Изменить стиль страницы

Суббота, 3 декабря

Утром встал и звонил Алисе Ивановне. Она через Илю хочет продать каракулевое манто. Принял ванну. Днем пришел ко мне Липавский, потом Олейников и Заболоцкий. Я трещал, что женился на Алисе Ивановне. Как я бестактен! Потом Олейников звонил Алисе Ивановне и спрашивал обо мне. Алиса Ивановна прекратила с ним разговор. Когда все ушли, я позвонил Алисе Ивановне. Она назвала меня провокатором и, видно, изменила обо мне мнение. Вчерашние наши отношения исчезли. Я мучался этим. Пришел Вейсенберг. Сидел довольно долго. Потом я пошел к Бобе. От Бобы не вытерпел и в 11 часов позвонил Алисе Ивановне. Говорил ерунду. У нее был голос не очень приветливый. Поделом мне! У Бобы сидел до 3 ½ часов ночи.

Лиза и Иля собрали мне 75 рублей.

Вчерашние ночные мысли об Алисе Ивановне кажутся мне сегодня позорными. Надо не звонить Алисе Ивановне. Не буду звонить ей.

***

Воскресенье, 4 декабря

Утром пришел ко мне Башилов.[160] До обеда я проводил к себе в комнату громкоговоритель от ЭZС-а. После обеда поехал в Царское к Наташе. Получил у портного пальто. Некоторое время посидел у Наташи. Была Машенька. Ел чудный, огромный лук, жареного гуся и пил молоко. Домой вернулся к 12-ти часам.

***

Понедельник, 5 декабря

Утром был у Олейникова. Подарил ему исполинскую луковицу. Пришел домой. Приехала Машенька. Я постригся под горшок. Вечером в крахмальных манжетах, в крахмальном воротничке и белом жилете поехал к Алисе Ивановне. Там собралось следующее общество: Алиса Ивановна, Татьяна Николаевна, Frau Renè, Снабков, Браудо, Струве,[161] Олейников и я. Было довольно скучно. С Алисой Ивановной я почти поссорился. Обратно шел с Олейниковым пешком. Он не верит, что я считаю его хорошим поэтом.

***

Вторник, 6 декабря

В 11 часов утра позвонила мне Эстер. Она сказала, что не может сказать мне по-русски и скажет по-французски. Я ничего не понял, что она сказала, но в этом мне было стыдно признаться. Я задавал ей глупые вопросы, невпопад. И, наконец, она рассердилась и повесила трубку.

Звонила Алиса Ивановна, она говорила, что вчера ей были все противны. И звонит она, чтобы я не ссорился. Но вышло, что мы поссорились еще больше. Заходил днем Эрнест Эрнестович.

Вечером был у Житкова. Были Олейников, Матвеев[162] и Бианки. Потом пришла Татьяна Кирилловна Груздева.[163] Пили водку. Житков напился. Обратно шли пешком, Олейников, Матвеев и я.

***

Среда, 7 декабря

Хотел сегодня начать работать. Но целый день ничего не делал. До 4 часов совершенно ничего не делал. В 4 пришел Тювелев, он занимается математикой и немецким языком.[164] Когда Тювелев ушел, я с Владимиром Иосифовичем возился с радиоприемником. Вечером был у Порет и Глебовой.

1933 год

8 февраля 1933 года

Я не могу удержать себя и не увидеть сегодня Алисы Ивановны. Ехать к ней сейчас — почти наверняка испортить все. Я знаю, как это глупо, но я не могу удержать себя. Я еду к ней и, может быть, при помощи Ксении, все будет очень хорошо.

Даниил.

***

Сейчас я сижу в комнате у Алисы Ивановны. Очень неприятное чувство. Я не вижу, чтобы Алиса Ивановна относилась ко мне хорошо. Она изменилась ко мне. Было бы разумно просто уйти. Но страшно потерять ее таким образом навсегда.

Она опять начала разговор о моем злодействе. Не знаю, что она под этим подразумевает, но во всяком случае. ничего хорошего в этом нет.

Я прошу Бога сделать так, чтобы Алиса Ивановна стала моей женой. Но видно, Бог не находит это нужным. Да будет Воля Божья во всем.

Я хочу любить Алису Ивановну, но это так не удается. Как жалко! Села!

Если бы Алиса Ивановна любила меня и Бог хотел бы этого, я был бы так рад!

Я прошу Тебя, Боже, устрой все так, как находишь нужным и хорошим. Да будет Воля Божья!

В Твои руки, Боже, передаю судьбу свою, делай все так, как хочешь Ты.

Милая Алиса Ивановна, думалось мне, должна стать моей женой. Но теперь я ничего не знаю. Села!

Я вижу, как Алиса Ивановна ускользает от меня.

О, Боже, Боже, да будет Твоя Воля во всем.

Аминь.

13 февраля 1933 года.

Даниил Хармс.

***

Суббота, 18 февраля 1933 года

Новый год встречал с Глебовой. А потом приехали ко мне Алиса Ивановна и Снабков. Они целовались, и мне было это мучительно видеть. Потом на несколько дней я поссорился с Алисой Ивановной. Это случилось после 4-го, когда я ехал с ней на извозчике и чуть-чуть не поцеловал ее. Расстались мы очень нежно. А на другой день она не захотела меня видеть. И больше недели мы не виделись. Потом лишь с трудом помирились. А за это время чего я только не надумался. Я ревновал к Введенскому. Но в 20-х числах января мы снова подружились. В конце января наступило тревожное время в связи с паспортизацией.[165] С Алисой Ивановной мы виделись буквально каждый день. Я все больше и больше влюблялся в нее, и 1-го февраля сказал ей об этом. Мы назвали это дружбой и продолжали встречаться.

3 февраля я сел у ног Alice и положил к ней на колени голову. От неё чудно пахло. И я влюбился окончательно.

7 февраля я стал с Alice целоваться. […]

10 февраля я гулял с Alice в монастырском, на Фонтанке мосту и целовался. […]

11 февраля Alice уехала во Всеволожское.

12 февраля Alice звонила оттуда мне по телефону. Я днем ездил в Царское, а вечером пришел к Alice, которая уже вернулась в город. Были Чернецов[166] и Кондратьев. Alice была довольно холодна.

13 февр. Alice не дала себя поцеловать. Я долго и глупо говорил.

14 февр. Alice была у меня. Мы целовались. Я поцеловал ее ногу. Alice была очень мила.

15 февраля. Утром проводил Alice из Госиздата домой. А вечером опять был у неё. Мы целовались очень страстно. […]

16 февраля говорили по телефону довольно нежно. Alice завтра едет во Всеволожское до 20-го. Обещала 18-го звонить и написать мне письмо.

16 же вечером был у Липавских. Там был Яков Друскин.[167] Домой вернулся в 11 часов.

17 целый день писал Alice письмо. И вечером послал. […]

18-го Alice не звонила. Был днем Гейне. Вечером я пошел к Эстер. Она лежит больная. Я не трогал ее по трем причинам: во-первых, из-за ее температуры, во-вторых, из-за бессилия, и, в-третьих, потому что люблю Алису Ивановну.

***

Воскресенье, 19 февраля

Ночью были страшные мысли о […][168]

Во сне видел Кепку,[169] но будто она белая. Утром, пока я еще спал, пришел Введенский. Жаловался ему на бессилие. Ходил в горком. Брауна и Калныня не видел. Анкету не заверил.[170] Встретил Шварца. Заходил к нему и пил чай. Потом долго гулял с ним по улице. Вечером был опять у Эстер. Она все еще больна. Сегодня у нее была температура 38,9.[171] […]

Домой вернулся в 11 ½ часов и пил чай с Лизой и Владимиром Иосифовичем.

вернуться

160

Александр Алексеевич Башилов — портной, философ, один из «естественных мыслителей».

«Помню добродушного и большого Александра Алексеевича Башилова. Он неизменно раза два в год попадал в психиатрическую больницу, и выходил оттуда со свидетельством, где, как он уверял, было написано, что „Александр Алексеевич Башилов не сумасшедший, а вокруг него все сумасшедшие“.

Башилов был племянником управдома, и думал почему-то, что дядя покушается на его жизнь. Однажды управдом вместе с дворниками скидывал с крыши снег и попал прямо на стоявшего внизу Александра Алексеевича. Тот, чуть ли не по пояс в снегу, возмущался, кричал и требовал, чтобы это прекратилось — но отойти в сторону не додумался.»

(Петров В. Н. Даниил Хармс).

«Он отыскал и познакомил меня, С. Я. [Маршака — А. К., А. У.] и других своих друзей с Башиловым — молодым горбуном, портным, жившим где-то около Пяти углов, — вспоминал А. И. Пантелеев. — Что он делал этот Башилов, чем поражал, уж не помню. Сочинял афоризмы, придумывал какие-то шизофренические теории».

Один из афоризмов А. А. Башилова сохранился в памяти И. В. Бахтерева: «Были бы мы как рощи, жили бы мы проще».

вернуться

161

Василий Густавович Струве — артист, художник, знакомый А. И. Порет.

вернуться

162

Владимир Павлович Матвеев (1897–1935) — журналист и детский писатель, близкий друг Н. М. Олейникова. Участвовал в Гражданской войне. Его повести, написанные на основе собственных впечатлений «Комиссар золотого поезда» и «Конец Хлябинского Совнаркома» назывались критикой «явно троцкистскими и клеветническими» (Детская литература, 1937. No. 14. С. 7).

Арестован в начале 1935 г. в «кировском потоке», расстрелян по окончании следствия.

вернуться

163

Жена писателя Ильи Александровича Груздева. У Хармса был записан их адрес и телефон.

вернуться

164

Никандр Андреевич Тювелев (1905?-1938?) — поэт, приятель Хармса. Он упоминается в списке «Силы к вечеру обэриутов» в конце 1929 г. Хармс вписал Н. А. в список «С кем я на ты» (июль 1933) К Н. А. обращено письмо Хармса от «25 сентября и октября 1933 года» (см. точный текст в статье: Jaccard J.-Ph. De la rèalitè au texte l'absurde chez Daniil Harms / Cahiers du Monde russe et sovietique. 1985. XXVI (3–4). Pp. 286–287).

Из поэтического наследия Н. А. сохранилось стихотворение «Молитва перед торговкой» (июль 1931). Написанное на длинной красной бумажной ленте, оно долгое время висело в комнате Хармса, а после было подарено Н. И. Харджиеву, который опубликовал его в журнале «Транспонанс» (No. 17, С. 93–94). В этом стихотворении явно слышны отголоски поэзии Хармса

«Мария ты мельница
Мытарю дай меч
Мария ты сенница
Сытому дай сечь
И я отсеку носы
Людям и будкам
И уйду честным как весы
К малюткам»

Тювелев использует конструктивные принципы обэриутской поэзии, прежде всего семантическое нанизывание предметов и качеств:

«Мария колода моя
Мария церковь моя
Мария собор
Мария мешок цветов
Мария город венков
Мария пирог небес
Мария топор»

И так же выстраивается иерархия действий:

«Открой мне Мария мельницу
покажи мне ножку
положи мне мельницу в ложку
пекарю дай ружье
писателю дай хлеба
учителю дай утюг
а мытарю небо»

Как и во многих «патетических» стихах Хармса стихотворение Тювелева имеет ироническую концовку:

«Мария!
ты колокольня огня
Мария,
ты брюха мотив
Мария,
ты против меня
кооператив»

Сохранилось также два черновых фрагмента: «Жалобная книга» и «Вы ходите теперь не те», которые можно датировать 1933 г. Оба фрагмента впервые были опубликованы Вл. Эрлем в замечательной подборке «Вокруг Хармса» (Транспонанс. 1984. No. 2(21) С. 99 — 129). Мы печатаем здесь эти стихотворения также по автографу, сохранившемуся в бумагах Хармса (ГПБ. Ф. 1232, ед. хр. 156), и предлагаем несколько иную редакцию «Жалобной книги», чем Вл. Эрль.

Жалобная книга

У двадцать первого прошу
Хоть крошку* власти
Я не краснею и не дрожу
Стою как вкопанный** у Насти
Сегодня ты заря***
Но ясен мне твой чрев
И власть движений
Я жил со всеми нараспев
И двадцать помнится сражений
Но некогда 9-й век
и кажется какой-то барин
Быть может был Олег
Меня учителя небес
Кормили размазней и Анатолием и Бедным
тот город был как лес
меня учителя воды
кормили красной размазней
а ученики утюгами…
однажды длинною весной
сидели мы на Каме
***
Вы ходите теперь не те
как я в солдатской красоте
Чтоб разум ладил на скалу
Я руки нес ружьем
Чтоб небо слышало хвалу
Я голос нес ружьем
Ходил прямо
за это
Мотал божественно
руками
за это
имел дело с богами
а не со свиньей
за это.

* вариант: кусочек

** вариант: в комнате

*** вариант: учитель ты или заря / Я некогда свистел

И еще один черновой фрагмент:

Важно открою семнадцатый век
важно скажу торопись
вы же семнадцать телег

Это все известное поэтическое наследие Н. А. Тювелева.

В 1938 г. он был арестован по делу ленинградского «Перевала» и, видимо, расстрелян.

вернуться

165

Речь идет о введении паспортной системы в СССР после более, чем десятилетней легитимации, «когда победа социалистической индустриализации страны и социалистическая перестройка сельского хозяйства потребовали планомерного регулирования передвижения населения из сельских районов в промышленные и обратно» (БСЭ, 1939. Т. 44. Стб. 322). 27 декабря 1932 г. ЦИК и СНК СССР за подписями М. Калинина, В. Молотова и А. Енукидзе принял постановление «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и об обязательной прописке паспортов», было введено «Положение о паспортах» и последующее законодательство. Помимо собственно цели запереть оставшееся крестьянство в деревнях, а пролетариат — на заводах и ограничить передвижение по стране, как справедливо отмечает И. Куницын, «захлопнув города и огородив невидимой решеткой село, исключив перетекание из одной области в другую, репрессивный аппарат развернул террор уже, что называется, по полной программе. Прятаться стало негде. И пошла охота — за флажками. Вдумаемся в текст постановления 1932 года: „В целях лучшего учета населения городов, рабочих поселков и новостроек и разгрузки этих населенных мест от лиц, не связанных с производством и работой в учреждениях или школах… а также в целях очистки этих населенных пунктов от укрывающихся кулацких, уголовных и иных антиобщественных элементов…“» (Куницын И. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…» // Юность. 1989. No. 4. С. 57). Виду того, что «победа социализма обусловила обострение классовой борьбы» (БСЭ. Стб. 323) всем арестованным прежде и отбывавшим наказание ставили соответствующий штамп в паспорте, что грозило высылкой из «коммунистического города высокой культуры», каким к тому времени был признан Ленинград.

вернуться

166

Владимир Семенович Чернецов (р. 1907) — художник-график, книжный иллюстратор. Знакомый П. М. Кондратьева.

вернуться

167

Яков Семенович Друскин (1902–1980) — философ, теолог, музыковед. Соученик Л. С. Липавского, А. И. Введенского и В. С. Алексеева по гимназии им. Л. Д. Лентовской. Учился в университете на философском (окончил в 1923) и математическом (окончил в 1938] факультетах. В 1929 г. окончил консерваторию по классу фортепиано.

Всю жизнь разрабатывал собственную «эзотерическую» философию, создал ряд оригинальных произведений, часть из которых опубликована: «Чинари» и «Стадии понимания» (Wiener Slawistischer Almanach. 1985. Vol. 15), в 1988 г. в Вашингтоне Г. Орловым была издана книга теологических работ Я. С. «Вблизи вестников». На протяжении всей жизни он писал интереснейший философский дневник «Перед принадлежностями чего-либо». Вместе с Липавским Я. С. составлял «философское крыло» «чинарей». В его квартире на Пионерской улице устраивались собрания «чинарей». Сохранилась телефонограмма, посланная Липавским Хармсу 26 июня 1933 г. в 1 ½ дня: «Яшка приглашает сегодня всех. Ежели Олейников может, позвоните мне, чтобы захватить Заболоцкого, ежели нет, то решите о дне» (ГПБ. Ф. 1232, ед. хр. 406).

Глубокое понимание поэзии Введенского и Хармса позволило ему написать работу «Звезда бессмыслицы», на основании которой написана основная часть комментариев к собранию сочинений А. И. Введенского, а также множество заметок об отдельных стихотворениях Введенского и о личности и творчестве Хармса.

В сентябре 1941 г. Я. С. Друскин вместе с М. В. Малич спас архив Хармса.

См. о нем подробнее:

Друскина Л. Было такое содружество… / Аврора. 1989. No. 6. С. 100–102 (здесь же публикация «чинарей» и текстов Введенского. Хармса, Олейникова и отрывки из «Разговоров» Липавского (С. 103–131);

Вишневецкий И. Я. С. Друскин / Равноденствие. 1989. No. 1 (май) (здесь же публикация фрагмента из «Разговоров вестников»);

Сажин В. «Чинари» — литературное объединение 1920 — 1930-х годов / Четвертые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988. С. 23–24;

Жаккар Ж.-Ф. Несколько слов о забытом философском направлении (в печати).

вернуться

168

Нам не удалось дешифровать это слово.

вернуться

169

Собака Хармса. «Собачонка маленькая, большеухая, мохнатая, лохматая. Почти всегда она сидела в кресле.» (А. И. Пантелеев)

вернуться

170

Речь идет о ленинградском отделении Всероссийского Союза советских писателей, куда Хармс ходил восстанавливаться после возвращения из ссылки.

Браун Николай Леопольдович (1902–1975) — поэт, переводчик. актер. Редактор «Красной газеты», «Звезды», «Литературного современника». Автор книг «Мир и мастер» (Л. 1926), «Новый круг» (Л., 1928). «Вылазка в будущее» (М.-Л., 1931) и др. Активный деятель ЛО ВССП.

Калнынь Ян Антонович (1902–1937) — прозаик, публицист. С 17 лет работал в органах ВЧК — ГПУ. Был главным редактором детского радиовещания в радиокомитете. Член ЛОКАФ. Автор книг «Звездный сбор» (Л., 1931), «Кипуны. По районам сплошной коллективизации» (М.-Л., 1931). Активный деятель ЛО ВССП. Арестован в 1937 г. Расстрелян.

вернуться

171

 В «Сочинениях в 2-х тт.» здесь следует фраза «Я не трогал ее по трем причинам…», отсутствующая в предыдущей записи.