Выражениями январского «Свистка» я не мог обидеться, во-первых, потому, что выражение «Свистка» не столько обидно, сколько непонятно. Я, признаться сказать, только из апрельской книжки «Современника» и узнал, что «Свисток» удостоил меня чести быть освистанным. Покорнейше прошу принять хотя позднюю, но тем не менее искреннюю благодарность за это. Быть освистанным в «Свистке» теперь, в глазах людей, достойных уважения, честь немалая.

Г-н автор «Внутреннего обозрения» или моих «Писем о расколе» не читал, или «Жезла», «Увета» и «Пращицы» не видывал, иначе он не сказал бы того, что сказал. А может быть, он говорит чужие слова. (Историку церкви Елисееву это замечание должно быть особенно обидно. – Л А)

В изданных мною письмах проводится следующая мысль, – объясняет Мельников и далее берет курсивом следующие пять строк: – Раскольники не заключали и не заключают в себе ничего опасного для государства и общественного благоустройства: двухсотлетнее преследование их и ограничение в гражданских правах поэтому было совершенно излишне и даже вредно, а раскольники вполне заслуживают того, чтобы пользоваться всеми гражданскими правами.

Г-н автор «Внутреннего обозрения» находит, что такой взгляд сильно поизносился… Смею думать, что взгляд мой не износился, так как со времен «Жезла» и «Увета» во всех сочинениях о русском расколе говорилось совершенно противное моим словам. Я сам прежде смотрел на раскол так же, как и другие авторы; но, занимаясь изучением его не со вчерашнего дня, пришел к убеждению, что раскольники вовсе не заключают в себе тех элементов, за мнимое присутствие которых они два века подвергались то преследованиям, то ограничению гражданских прав. Г-ну автору «Внутреннего обозрения», вероятно, желательно, чтобы я об этом предмете говорил противное; чтобы я говорил, что раскол заключает в себе те элементы, за подозрение которых преследовали его последователей. Не буду. Потому не буду, что это было бы ложью и по отношению к раскольникам крайней несправедливостью и даже клеветою. Конечно, можно сделать и доказать, например, что в раскольниках есть присутствие демократизма. Чего нельзя доказать? Нужна только известного рода ловкость… (Это уже ответ Щапову. – Л.А.) Цель оправдывает средство, скажете вы; но какова бы цель ни была, дело все-таки будет нехорошо, если в основание его положена ложь. Притом же это правило старое, оно уже сильно поизносилось иезуитами, которых, кажется, нельзя заподозрить в политической честности.

– Вот ответ мой на вызов г. автора «Внутреннего обозрения», – заключает Мельников, – ответ первый и последний. Пусть «Современник» печатает про меня что ему угодно… другого ответа он от меня не дождется… Я от всей души буду радоваться всякой насмешке, всякому порицанию, исходящим из лагеря свистунов… Упасть во мнении свистунов лестно для всякого, кто, делая, знает, что он делает, и не поклоняется несбыточным химерам, созданным разгулявшимся воображением».

Объяснение это появляется в «Северной пчеле» 29 мая.

Назавтра, 30 мая, появляется там роковая статья о пожарах: «Насколько… уместны опасения, что поджоги имеют связь с последним мерзким и возмутительным воззванием, приглашавшим к ниспровержению всего гражданского строя нашего общества, мы судить не смеем. Произнесение такого суда – дело такое страшное, что язык немеет и ужас охватывает душу…»

Правильно немеет язык, правильно ужас охватывает душу – тут литература попадает в сферу, где ставки стоят уже не литературные… Статьи о пожарах сыграют убийственную роль в судьбе нескольких литераторов; я хочу, чтобы современный читатель представил себе некоторые психологические оттенки. Одно дело, когда Писемский смотрит на пожар, что называется, из окна кареты, и другое дело, когда Мельников, вызванный из Петергофа панической телеграммой, обнаруживает, что его дом сгорел, что вещи и книги его разграблены, что старинный образок Спасителя, подаренный его предкам Иваном Грозным, украден… И со всех сторон крик: «Поляки поджигают!» Тут кто угодно дрогнет.

Не Мельников – автор статьи о пожарах в номере от 30 мая 1862 года. Автор статьи – Лесков. Лесков и расплачивается за нее полной мерой. Можно сказать так: Лесков заслоняет Мельникова своим поступком. Потому что пусть Мельников и не автор, но все знают, что он мог бы им быть. И этого достаточно.

Полгода спустя «Колокол» называет Мельникова в числе презренных, подкупленных правительством редакторов.

Еще год спустя «Колокол» пишет: «Северная пчела» с П.Мельниковым (!) назвала поджигателями студентов».

Варфоломей Зайцев, уничтожая антинигилистический роман Писемского, называет его «переложением в шести частях пожарных статей г. Мельникова».

Мельников не решается протестовать. Наверное, по той самой причине: не написал, но «мог бы». О поляках он напишет-таки, и очень скоро. И расплатится за это.

Еще то спасает Мельникова, что не печатает он тогда ничего крупного. Главный удар левой критики приходится по авторам антинигилистических романов: бьют знаменитого Писемского, бьют дерзкого Лескова, бьют жалкого Клюшникова… Мельников со своими «Письмами о расколе» остается за рингом. Даже антипольская брошюрка его не вызывает особого интереса – так, официоз, на изничтожение которого жалко тратить силы. В общем, вываливается Мельников из большой драки. Несколько беглых пинков в «Искре» – и все. Несколько куплетов Монументова, то есть Буренина. Несколько острот:

«Заметки, максимы и пр. Русские сочинители по отношению к своему отечеству разделяются на два разряда: на опекунов России и на безнадежных ее любовников. Первые, как, например, гг. Катков, Павлов, Скарятин, Мельников…»

«Хроника прогресса. Назад тому не более года или полуторых лет (так! – Л.А.) чуть не вся Россия была убеждена, что П.И.Мельников поглотил всю мудрость раскола и в скором времени поведает миру удивительные тайны его. Ныне всякому, даже не учившемуся в семинарии, известно, что П.И.Мельников никакими сведениями о расколе, кроме разве библиографических, не обладает и никаких он новых сведений о расколе миру никогда не поведает…»

«Катков… – как всюду, ловким скороходом пред русским он бежит народом, сам лавры рвет себе рукой… На „Пчелке“ едет чехардой. Да, едет чехардой даже на „Пчеле“, хотя в „Пчелке“ сидит Павел Иванович Мельников, который сам непрочь проехаться чехардой на ком угодно и точно по тому же способу, как проезжается и г. Катков…»

«Дифирамб. Тебя пою, родная пресса! Твои мне милы красоты: благонамеренность прогресса и скромной гласности цветы! Мне мило все: Борис Чичерин, Скарятин, Мельников, Катков. Я от обеден до вечерен статейки их читать готов. Люблю, когда Скарятин дерзкий копытом бьет врагов своих, и друг раскольников Печерский карает тех, кто грабил их!»

К стишкам – примечание Буренина: «Печерский – псевдоним г. Мельникова, автора повести „Поярков“„. Словно о забытом авторе. Как мы теперь даем сноску: „В.Скарятин – реакционный журналист, издатель газеты «Весть“…“

Мельников в сознании радикально настроенных людей бесповоротно отодвигается в окололитературную тень. В декабре 1863 года Шелгунов, потрясенный смертью Помяловского, пишет жене из Петропавловской крепости: «И почему из литераторов должны выбывать только способные люди, а всякая дрянь, бездарность благоденствует и заносится, подобно каким-нибудь Скарятиным и Мельниковым. Грустно!»

Фраза, вскользь брошенная Варфоломеем Зайцевым: «Конечно, на все это не стоило бы обращать внимания, как не обращали внимания на проделки Павла Мельникова…»

На что: «на все это»? Ситуация не лишена пикантности: Зайцев атакует… Щедрина. Он не может стерпеть, что выходец из «Русского вестника» принят теперь в качестве одного из главных авторов «Современника», что «вице-губернатор», еще недавно «благоденствовавший в Твери и Рязани», ныне «администраторствует» на тех же самых страницах, где еще недавно мы читали «Что делать?». С этой зайцевской статьи, между прочим, начинается «раскол в нигилистах», ожесточеннейшая полемика, в которую будут втянуты и Писарев, и Антонович, и Благосветлов, и Соколов, – их полемика окончательно окрасит междоусобием уходящие шестидесятые годы. В этой войне свои масштабы, в ней «взбаламученные выходки» Писемского еще могут что-то значить, карикатуры Стебницкого еще могут служить мишенью, но Мельниковым можно пренебречь. Так думают, кажется, все участники разыгрывающейся драмы. Но один человек думает иначе. Салтыков-Щедрин. Он пренебречь не согласен.