Датируется 1849 г.

Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 5083. Л. 195; Альбом Тютч.-Бирилевой (с. 9). Второй автограф воспроизведен — см.: Тютчев Н.И. и Лобанов С.И. Выставка в память пятидесятилетия со дня смерти поэта Федора Ивановича Тютчева (1873–1923). Иллюстрированный каталог. Изд. Мураново, 1925 (на вклейке между С. 14 и 15).

Первая публикация — Москв. 1850. № 8. Кн. 2. С. 290. Затем — в Совр. 1854. Т. XLIV. С. 29; Изд. 1854. С. 58; Изд. 1868. С. 134; Изд. СПб., 1886. С. 163; Изд. 1900. С. 166.

Печатается по автографу Альбома Тютч.-Бирилевой. См. «Другие редакции и варианты». С. 258.

Первый автограф тщательно написан чернилами. Своеобразие синтаксического оформления — тире в конце 2-й и 4-й строк. В конце стихотворения — также черта. Последняя строка в автографе — «В осень глухую порою ночной». В альбомном автографе в конце 2-й строки — многоточие (семь точек), а в конце 4-й — тире.

В прижизненных изданиях, кроме Москв., стихотворение имело название «Слезы», но в Изд. СПб., 1886., Изд. 1900 печатается без названия. В Москв. 7-я строка — «В осень глухую ночною порой», во всех следующих изданиях — «В осень глухую порою ночной». Таким образом, был устранен повтор слов в рифме («порой — порой», стало «порой — ночной»). В синтаксическом оформлении заметны колебания: в конце второй строки стоит многоточие (в Москв.), запятая и тире (в Совр. Изд. 1854, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886), только запятая (в Изд. 1900); в конце 4-й строки во всех указанных изданиях, за исключением Изд. 1900, стоят запятая и тире, а в последнем издании — только запятая. В результате был упрощен эмоциональный рисунок стихотворения. В Изд. СПб., 1886 появилась в конце стихотворения пометка — «1850», в других изданиях ее не было.

Датировать, видимо, возможно осенью 1849 г.: в автографе РГАЛИ на одном листе с «Когда в кругу убийственных забот...».

И.С. Аксаков (Биогр. С. 84) рассказал: «...однажды, в осенний дождливый вечер, возвратясь домой на извозчичьих дрожках, почти весь промокший, он сказал встретившей его дочери: «J’ai fait quelques rimes» («Я сочинил несколько стихов» — фр.), и, пока его раздевали, продиктовал ей следующее прелестное стих.: «Слезы людские, о слезы людские...».

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 24. Л. 1.

Первая публикация — Изд. 1886. С. 149, под названием «О Ламартине», с датой в конце — «1848»; так же (с незначительными изменениями в пунктуации) напечатано с Изд. 1900. С. 146.

Печатается по автографу.

Автограф — на маленьком листке бумаги, название отсутствует.

Исправление в датировку, принятую в названных изданиях («1848»), внесла Н.В. Королева, указавшая на то, что стихотворение написано под впечатлением книги А. Ламартина «Les confidences» («Признания»), где есть аналогичные стихотворению строки: «Ветер так же мелодически шумит в ветвях трех елей, посаженных моей матерью... когда мне случается забыться там на минуту, меня пробуждают только шаги старого виноградаря, который служил у нас прежде садовником и который приходит иногда навестить свои растения, как я мои воспоминания и мечты» (Кн. IV. Разд. 5). Книга Ламартина вышла в свет в 1849 г. (см. Тютчев Ф. Стихотворения. М.; Л., 1962. С. 398–399).

Ламартин Альфонс родился в 1790 (или 1792) г. в Савойе, умер в 1869 г. В 1821–1822 гг. Тютчев перевел его стих. «L’isolement» («Уединение»), этому же поэту посвящено четверостишие на фр. «Lamartine», написанное приблизительно в то же время, что и «Как он любил родные ели...». См. о влиянии этого поэта на Тютчева статью Н. Суриной «Тютчев и Ламартин» (В кн.: Поэтика. Л., 1927. С. 148–167). Г.И. Чулков объясняет симпатии Тютчева к Ламартину в конце 1840-х гг. тем, что политические предложения Ламартина были по душе Тютчеву (передать Константинополь России, Египет — Англии, Сирию — Франции, так разрешив турецкий вопрос) (Чулков II. С. 293–294).

Автограф — РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 5083. Л. 178 об.

Впервые опубликовано в изд. Чулков II. С. 283.

Печатается по автографу.

Записан чернилами, без поправок, слова «Dieux», «Eole», «Parole» — с прописной буквы. На том же листе — стих. «Наполеон». Отсюда и датируется — 1849 г. В этом же году Тютчев написал и на русском языке небольшое стих. «Как он любил родные ели...» (см. коммент. С. 501), в начале 1820-х гг. перевел стихотворение этого поэта «L’isolement», назвав его «Одиночество» («Как часто, бросив взор с утесистой вершины...»). Об отношении Тютчева к Ламартину см. статью Н. Суриной «Тютчев и Ламартин» (Поэтика. Л., 1927. С. 148–167), см. также мнение Г.И. Чулкова (Чулков II. С. 293).

В Лирике II (с. 415) помещен подстрочный перевод К.В. Пигарева.

Автограф неизвестен.

Список — РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 2899. Л. 23 (письмо Эрн.Ф. Тютчевой к П.А. Вяземскому от 24–29 ноября 1849 г.).

Первая публикация — Изд. 1957. C. 263.

Печатается по списку.

Адресовано и послано Филиппу Филипповичу Вигелю (1786–1856), писателю-мемуаристу, коллекционеру гравированных портретов. К стихотворению был приложен портрет П.Я. Чаадаева. Обстоятельства, вызвавшие написание стихотворения, раскрываются в письме Э.Ф. Тютчевой П.А. Вяземскому. Она сообщала ему, что им (ей и мужу) поручили распространить десять экземпляров литографии Чаадаева: «Кому их предложить? К счастью, я не знаю, кто из нас двоих вспомнил, что завтра день Св. Филиппа. Знакомый нам Филипп жаждал поздравления. Тотчас же мы свернули одну из 10 литографий, сделали из нее красивый пакет и на внешней стороне я под диктовку мужа написала: «Почтеннейшему имениннику Филиппу Филипповичу Вигелю...». Далее шли поздравительные стихи. Из письма видно, что стихотворение было написано не в день именин, а накануне, 13 ноября. По-видимому, Тютчевы мало что знали о прошлых «накаленных» отношениях Вигеля с Чаадаевым, на которого первый совершил донос после опубликования «Философического письма». Вигель, получив стихотворное послание вместе с портретом Чаадаева, ответил письмом: «Милостивый государь Петр Яковлевич. Часу в девятом утра 14 ноября, когда еще был я в постеле, прислали мне, неизвестно от кого, свиток бумаги: это был первый подарок старому, многими уже забытому имениннику. Развернув свиток, как в изображении, так и в деликатности поступка узнал я истинного христианина, кроткого сердцем, незлобивого, и человека, высокою своею светскою образованностью, ныне уже столь редкою, украшающего московское общество. Стихи, которые нашел я на обертке, весьма правильны и милы: но чьи они, вероятно, того же человека, которому стоило хорошенько заняться русским языком, чтобы и на нем показать совершенство слога...». Возмущенный Чаадаев, ничего не знавший о шутке Тютчевых, послал ответ Вигелю через В.Ф. Одоевского: «М. г. Филипп Филиппович. Портрета своего я вам не посылал и стихов не пишу, но благодарен своему неизвестному приятелю, доставившему мне случай получить ваше милое письмо. Этот неизвестный приятель, сколько могу судить по словам вашим, выражает собственные мои чувства. Я всегда умел ценить прекрасные свойства души вашей, приятный ум ваш, многолюбивое ваше сердце. Теплую любовь к нашему славному отечеству я чтил всегда и во всех, но особенно в тех лицах, которых, как вас, общий голос называет достойными его сынами. Одним словом, я всегда думал, что вы составляете прекрасное исключение из числа тех самозванцев русского имени, которых притязание нас оскорбляет или смешит. Из этого можете заключить, что долг христианина в отношении к вам мне бы нетрудно было исполнить. Сочинитель стихов, вероятно, это знал и передал вам мои мысли, не знаю, впрочем, с какою целью; но все-таки не могу присвоить себе, что вы пишете, тем более, что о содержании стихов могу только догадываться из слов ваших...