Рецензент из ж. «Всемирная иллюстрация» (1869. Т. I. № 5. С. 75) сделал заключение о том, что «Тютчев, по преимуществу, поэт природы, пантеистический (не в смысле философском, но в смысле поэтического воззрения) взгляд на природу обнаружился в нем с самого вступления его на поэтическое поприще:

Эти четыре стиха лучше всяких толкований объясняют суть поэтического склада Тютчева». Впервые в этой короткой заметке употреблено понятие «пантеизм» применительно к мировоззренческой позиции поэта.

Н. Овсянников (Московские ведомости. 1899. № 212, 4 авг. С. 4) отозвался в целом о лирике природы Тютчева: «На природу Тютчев смотрит также своеобразно. Что сказал Баратынский о Гёте, то самое может сказать о Тютчеве по отношению его к природе: оба поэта разумели ручья лепетанье и говор древесных листьев, для них обоих открыта была звездная книга, с ними говорила морская волна. Природа для Тютчева была не слепок, не бездушный лик, в ней, — говорил он, — есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык». В.С. Соловьев отметил особое отношение поэта к природе: «Но у Тютчева, как я уже заметил, важно и дорого то, что он не только чувствовал, а и мыслил как поэт — что он был убежден в объективной истине поэтического воззрения на природу. Как бы прямым ответом на шиллеровский похоронный гимн мнимо-умершей природе служит стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа» (философ процитировал первую строфу. — В.К.) (Соловьев. Поэзия. С. 468). Вовсе не высшее знание, а только собственная слепота и глухота заставляют людей отрицать внутреннюю жизнь природы: «Они не видят и не слышат...» (процитированы еще три строфы. — В.К.) (там же).

К.Д. Бальмонт подтвердил мысль Соловьева о том, что Тютчев верит в одухотворение природы, а не механически использует традиционный поэтический прием. «Никогда этого не может случиться с истинным поэтом-пантеистом. У Гёте, у Шелли, у Тютчева убеждение в том, что Природа есть сущность одухотворенная, гармонически сливается с поэтическим их творчеством, рисующим Природу живой. Тютчев искренно верит, более того он знает, что Природа не бездушный слепок, а великая живая цельность. С ним явственно говорят звезды, он чувствует жизнь морских волн, и буря, волнуя реки и леса, ведет с ним тайный разговор. Тех, кто не понимает голосов Природы, он справедливо называет глухонемыми, которых не тронет голос родной матери. К сожалению, число этих глухонемых чрезмерно велико. Лишь немногим эпохам и немногим личностям свойственно это тонкое проникновение в жизнь Природы и религиозное слияние с ней. То, что является совершенно простым, легко достижимым, даже неизбежным, в эпохи создания космогоний и легенд, становится почти невозможным для современного ума, полного религиозных предрассудков или заблуждений позитивной философии. Природа превратилась для людей в бездушную машину, служащую для утилитарных целей, в нечто второстепенное, подчиненное, придаточное» (Бальмонт. С. 84–85). Характерным выражением этого отношения к природе Бальмонт считает тургеневского Базарова. В дальнейшем изложении своих идей автор ведет к мыслям Тютчева о природе как «самодовлеющем царстве» («Природа знать не знает о былом, / Ей чужды наши призрачные годы...»).

В.Я. Брюсов (см. Изд. Маркса. С. XXXIII) видит в стихотворении выражение тютчевского пантеизма и связывает его таким образом с программным, по мнению исследователя, «По дороге во Вщиж» («От жизни той, что бушевала здесь...»): «Вполне понятно, что такое миросозерцание прежде всего приводит к благоговейному преклонению перед жизнью природы: «В ней есть душа, в ней есть свобода, / В ней есть любовь, в ней есть язык! — говорит Тютчев о природе. Эту душу природы, этот язык и эту ее свободу Тютчев стремится уловить, понять и объяснить во всех ее проявлениях» (с. 26). С.Л. Франк: «Его (Тютчева. — В.К.) интересует только объект, природа, мир; вся жизнь воспринимается им в категориях объективного, космического порядка. Природа есть для него сама по себе комплекс живых сил, страстей и чувств («не то, что мните вы, природа, не слепок, не бездушный лик — в ней есть любовь, в ней есть свобода, в ней есть душа, в ней есть язык»), а отнюдь не мертвый материал, который повинуется воле художника и в его руках служит послушным средством выражения его собственных чувств. И, с другой стороны, сама душевная жизнь человека ощущается им как область, входящая в порядок объективного бытия и подчинения космическим силам <...> Про душевно-мертвых людей говорится: «лучи к ним в душу не сходили, весна в груди их не цвела» <...> Все это у Тютчева не «образы», не символические приемы выражения душевных настроений, а восприятие их подлинной космической природы». Франк полагает, «что Тютчев-поэт с самого начала, искони живет в душе мира и себя самого сознает лишь звеном и проявлением этой объективной духовной жизни...», ученый обнаруживает в стихах поэта «космизацию души» (Франк. С. 10).

Автограф неизвестен.

Список И.С. Гагарина — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 1.

Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 126; тогда же — ННС. С. 19. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 59; Изд. 1900. С. 24.

Печатается по списку И.С. Гагарина.

Во всех указанных изданиях выделены четырехстишия, и получилось четырехстрофное стихотворение. Однако в списке Гагарина стихотворение имеет две строфы, что соответствует внутренней, лирической композиции стихотворения, излюбленному приему поэта— психологическому параллелизму. Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 повторили аксаковское, однако в 7-й строке Изд. 1900 допущена опечатка: «прослышала» вместо «послышала».

В Альбоме Тютчевой (с. 21), стихотворение разделено на четырехстишия, каждое отчеркнуто, 7-я строка — «Весну прослышала она». Воспроизведены длинные тютчевские многоточия (четыре-пять точек). Список в Тетради (с. 12) тождествен другим спискам.

Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было отправлено Тютчевым И.С. Гагарину. В Изд. 1900 оно помещено среди стих. 1820-х гг. Р.Ф. Брандт также относит его к этому периоду — «Слезы» («Люблю, друзья, ласкать очами...») и «В толпе людей, в нескромном шуме дня...» (Материалы. С. 24). В Изд. Маркса (с. 26) оно также помещено среди стих. 1820-х гг. — «Я помню время золотое...» и «В толпе людей, в нескромном шуме дня...». Действительно, по своему весеннему тону стихотворение ближе не поэтическим созданиям Тютчева 1830-х гг., более сложным по настроению, противоречивому, окрашенному нередко драматизмом, а пьесам поэта 1820-х гг. — «Люблю грозу в начале мая...», «Еще в полях белеет снег...», «Утро в горах», собственно к ним примыкает и «Не то, что мните вы, природа...».