Впервые: «Новые повести Василия Нарежного». СПб., ч. 1, 1824, с. 1–84.

Вошла в IX ч. изданного в 1835–1836 годах Собрания сочинений Нарежного. В советские издания 1933 и 1956 годов повесть не включалась.

Современная Нарежному критика отнеслась к «Марии», как и к «Новым повестям» в целом, в общем сочувственно. Рецензент журнала «Благонамеренный», подписавшийся: И., отмечал, что «Мария» — «прекрасная, хотя и сентиментальная повесть». «Читая ёе, рецензент и притом журналист в зрелых уже летах, который и в молодости своей не был плаксив, выронил поневоле несколько слез. Как хорошо знает сочинитель человеческое сердце! В каких трогательных положениях умел он представить героев своей повести!..» «Цель повести», по мнению рецензента, состоит в том, чтобы «показать, что самое лучшее воспитание, если оно не сообразно с предназначением нашим в общественной жизни, бывает для нас пагубно и что любовь, самая невинная, самая благородная, между людьми, родившимися, по-видимому, друг для друга, но в разных или, так сказать, в противных между собою состояниях, есть ужаснейшее мучение, которое одна только смерть прекратить может» («Благонамеренный», 1824, ч. XXVIII, № XIX, с. 25–28, 27–28). Автор рецензии, по-видимому, А. Е. Измайлов. В эту несколько расплывчатую сентиментальную интерпретацию последующие исследователи внесли более конкретные социальные штрихи. «Даже в подражаниях сентиментальным романам прорывается тяжелая нота непосредственной реальной жизни», — писал о «Марии» Ю. Соколов (Ю. Соколов. В. Т. Нарежный (Два очерка). — В кн. «Беседы. Сборник общества истории литературы в Москве», I, M., 1915, с. 88). В. Данилов также отмечал, что «много жизненной правды и силы» заключено в повести с характерной для последующей русской литературы героиней — крепостной, получившей образование. И вот «госпожа распоряжается судьбою образованной и, конечно, особенно чувствительной к своему положению девушки и доводит последнюю до психического расстройства» (В. Данилов. Земляк и предтеча Гоголя. Отдельный оттиск из журнала «Киевская старина». Киев, 1906, с. 10).

Впервые: «Два Ивана, или Страсть к тяжбам. Сочинение Василья Нарежного», ч. 1–3, М., 1825. Книга увидела свет уже после смерти автора.

В Собрании сочинений Нарежного «Романы и повести…», СПб., 1835–1836, «Два Ивана…» были помещены в третьем и четвертом томах.

Впоследствии роман неоднократно переиздавался. Включен в оба вышедшие в советское время сборники сочинений Нарежного 1933 и 1956 годов.

Появление «Двух Иванов…» было с удовлетворением встречено рецензентом «Московского телеграфа» (1825, ч. IV, № 16, с. 346–347). Подробный и проницательный отзыв поместил на страницах того же журнала (1825, ч. VI, № 22, с. 175–184) П. Вяземский, который охарактеризовал Нарежного как создателя русского оригинального романа (подробнее об этом отзыве см. во вступительной статье к настоящему изданию).

В общем сочувственно отозвался о новом произведении Нарежного и рецензент «Северной пчелы» (1825, № 94), повторю при этом и обычные упреки в отсутствии «образованного вкуса». «С прибавлением сего последнего качества к числу прочих дарований… Нарежный стал бы наряду с почетными русскими литераторами. Теперь известность его ограничена, и если бы кто сказал, что он имел больше дарований, нежели сколько имеют многие, — по мнению приятелей, знаменитые литераторы, — то сказал бы тот совершенную правду, и однако же ему не поверили бы».

Белинский, Добролюбов и другие критики причисляли «Двух Иванов…» к лучшим произведениям Нарежного (см. об этом выше, в комментариях к «Бурсаку», с. 469–470).

Неоднократно указывалось и на то, что некоторые описания и детали в этом произведении предвосхитили Гоголя — историю тяжбы в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», ночное путешествие бурсаков в «Вие» и т. д. (см., в частности: Н. Котляревский. Николай Васильевич Гоголь. 1829–1842. Изд. 4-е, исправленное. Петроград, 1915, с. 61). Эти переклички и совпадения обусловливались прежде всего общностью этнографической и культурной почвы, на что обратил внимание еще дореволюционный исследователь: «Относительно Гоголя вернее всего, кажется нам, объяснять совпадение его с Квиткой и Нарежным общностью источников: анекдотов, данных нaродного быта, народных преданий и — той литературной традицией, которая шла, не прерываясь от первых годов возникновения малорусской литературы, в стенах школ XVI века, вплоть до выступления на литературное поприще Гоголя» (В. Перетц. Гоголь и малорусская литературная традиция. — «Н. В. Гоголь. Речи, посвященные его памяти…». СПб., 1902, с. 54).

«Два Ивана, или Страсть к тяжбам» выходили в переводе на чешский (1959) и польский (1962) языки.

Келейник — здесь: прислужник при ректоре.

…латинскою книгою на польском языке… — Такие издания были распространены в России, особенно на Украине. Сравним свидетельство Н. И. Надеждина в его статье «Европеизм и народность в отношении к русской словесности» (1836): «За несколько лет я имел обязанность пересмотреть огромную библиотеку одного духовного училища и между старыми книгами нашел множество избитых экземпляров латинской грамматики… изданной на польском языке. Эти книги, очевидно, были учебные; итак, русское духовенство училось латыни по-польски!» (Н. И. Надеждин. Литературная критика. Эстетика. М., 1972, с. 412).

Префект. — Здесь: инспектор духовной семинарии.

Сняв бриль… — Бриль — шляпа.

Кисы их были довольно наполнены… — Киса — кошель или мешок, затягиваемый шнурком.

…сделаешься нарядным плутом. — Нарядный плут — здесь: человек, получивший наряд (поручение) сплутовать, обмануть кого-либо; то есть плут не по воле, не по наклонностям.

…кроме плохой свиты… — Свита — здесь: вид верхней длинной одежды.

…а иногда и проворили… — Проворить — здесь: воровать, что-либо ловко добывать.

…доводит отца моего до вод Стигийских? — Стигийские воды — в древнегреческой мифологии воды реки Стикс, протекающей в подземном царстве. В подземное царство умерших переправляет на своем челноке перевозчик Харон, сын Ночи,