Она взглянула на висевшее за кассовым аппаратом огромное зеркало в позолоченной раме, над которым висела в золотой окантовке скромная нарисованная вручную вывеска, на ней черными буквами на красном фоне было написано: «Момент», фигурный шоколад на вынос. Основан в 1973 году». Люди ценили проявленное Энни чувство юмора. Особенно те, которые не придерживались никаких диет.
Воспоминания об этих первых неделях были похожи на бессознательное состояние в начале тяжелой болезни, и только отдельные моменты четко запечатлелись в ее памяти, но она помнила свои тревоги: хватит ли тех денег, которые оставила ей Муся, на оплату проектировщиков, подрядчиков, на покупку лицензии, оборудования и запаса шоколада, на ремонт, внесение месячной платы в тысяча четыреста долларов. Что, если весь капитал уйдет на ремонт? Тогда у нее не останется ни цента на содержание магазина и она разорится.
Она решила сократить расходы, как это предлагала Лорел, и взяла на себя обязанности подрядчика, но и при этом, когда столяры, слесари и электрики принесли счета, то даже по самым скромным подсчетам расходы были гораздо больше, чем она предполагала. Она уже готова была отступить. И если бы Эммет не выкопал подрядчика, которого рекомендовал один из его клиентов и который был, по его словам, очень хорошим и дешевым, она наверняка бы отступила Анджей Падеревский действительно казался честным, а его рекомендации надежными. Но ее никто не предупредил, что ни один из его столяров, слесарей и электриков не говорит ни слова по-английски. Как могла она объяснить им, что они должны поставить вертящиеся двери, а не обычные навесные? Самого Падеревского она нигде не могла найти, а как объяснить двум ничего не понимающим и не могущим ничего сказать полякам, что они устанавливают батарею там, где она собиралась делать камеру для охлаждения? Она пыталась сначала кричать, потом говорить мягко и, наконец, объяснить им все с помощью мимики и жестов. Но они только обменивались удивленными взглядами и дружелюбно улыбались ей, как будто она была ненормальной, и, весело смеясь, продолжали устанавливать батарею, которую позднее они так же весело перевесили в противоположную часть комнаты.
И затем когда пришли рабочие оклеивать стены, то проводка еще не была готова а они исчезли на целую неделю. Стены же нельзя было оклеивать потому, что инспектор здания должен был сначала проверить систему вентиляции, и он бы ничего не сделал без взятки в сотню долларов. Поэтому, когда все было сделано почти так, как ей хотелось, но только на две недели позже, ей казалось, что свершилось чудо. Большую часть оформления она слава Богу, как-то умудрилась сделать сама. Эммет помог ей отреставрировать и покрасить старую витрину, которую она купила на Атлантик-авеню в Бруклине.
Дуга, который был помощником маляра до того, как пошел в школу поваров, она уговорила оклеить все обоями.
Затем, за два дня до того, как она планировала открыть магазин, когда новая печь и холодильник были на своих местах, шкафы повешены и заполнены, рабочий стол, холодильный шкаф, плавильная печь и глазировочная машина и приспособление, с помощью которого она собиралась прессовать шоколадные формы для конфет с начинкой, готовы к работе, а вся задняя часть магазина забита запасом шоколадной массы и начинки, вошел санитарный инспектор и подал ей уведомление о запрете на приготовление и продажу каких-либо съестных продуктов из-за наличия в помещении крыс. Он до сих пор стоял у нее перед глазами, со своим узким, испещренным оспинами лицом и острым носом, он сам напоминал крысу, когда, пробравшись в угол складского помещения, соскреб преступный помет в пробирку и, говоря с чистейшим бруклинским выговором, читал ей наставления о ядах, крысоловках и о возможных болезнях. Она готова была зарыдать В помещении не было крыс, она была в этом уверена. И тут Энни вдруг осенило. Конечно, это упаковка шоколадной массы, которую она получила днем раньше. На дне коробки оставалась шоколадная крошка, и она высыпалась на пол. Взяв горсть крошки, она пыталась убедить мистера Крысу, что его обвинения необоснованны, но он не желал слушать… он только с отвращением морщил нос. И тогда, в отчаянии, понимая, что пройдут дни, может, даже недели, прежде чем результаты анализов будут готовы, она нашла единственный возможный выход из положения – она взяла в рот шоколадную стружку. И как бы негигиенично это ни было, это того стоило… Надо было видеть округлившиеся, испуганные глаза инспектора на его узком лице. Он с отвращением покачал головой и выбежал из магазина, держа папку под мышкой, причем так быстро, как будто его самого собирались травить, как крысу. Она больше ничего не слышала о нарушениях.
В то утро, когда она начала делать свою первую порцию, ей казалось, будто она влезла на огромную гору и устанавливает флаг на ее вершине. Но затем она поняла, что была слишком оптимистично настроена. Гора оказалась всего лишь предгорьем, а впереди поднималась настоящая вершина. К шести часам вечера целых три порции ганаша были готовы, они были жесткими и шероховатыми, и она их выбросила. Она спрашивала себя, могла ли купленная ею у Ван Леера в Нью-Джерси масса так сильно отличаться от той, с которой она работала у Жирода. Затем она обнаружила, что почти половина свежей малины, которую купил Дуг, была испорченной. Кроме того, большая часть украшений – розочки и фиалки из фундука – лежали раздавленными в коробках, а в довершение всех бед старая глазировочная машина перестала работать. Единственное, что она могла сделать в этой ситуации, – это лепить трюфели руками, и в результате у нее получилось что-то омерзительное, напоминающее шары для гольфа, покрытые шоколадом, только еще более крупные. А бедный Дуг – она помнила, как он выглядел в тот момент в своих больших очках с толстыми дымчатыми стеклами: они съехали с его крючковатого носа, когда он старался разглядеть что-нибудь под транспортерной лентой глазировочной машины, – и это после того, как он выполнил миллион всяких поручений: чистил горшки, колол орехи, изо всех сил старался починить глазировочную машину, помогал ей окунать руками десятки и десятки трюфелей. Затем она настояла, чтобы он съел шесть этих ужасных трюфелей, каждый из которых имел разную начинку, для того, чтобы убедиться, что они вкусные. Он мгновенно проглотил их и заявил, что они отличные, но затем его начало так тошнить, что ей пришлось отправить его домой. Она же осталась в магазине одна и продолжала работать и, конечно, психовать.
«Что будет, – с ужасом думала она, – если никому из покупателей, с которыми у нее были назначены встречи, не понравятся ее уродливые трюфели?» В банке у нее оставалось не больше десяти тысяч долларов, а эти деньги с трудом могли покрыть ее трехмесячные расходы, и тогда ей придется сразу же продавать эти ужасные шоколадки и весь этот созданный ею карточный домик развалится.
Первая встреча состоялась в середине того же дня с покупателями из «Блумингдейл», и они буквально высмеяли ее в офисе. Даже сейчас при воспоминании об этом у Энни все сжималось внутри.
«Лошадиные яблоки, – произнесла высокомерная седовласая женщина – Они выглядят точно как лошадиные яблоки». Она даже не захотела попробовать ни одно из них, сказав, что один их вид наверняка вызовет у ее покупателей отвращение.
Но затем ее старый приятель Росс Керни, с которым она работала в магазине Долли и который сейчас был поставщиком продукции для отеля «Плаза», был настолько добр, что согласился попробовать кусочек, хотя делал это с явным опасением. Затем он откусил еще кусочек, и еще один, и так съел весь трюфель, а потом облизал испачканные шоколадом пальцы. Хотя трюфели были слишком большими и неизящными, чтобы их можно было бесплатно положить в номере, Росс заказал шесть дюжин для официального завтрака, который он устраивал в Палм-Корт. В этот момент у нее чуть не потекли слезы. К счастью, Энни пришла отличная идея завернуть каждый трюфель в переливающийся целлофан и завязать серебряной ленточкой, на которую она налепила наклейку с надписью: «Момент». В результате этой небольшой рекламной кампании у нее появилось несколько индивидуальных покупателей и поступил заказ от небольшого магазина сладостей на Амстердам-авеню.