее в руках этой старой немки.

– Да, старой деревенской повитухи, – согласилась миссис Клейтон. – Надо вызвать сэра Дэвида Гамильтона.

– Я поговорю с принцессой, – решительно заявила леди Каупер.

Она пошла в комнату, где принцесса от страшной боли металась от стены к стене. С ней была старая немецкая повитуха, явно обеспокоенная.

– Ваше Высочество, вы разрешите послать за сэром Дэвидом Гамильтоном? – спросила леди Каупер.

Каролина на секунду остановилась и взглянула на придворную даму.

– Зачем?

– Вашему Высочеству он может понадобиться. Он опытный акушер.

– Я не хочу, чтобы в такое время здесь был мужчина.

– Ваше Высочество…

Каролина отвернулась от нее и снова заметалась по комнате. Когда леди Каупер подошла к двери, Каролина вцепилась в спинку кровати – начались очередные схватки. Повитуха покачала головой и разразилась потоком немецких слов.

– Это причуда, – сказала леди Каупер и пошла советоваться с миссис Клейтон.

– Но если принцесса не хочет, чтобы мужчина присутствовал при родах, что мы можем сделать?

Каролина промучилась весь понедельник и вторник. Обессиленная, она лежала на кровати, но ребенок еще не продвинулся и на дюйм.

– Это безумие! – возмущалась леди Каупер. – Она не выдержит такого. Ее жизнь в опасности.

В ужасе и в слезах фрейлины принцессы сидели в своих апартаментах и ждали известий. Леди Каупер с негодованием говорила, что она никогда не слышала о такой глупости. Жизнь принцессы в опасности, а единственная, кому разрешено быть рядом с ней, глупая старая повитуха.

Выбрав одну из немецких фрейлин принцессы, графиню Бюкебург, леди Каупер отправила ее к принцу, чтобы убедить его: принцесса нуждается в помощи опытного сэра Дэвида Гамильтона и надо немедленно послать за ним.

Графиня пришла в кабинет принца, где он заседал со своим Советом.

Он выслушал ее и покраснел от гнева и… страха.

Как они смеют предполагать, что дела идут плохо? Жизнь стала такой прекрасной. К нему относятся, как к королю. Он пользуется популярностью у народа. Он проявил себя как истинный мужчина. Его жена плодовита. У него есть любовница. И очень скоро будет еще одна фаворитка, потому что Мэри Белленден долго не устоит. Все прекрасно.

– Чушь! – воскликнул он. – У принцессы всегда трудные роды. Мы всегда рассчитываем, что ребенок появится раньше… Всегда получается так. С принцессой все хорошо… хорошо… говорю вам!

Графиня поспешно ушла и когда передала слова принца леди Каупер, та вместе с миссис Клейтон, поддержавшей ее, решили, что надо спасать принцессу.

Они не сомневались, что жизнь принцессы в опасности.

Леди Каупер вошла в родовую комнату и позвала повитуху.

– Что происходит? – спросила она по-немецки.

– Трудные роды… очень трудные, – старая женщина беспомощно посмотрела на потолок.

– И вы знаете, что не в состоянии справиться с ними.

– Я делаю все, что могу.

– Признайтесь, что вы боитесь.

– Это трудные роды.

– Пойдите к принцу и скажите, что вы ничего не можете сделать… Скажите, что вам нужна помощь. Попросите, чтобы он прислал опытного акушера.

– Роды трудные. У принцессы всегда трудные роды.

– А вы неумелая повивальная бабка. И вот что я вам скажу… Если роды кончатся плохо, вас повесят, и вы будете висеть, пока не умрете.

Повитуха со стоном выбежала в приемную, где толпилось много придворных. Они с удивлением смотрели на причитавшую женщину и не понимали ни слова из того, что она выкрикивала.

Принц и Тауншенд поспешно вошли в приемную, сопровождаемые несколькими министрами, созванными, чтобы присутствовать при рождении ребенка.

– Что случилось? – спросил принц.

Повитуха разразилась криками, что она хочет уйти. Она не может продолжать работать, потому что дамы грозятся ее повесить.

– Что за чепуха? – заорал принц, побагровев от ярости.

Повитуха продолжала кричать, что она и близко не подойдет к родовой комнате, потому что, если роды кончатся плохо, ее повесят. Она никому не сделала вреда. Разве это ее вина, что у принцессы трудные роды?

– Кто сказал, что вас повесят? – гаркнул принц.

– Дамы… Фрейлины принцессы. Они говорят, что они проклянут меня, потому что я здесь, а здесь должен был бы быть сэр Дэвид Гамильтон. Они говорят, что убьют меня…

Из родовой комнаты донесся мучительный стон принцессы.

– Вы должны пойти к ней, – уже спокойнее сказал принц.

– Нет, нет… Я боюсь. Они хотят повесить меня. Я не хочу быть повешенной.

– Вы нужны принцессе, – настаивал принц. – Мы знаем, у нее всегда трудные роды. Идите и помогите ей.

Повитуха продолжала стонать и причитать, что она боится, ибо ее хотят повесить. Дамы говорят, что надо позвать сэра Дэвида… А бедную повитуху хотят повесить.

– Меня тошнит от этого вмешательства в чужие дела, – что было мочи завопил принц. – Если еще кто-нибудь сунет нос, я выброшу его вот в это окно!

В приемной наступила тишина. У принца парик съехал набок, лицо стало сине-багровым, а глаза безумными от обжигающей ярости.

Он и принцесса, вдвоем, решили, что мужчина не будет присутствовать при родах, каким бы опытным акушером он ни был. Ей будет помогать повитуха, как это принято у немцев.

Но повитуха в ужасе смотрела на него.

– Они меня повесят, – твердила она.

Тауншенд взял ее под руку. Он не говорил по-немецки, по успокаивающе улыбался и пытался подвести ее к комнате, где мучилась принцесса. Но она продолжала упираться и повторять, что ее повесят.

Все окружили ее и стали одновременно уговаривать. Немецкий и английский смешались. Каждый пытался подтолкнуть повитуху к комнате принцессы. Она упиралась и визжала, что не хочет быть повешенной.

Ее пронзительный голос перекрывал шум в комнате.