И вот это зеркало, господа, подарило мне однажды космический стыд. В тот день мы с доктором Заммердинкером проводили съемку близ зеркала, и эта наша съемка немедленно транслировалась на Землю, мы очень желали, чтобы грандиозные открытия, сделанные нами, не пропали в случае нелепой и случайной гибели экспедиции на обратном пути. Все вы знаете, что и космические корабли, и люди, летящие в них, всего лишь песчинки, которые всецело зависят от окружающего их пространства. И если говорить честно, нам хотелось утвердить свой приоритет и доказать, что Земля не зря вкладывает деньги в освоение космоса. Я думаю, что каждый из сидящих сейчас здесь понимает наши чувства.
И вот, когда прямая трансляция на Землю была в самом разгаре, зеркало начало показывать. Да, господа, оно начало показывать картины, которые не имели никакого отношения к унылым пейзажам Меркурия!
— Помню, — мечтательно сказал Фокс Трентелл. — Такие картиночки оно тогда продемонстрировало!
Кобуясима покраснел, насколько ему позволял цвет лица.
— Да, уважаемые господа, — сказал он. — Вначале все окрасилось в красный цвет, и мы увидели бесконечную пустыню в лучах закатного солнца. Прямо в закат уезжали трое всадников на лошадях. Они были мужественными и выглядели очень усталыми, словно только что закончили тяжелую работу или героически схватились со своими врагами и едва не потерпели поражение. По их лицам было видно, что всадники еще молоды, но уже преисполнены опыта.
— Так это же из классики! — проснулся Николай Федоров. — Я в детстве по стерео раз пять смотрел! Точно, «Приключения неуловимых»!
— Уважаемый Мыкола-сан ошибается, — с горестным достоинством поправил Кобуясима. — Это были заключительные кадры из героического японского фильма «Красные самураи».
— Откуда в Японии красные самураи? — удивился Кен Сен Ир. — Белые они всегда были! Товарищ Мао верно заметил…
— Ах, отстаньте вы со своим товарищем Мао, — закричал кто-то звонко из последних рядов. — Дайте же наконец рассказать Фудзи свою историю!
Кобуясима поклонился.
— Благодарю, — сказал он. — Так вот, мы все молча смотрели на красных от крови самураев, гордо уезжающих в закат. И в это время что-то в зеркале изменилось, оно словно бы закипело, потом в этом странном кипении начала медленно проявляться какая-то картина, но когда она проявилась… — Кобуясима судорожно вздохнул. — Когда картина стала совсем четкой, господа, я увидел свою молодую супругу. Оринари, сидя, как того требовал древний обычай, занималась любовью с господином Ихонотаямой, нашим соседом, которого я хорошо знал. От стыда я едва не покончил с собой, но меня удержал уважаемый доктор Заммердинкер, который рассказал мне несколько историй из своей бурной юности. Позднее психографисты, входившие в нашу экспедицию, объяснили мне, что ничего подобного в действительности не происходило. Все эти картины явились следствием отражения зеркалом образов, которые возникали в моем сознании. Моя несравненная Оринари была попрежнему верна мне, а господин Ихонотаяма не входил в нашу гостиную и не снимал свои тэта перед семейной постелью дома Кобуясима. — Японец на мгновение прикрыл рукой глаза, но нашел в себе мужество и продолжил: — Тем не менее все, что демонстрировалось зеркалом, видела вся Земля. Я не смог найти оправдания своей ревности, и мы с Оринари расстались.
И вот что интересно, господа, — ни разу после того зеркало не продемонстрировало ни одной картины, сколько бы наблюдений за ним ни велось. Возможно, что единственный раз в жизни молекулярные колебания зеркала и микролептонное излучение человеческого мозга вошли в резонанс. Но все закончилось полным конфузом и привело к разрушению моей семьи.
Сутулясь и шаркая подошвами, японец сошел с импровизированной сцены. Видимо, воспоминания расстроили Кобуясиму, потому что в зале столовой он не задержался.
Фокс Трентелл склонился к уху Астахова.
— Я тебе все расскажу до конца, Борис, — шепнул он. — Знал я эту самую Оринари, она сейчас поет в ресторане Маэды на склоне Фудзиямы. И знаешь что она мне рассказала?
Ах, Фокс, говорит она мне, ваш проклятый космос лишил меня семьи. Мой Фудзи был на Меркурии, когда ко мне в гости зашел наш сосед, уважаемый всеми господин Ихонотаяма. Мы выпили саке, потом мартини, потом он научил меня делать двойной «дайкири» и так незаметно склонил меня заняться любовью. И в это время по стереовизору стали показывать Меркурий, это самое зеркало, и я сказала господину Ихонотаяме: «Смотрите, Седзи, видите, где сейчас находится мой муж?» Сердце мое переполнилось гордостью за моего Фудзи, и в это время зеркало начало показывать то, как мы с господином Ихонотаямой занимаемся любовью!
Господи, ну почему этот Меркурий находится так далеко? Я бы разбила это зеркало! Оно сломало мою семейную жизнь!
— Так, выходит, это были не воображаемые картины, подсказанные меркурианскому зеркалу ревностью Фудзи Кобуясимы? — удивленно переспросил Борис Астахов. — Значит, зеркало показывало то, что и в самом деле происходило на Земле?
Фокс Трентелл хитро и многознанительно усмехнулся.
— О, Борис! Ну, что мы пока еще знаем о безграничных возможностях окружающей нас Вселенной?
2. АСТЕРОИД, РОБОТЫ И АЗАРТ
Некоторое время народ в столовой рассуждал и спорил о загадках Космоса, о превратностях любви, поэтому никто не заметил, что на импровизированную трибуну для рассказчиков вылез невысокий смуглый итальянец. Звали его Луиджи Пазолини, и был он кибернетистом-системщиком. На нем лежала ответственность за всю кибернетику базы, но Луиджи со всем своим хозяйством неплохо справлялся, не иначе ему святой Януарий помогал.
Пазолини оглядел присутствующих и сказал:
— Все вы, господа, знаете, какая это пагубная страсть — играть в карты.
Сидящие в столовой разразились смешками и аплодисментами. Луиджи Пазолини вскинул руки над головой и подождал, пока шум в помещении стихнет.
— Однако и вы, господа, не подозреваете, каким страшным бедствием оказывается азарт в глубоком космосе. В пятьдесят втором я был высажен на астероид Гемоксен для проведения исследовательских работ. Правительство наше слишком бедно, чтобы позволить себе комплексную и многолюдную экспедицию. И как следствие, на астероид я высадился в полном одиночестве, если, конечно, не считать робота Аристарха.
Робот этот был из серии тех самых человекоподобных машин, от которых впоследствии КОСМОНАСА отказалось, но мне досталось испить горькую чашу общения с этой машиной до самого дна. Клянусь, если бы был жив великий Данте Алигьери, он бы, несомненно, посвятил нашим с Аристархом взаимоотношениям душераздирающую поэму. Но, к сожалению или к счастью, великий Данте умер, и обо всем произошедшем на астероиде Гемоксен вы можете узнать лишь из моего рассказа.
Поэтому я призываю всех быть повнимательнее. Некоторые полагают итальянцев несерьезными, может быть, так оно и есть, но то, что я вам сейчас расскажу, было на самом деле и, клянусь короной римского папы, доставило мне много неприятных минут.
Нет, поначалу все было хорошо. Я занимался своими делами, робот днями пропадал на поверхности астероида, брал пробы, бурил скважины, проводил химические и спектральные анализы, вел наблюдения за силовыми полями астероида, в общем, делал то, что и полагается делать не обремененному душой и не отягощенному верой в бога роботу. Аристарху в отличие от меня не надо было в конце каждой недели сидеть перед автоматическим отпускателем грехов и думать, не согрешил ли ты в эту неделю хотя бы мысленно.
Вечерами мы с Аристархом сидели в жилом куполе на трех человек, я пил пиво, а робот занимался мелким саморемонтом и подзаряжался электричеством.
Скука на астероиде была неимоверная, компьютерные художественные программы мне быстро надоели, связь с Землей осуществлялась раз в три дня, поэтому вечерами я играл с компьютером в карты. В основном мы играли в преферанс.
Каждый, кто играл с компьютером, знает, какая это мука — играть в карты без каких-либо заранее обусловленных ставок.