Дробись, дробись, волна ночная,

И пеной орошай брега в туманной мгле.

   Я здесь, стою близ моря на скале,

       Стою, задумчивость питая.

Один; покинув свет и чуждый для людей

И никому тоски поверить не желая.

   Вблизи меня палатки рыбарей;

   Меж них блестит огонь гостеприимный;

Семья беспечная сидит вкруг огонька;

       И, внемля повесть старика,

       Себе готовит ужин дымный!

   Но я далек от счастья их душой,

    Я помню блеск обманчивой столицы,

Веселий пагубных невозвратимый рой.

       И что ж? — слеза бежит с ресницы,

И сожаление мою тревожит грудь,

Года погибшие являются всечасно;

   И этот взор, задумчивый и ясный —

      Твержу, твержу душе: забудь.

Он всё передо мной: я всё твержу напрасно!..

   О если б я в сем месте был рожден,

   Где не живет среди людей коварность:

Как много бы я был судьбою одолжен —

   Теперь у ней нет прав на благодарность!

   Как жалок тот, чья младость принесла

Морщину лишнюю для старого чела.

      И отобрав все милые желанья,

Одно печальное раскаянье дала;

Кто чувствовал как я — чтоб чувствовать страданья.

Кто рано свет узнал — и с страшной пустотой

Как я оставил брег земли своей родной

      Для добровольного изгнанья!

Простосердечный сын свободы,

Для чувств он жизни не щадил;

И верные черты природы

Он часто списывать любил.

Он верил темным предсказаньям,

И талисманам, и любви,

И неестественным желаньям

Он отдал в жертву дни свои.

И в нем душа запас хранила

Блаженства, муки и страстей.

Он умер. Здесь его могила.

Он не был создан для людей.

Когда бы мог весь свет узнать,

Что жизнь с надеждами, мечтами

Не что иное — как тетрадь

С давно известными стихами.

Под занавесою тумана,

Под небом бурь, среди степей,

Стоит могила Оссиана

В горах Шотландии моей.

Летит к ней дух мой усыпленный

Родимым ветром подышать

И от могилы сей забвенной

Вторично жизнь свою занять!..

Прими, прими мой грустный труд

И, если можешь, плачь над ним;

Я много плакал — не придут

Вновь эти слезы — вечно им

Не освежать моих очей.

Когда катилися они,

Я думал, думал всё об ней.

Жалел и ждал другие дни!

Уж нет ее, и слез уж нет —

И нет надежд — передо мной

Блестит надменный, глупый свет

С своей красивой пустотой!

Ужель я для него писал?

Ужели важному шуту

Я вдохновенье посвящал,

Являя сердца полноту?

Ценить он только злато мог

И гордых дум не постигал;

Мой гений сплел себе венок

В ущелинах кавказских скал.

Одним высоким увлечен

Он только жертвует любви:

Принесть тебе лишь может он

Любимые труды свои.

Вчера до самой ночи просидел

Я на кладбище, всё смотрел, смотрел

Вокруг себя; — полстертые слова

Я разбирал. Невольно голова

Наполнилась мечтами; — вновь очей

Я не был в силах оторвать с камней.

Один ушел уж в землю, и на нем

Всё стерлося; там крест к кресту челом

Нагнулся, будто любит, будто сон

Земных страстей узнал в сем месте он…

Вкруг тихо, сладко всё, как мысль о ней;

Краснеючи волнуется пырей

На солнце вечера. Над головой

Жужжа со днем прощаются игрой

Толпящиеся мошки, как народ

Существ с душой, уставших от работ!..

Стократ велик, кто создал мир! велик!..

Сих мелких тварей надмогильный крик

Творца не больше ль славит иногда,

Чем в пепел обращенные стада?

Чем человек, сей царь над общим злом,

С коварным сердцем, с ложным языком?…