В ж. «Заря», опубликовавшем стихотворение, в сноске сказано, что «Гус на костре», «Сон королевича Марка» и «Симеон» читались на вечере с живыми картинами, данном в пользу Славянского Благотворительного Комитета 1 апреля 1870 г. Тютчевское стихотворение написано как раз для прочтения на этом вечере. Но еще до этого, 26 марта 1870 г., оно было прочитано на литературном вечере у поэта. А. В. Никитенко писал: «На вечере были читаны славянофильские стихотворения Тютчева («Гус»), Майкова и Полонского («Симеон Болгарский»), приготовленные ими к живым картинам на Пасху. Все они недурны, особенно стихотворение Тютчева» (Никитенко. Т. II. С. 403).
Еще в статье «Россия и революция» Тютчевым высказывалась мысль, что та национальная жизнь, которая сохранилась в Богемии, была сосредоточена в ее гуситских верованиях, в протесте угнетенной славянской национальности против захватов римской церкви и против немецкого господства.
Ян Гус (1369–1415) — ректор Пражского университета, видный и популярный проповедник, вдохновитель и деятель религиозно-национального движения чешского народа. За свои резкие проповеди Гус претерпел преследования; он был потребован на суд Собора в Констанце.
Вероломный кесарь — германский император Сигизмунд, при вызове Гуса на Собор, дал ему охранную грамоту, но затем, под давлением Собора, признал ее недействительной как выданную еретику. Собор, не позволив Гусу защищаться, 6 июля 1415 г. вынес окончательный приговор, по которому он, как упорный еретик, был лишен сана и передан в светские руки для сожжения. В тот же день он был казнен; обложенный дровами до подбородка, задыхаясь от дыма и корчась от боли и мук, Гус все время громко молился.
Старица простая… / что принесла… / Вязанку дров, как лепту, на костер — по преданию, одна бедная старуха, принесшая вязанку дров и с благоговением подложившая ее под ноги Гуса, который, увидя ее усердие, воскликнул: «O sancta simplicitas!» (т. е. «О, святая простота!» — лат.). «Старица простая» сравнивается с евангельской бедной вдовой, положившей в церковную сокровищницу две лепты — все, что у нее было (лепта — самая мелкая медная монета); Христос сказал о ней, что она положила больше всех (Лк. 21, 1–4).
Казнь Гуса вызвала широкое общественное движение в Чехии. Было изгнано высшее католическое духовенство, в 1418 г. разорваны отношения с папством. В 1419 г. произошло восстание в Праге. Германский император и папа римский организовали пять крестовых походов против Чехии (1420–1431), успешно отбитых чешским народом. Гуситы разделились на две партии. В 1431 г. на Базельском соборе был заключен договор, удовлетворявший интересы одной из них. Другая партия начала войну против первой, но была разбита. Постепенно движение заглохло.
Римский иерарх, в своей / непогрешимости греховной — имеется в виду католическое учение о папской власти в Церкви и непогрешимости в вопросах веры и нравственности, в тех или иных модификациях существовавшее на протяжении всей истории римского католицизма и окончательно сформулированное как догмат о папской непогрешимости на Ватиканском соборе в 1870 г. (см. коммент. к стих. «Ватиканская годовщина». С. 595).
За все, за все, что бредом назвал Рим — перекличка со стих. «Encyclica», написанным в связи с обнародованием 26 ноября 1864 г. послания папы римского Пия IX — энциклики, осуждавшей среди различных «заблуждений века» свободу совести (стихотворение завершается «роковыми словами» папы: «Свобода совести есть бред!»).
И. С. Аксаков писал по поводу чешского вопроса, ссылаясь на тютчевское стихотворение: «Пренебрегая вопросом религиозным, Ригер, Палацкий и прочие чешские корифеи говорят: «Мы так просвещены, что переросли эти заботы», т. е. имея очи — не видят, имея уши — не слышат, что весь мир, весь образованный исторический мир, просвещенный не менее Чехии, волнуется и мятется в настоящее время именно по поводу вероисповедных задач, томительно ищет им решения, и что вся историческая судьба Европы явно висит теперь на вопросе не политического, а религиозного свойства. Чешские политики усердно вспенивают народное чувство к Гусу, празднуют его память при всяком удобном случае, и в то же время, собственными же руками разрушают свои усилия, потому что Гуса, сожженного Римом на костре за стремление к славянской национальной церкви, чествуют латинскою обедней, латинскою азбукой, и из Гусова дела изъемлют вон именно то, в чем заключался весь его смысл и значение, т. е. его вероисповедный подвиг! Здесь кстати заметить, что Тютчев, в прекрасных стихах по поводу четырехсотлетнего юбилея Гуса, вновь напоминал «чешскому роду» о необходимости скорее расплавить
звено той цепи, которая приковывает чехов к Риму» (Биогр. С. 146–147) (Ф. Т.).
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 46. Л. 11–11 об.
Список — Альбом Тютч. — Бирилевой (с. 163).
Первая публикация — Изд. СПб., 1886. С. 341. Вошло в Изд. 1900. С. 343.
Печатается по автографу.
В автографе имеется ряд примеров своеобразного использования Тютчевым знаков препинания: первое четверостишие завершается знаком тире вместо ожидаемой точки, в конце остальных вообще нет никаких знаков препинания.
В Изд. СПб., 1886 и списке Альбома Тютч. — Бирилевой в 4-й строке — «вышины» вместо «высоты» (видимо, ошибка: «высоты» рифмуется с «кресты»). В списке в 18-й строке — «зимней полумгле» (вместо «ранней полумгле»).
Датируется началом июля 1870 г., когда Тютчев проезжал через Вильну за границу.
Город Вильнюс с 1323 г. — столица Великого княжества Литовского. С 1795 г. — в составе России.
Под «поздним былым» (11-я строка), являющимся композиционным стержнем стихотворения, подразумевается польское восстание 1863 г. Это восстание охарактеризовано в стих. «Ужасный сон отяготел над нами…». По свидетельству И. С. Аксакова, оно «охватило всю душу Тютчева, как Русского и как поэта, и сосредоточило на себе его страстное внимание», хотя в то же время «польский вопрос был для него давно разрешен в принципе»: «Польша, фанатически католическая <…> неистово враждебная православию, вне которого немыслима славянская духовная самобытность <…> служащая аванпостом латино-германскому Западу против славянской России, поборницею его замыслов против целости и самостоятельности славянства; Польша, предъявляющая притязания на исконные русские земли, ставящая свое национальное дело под знамя ненавистницы славян — Европы; Польша шляхетная, презирающая крестьянина, — такая Польша казалась Тютчеву отступницею славянства, изменницею своей собственной народности и по мнению его подлежала лишь извержению из славянской семьи. Не подлежал, конечно, этому извержению самый польский народ <…> но та «фальшивая польская национальность», которую сочинила польская шляхта, а в особенности эмиграция, и которую приняли под свое покровительство Папство и Революция, — эта фальшивая национальность, в глазах Тютчева, была осуждена историей на неминуемую гибель» (Биогр. С. 279–280). Именно в данном смысле Польша названа «нашим Иудой» в стих. «Славянам» («Привет вам задушевный, братья…») (Ф. Т.).