Боткину В. П., 5 декабря 1867

Вторник

До последней минуты я все надеялся, почтеннейший Василий Петрович, что я в состоянии буду явиться к вам по обещанию, но проклятая ревматическая боль, которая вот уже третий день одолевает меня, решила иначе — я был бы при ней слишком недостойным собеседником в вашем кругу… Итак, заявляя a priori[52] мое полнейшее сочувствие со всем, что будет говориться у вас по вопросам дня, —

жму вашу руку и пребываю вам душевно преданный

Ф. Тютчев.

P. S. Обращаю ваше внимание на диплом<атические> акты, сообщенные нашим М<инистерством> ин<остранных> дел в нынешнем № «Journal de St-P<étersbourg>». Жаль было бы думать, что это — заключительный финал, пропетый на прощанье нашим добрейшим госуд<арственным> канцлером, а между тем есть, по несчастью, причины предполагать, что это в самом деле так.

Аксакову И. С., 18 декабря 1867

Петерб<ург>. 18 декабря

Друг мой Иван Сергеич.

При такой живой грамоте, как возвращающийся к вам И. К. Бабст, всякая моя приписка совершенно лишняя. Впрочем, положение достаточно ясно. — Последнее слово все-таки за вами, т. е. за печатью, за общественным мнением, и этим успехом вы обязаны единственно самому себе. Даже в официальной среде кредит Валуева по делу печати подорван. Все поняли дикую несообразность подчинить всю мыслящую Россию личному произволу этого крайне ограниченного пустого фразера, отсталого на тридцать лет от современного движения и к тому еще по всем главным вопросам идущего наперекор правительственной системе. — Так что можно надеяться, что при первом удобном случае это зреющее сознание негодности теперешнего контроля по делу печати перейдет в положительный протест.

Толки об удалении князя Горчакова угомонились. Вся эта кутерьма вышла вследствие глупой истории с Акинфьевой, за которую государь досадует на Горчакова, да и не без причины. Но об замещении его кем-нибудь другим государь, вероятно, и не думал. — Хотя при дворе есть люди, которым популярность князя весьма не по душе, но на этот раз их происки, вероятно, не достигнут предполагаемой цели.

Что касается до нашей иностранной политики, то она, слава Богу, как-то попала на хорошую колею — римский вопрос все более и более определяется так, как вы его уразумели. Он ляжет непременно поперек вопроса национальностей и страшно усложнит предстоящую борьбу. — При прощальном свидании с Наполеоном Будберг, чтобы уяснить себе настоящие отношения его к римскому вопросу, поздравил Наполеона с таким энергическим заявлением католического чувства во Франции, на что Наполеон сделал гримасу и отвечал, что в этом заявлении много посторонней примеси. Словом сказать, Наполеонова личная политика на буксире у клерикальной партии, но эта партия все-таки увлечет его — тем скорее, что она сделалась единственным союзником французского интереса во всей Европе. Уже в Рейнских провинциях это влияние начинает обозначаться. То же скоро будет и в Южной Германии — и в Бельгии — и повсюду.

Здесь с нетерпением ждут появления «Москвича». Если подписка идет в уровень с вашею популярностию, то вас можно поздравить с блистательным успехом.

Простите. Анну обнимаю. Знаю, что ее здоровье удовлетворительно, но прошу ее еще долго и долго беречь себя.

Вам от всей души пред<анный>

Ф. Тчв

Аксакову И. С., 4 января 1868

Петерб<ург>. Четверг. 4 января 1868

Посылаю вам довольно куриозную вещь. Мне сообщили ее по секрету из Министерства ин<остранных> д<ел>, и по секрету я передаю ее вам, прося вас убедительно не оглашать ее ни прямо, ни косвенно, — предоставляя вам, впрочем, заключающимися в ней данными воспользоваться по усмотрению вашему. Эта записка сообщена нашим тайным агентом в Париже, потому что, по причине крайней неудовлетворительности нашего официального представителя, мы должны содержать еще дополнительную, более дельную дипломацию.

Обратите вниманье на то́, что сказано в конце письма о различии воззрения французского министерства касательно Греции и славянского дела. В этом заключается вся суть современного положения. Это новая попытка, и, вероятно, последняя, того, что уже несколько раз повторялось в истории Европы, попытка общими силами союзного Запада подавить славянские племена, и вот почему всякое заявление со стороны России о своей солидарности с славянами уже считается Западной Европою чем-то вроде вызова и заключает в себе как бы зародыш враждебной нам коалиции. — И потому еще раз и с большою, против прежнего, уверенностию повторяю, что если будущею весною не произойдет столкновения на Рейне, вследствие ли итальянских дел или по какой другой причине, то нам предстоят большие тревоги и опасности по восточному вопросу… Мы навязали их себе нашим глупейшим бестолковым миротворничаньем прошлою весною, как я тогда еще предсказывал кн. Горчакову.

Слишком, слишком поздно начинает приходить к самосознательности наша политика. Время упущено. — Mors Caroli — vita Conradini, mors Conradini — vita Caroli, — вот чего мы вовремя не поняли по отношению к Западу.

Ваши две последние статьи о предостережениях здесь произвели сильный эффект и, разумеется, сильно раздражили против вас предержащую власть, которая упрекает вас в недостатке всякой деликатности, почти что в неблагодарности.

Я имел вчера, по этому случаю, довольно оживленный разговор с Похвисневым, не приведший, понятно, ни к какому заключению.

Простите. Анну обнимаю.

Ф. Т.