Время, которое поглощали такие группы, превосходило все мыслимые и немыслимые ожидания. На «микро» я со своими партнерами встречался по субботам и воскресеньям. Каждая такая встреча длилась минимум часа по четыре. Неважно, насколько упорно мы пытались справиться с заданием побыстрее и поэффективней, мы оставались… всего лишь людьми. Мы запутывали самих себя и друг друга. Расстраивались и теряли силы. Да взгляните хотя бы на такой вот вопрос из "микро":

Пытаясь оказать помощь бедным, правительство внедряет программу субсидирования первых двух фунтов масла, которые покупает семья, но при этом облагает дополнительным налогом оставшуюся часть. Если семья, которое потребляет такое масло, от этого ничего не выигрывает, но ничего и не теряет, может ли общая сумма налога на масло, который платит эта семья, превысить размер получаемой ею субсидии? Ответ обосновать.

Ответ: Сумма налога на масло, который платит семья, не может превышать получаемую субсидию. В контрольных листках для самопроверки, розданных нам потом Игером, содержалось нижеследующее объяснение, которое лично я очень, о-ч-е-н-ь медленно прочитал чуть ли не пять раз.

До госпрограммы у семьи имеется ограничение бюджета, характеризуемое линией АВ. После начала программы субсидия действительно снижает цену за первые два фунта покупаемого масла, но при этом поднимается цена на все, что превышает два фунта. Тем самым, у семьи появляется новое бюджетное ограничение по линии ACD.

Если семья в результате программы ничего не выигрывает и ничего не теряет, кривая безразличия, подобная показанной на рисунке кривой U, должна быть тангенциальной к линиям как старого, так и нового бюджетов. Это возможно лишь в том случае, если семья покупает масла меньше, тем самым смещая точку потребления, например, от E к F.

Поскольку F лежит выше AB, расходы, необходимые на приобретение масла в количестве «F», будут меньше на величину GH по сравнению с началом программы. В целом, таким образом, семья получит чистую субсидию в размере GH.

Отвечая на эту задачу, я со своими партнерами по подгруппе потратил минут двадцать, соображая, что нам потребуется нарисовать какой-то график, а потом еще порядка часа на рисование кривых бюджетного ограничения и функции полезности. Затем Джим, владелец гарвардского диплома по математике, предложил наконец-то ответ. Сьюзан, высокая и приветливая рыжеволосая девушка из Алабамы, которая, как и я, была математически безграмотна, присоединилась ко мне, одобряя найденное решение. Но вот Дуг, в прошлом военная косточка, придерживался другого мнения. Дуг упорно отстаивал свои позиции, вынудив нас потратить время, чтобы решить, будем ли мы действовать на принципах демократического большинства или же, подобно старому польскому парламенту, каждый оставляет за собой право абсолютного вето. В конечном итоге Дуг согласился со всеми остальными. Но к тому моменту мы убили час сорок минут на эту задачу. Она была первой по счету из шести.

Стивен, мой дармутский сосед по комнате, уже окончивший бизнес-школу, удивлялся, отчего это наша подгруппа не сэкономила себе время, договорившись вообще не собираться. "Я свои подгруппы помню как самых злостных пожирателей времени в Стенфорде", — сообщил Стивен. Уже за две первые недели он обнаружил, что попытки решать задачи вместе поглощают минимум в четыре раза больше времени, нежели это требуется на работу в одиночку. "В общем, мы поделили задачи и просто скалывали ответы вместе, когда приходило время их сдавать. Такие подгруппы даже не годятся, чтобы завести себе друзей, — объяснял Стивен, — потому что объединяться приходится не по своей воле".

Может, и так. Но я не искал себе друзей. Я старался выжить. И поскольку, в отличие от Стивена, из меня математик никакой, надежд на успешное решение в одиночку не имелось. Пусть даже тоскливыми и огорчительными были эти встречи, я в них нуждался.

На компьютерах моими партнерами были Алекс, уроженец Оклахомы и опять-таки Дуг-милитарист. В дневнике отражена следующая сценка. Дело было в воскресенье, после того, как я уже провел шесть часов в подгруппе по "микро".

Ночь — снова ночь. В компьютерном классе. Хотя уже чуть ли не 12 часов, комната забита битком, 150 или 180 студентов кучкуются группками вокруг полусотни экранов. Мы с Дугом и Алексом обосновались вокруг одного из компьютеров, работая над «Бенсоном». Экран залит сотнями чисел, переполняющими ряды и колонки электронной таблицы.

— Чего-то в толк не возьму я ножики эти… — гудит Алекс своим тягучим оклахомским говором. — Может, попробуем поднять цену с $17 до $18 за штуку, а потом в рекламу для них заложим, скажем, тысяч триста, а?

— На рекламу вроде как многовато, — отвечает Дуг. — но я не возражаю, давай набьем цифры и поглядим.

Да я и сам, по правде говоря, не возражаю, так как занимаемся мы этим уже часа четыре. Я давно бросил всякие попытки пытаться понять, что происходит на экране. Дуг выучился на инженера в эпоху своей службы в ВМФ. Алекс не далее как четыре месяца назад работал директором по бюджету всего штата Оклахома. В их лице я вижу единственную мою надежду закончить задание. Мне не хотелось бы их отвлекать.

Я упираю локти в колени, обхватываю голову ладонями и пытаюсь урвать хоть немножко сна…

Так как одна половина занятий приходилась на понедельники и пятницы, а вторая половина — на вторники с четвергами, это оставляло нам среды, теоретически свободные дни: время передышки, богатейший, аж двадцатичетырехчасовой период, когда мы могли заниматься своими делами или нагонять хоть домашние задания, хоть сон.

Но, как и везде, среды оказались одним надувательством.

По средам я мог оставаться в кровати до девяти утра, позволяя себе добавочные два часа сна, но все же обязан был попасть в школу к 11.00, чтобы присутствовать на занятиях для отстающих. Это означало, что если мне удастся быстро-быстро покончить с душем, бритьем, одеванием и проглатыванием завтрака, останется ровным числом час на самоподготовку, оплату счетов по коммунальным услугам, написание писем или попытку подсчитать свои расходы, прежде чем сесть в машину и отбыть в студгородок.

Здесь следует добавить, что у меня лично целый час оставался лишь потому, что я ставил машину на парковке «А», сразу за Литтлфилд-билдингом. У любого другого студента это время еще больше укорачивалось, когда он пользовался парковкой «Б», которая располагалась в эвкалиптовых зарослях, на расстоянии добрых двух десятых мили или пятнадцати минут хода. Но если наклейка на право пользоваться парковкой «Б» стоила $60, то наклейка для парковки «А» тянула на $185. Эту дилемму — как сбалансировать время и деньги — разные студенты решали по-разному.

— Пятнадцатиминутная ходьба, — подсчитывал Филипп, — дважды в день, шесть дней в неделю, десять недель на семестр, три семестра в год… получается девяносто часов. И что, девяносто часов человеческой жизни стоят разницы между $60 и $185? Да никогда! Они стоят гораздо больше!

Мы с Филиппом приобрели себе по А-наклейке.

Джо, однако, обнаружил, что не в состоянии расстаться с такой немыслимой суммой. "Еще 125 баксов? Черта с два! Да я готов в два раза дольше ходить, если мне это сэкономит деньги!" Он купил себе Б-наклейку.

Один наш однокурсник по имени Хаф Оглсби, эмбрион будущего Айвана Боески,[15] не покупал наклеек вообще. Вместо этого он приобрел «додж-дарт» 71-го года выпуска меньше чем за половину цены парковки «А». "Ну отбуксируют машину, — говорил он, — ну и что? А тем временем я буду оставлять ее, где захочу". Эта уловка работала аж до весеннего семестра второго курса, когда кэмпус посетил Горбачев. Ребята из «Сикрет-сервис» кинули на нее взгляд и полицейская техничка тут же утащила ее прочь.