— Вот доживешь до ста лет, посмотришь, что от твоих зубов останется.

Она открыла рот, и он увидел, что там не клыки, а два маленьких зуба, таких же темных от старости, как ее лицо

— Лучше иди, помоги мне сделать Ане лекарство, я без тебя никак не обойдусь.

Славик взглянул на дремавшую сетру, осторожно вылез из-под одеяла, скатился с топчана и встал перед бабакой

— Подай мне со стола вон тот корешок, видишь? Да не этот, а у которого метелочка на хвостике.

Славик подал ей нужный корешок, с любопытством глядел, как бабушка чистила корешок, мыла его и целиком положила в кружку, где парилась ранее положенная трава

— Вот молодец, если бы не ты, то и настой для Ани не получился бы. Хочешь быть лекарем?

— Нет, я хочу быть сучкорубом Сам буду сучки рубить, чтобы у мамы руки не болели Ты не знаешь, когда мама приедет?

— Не знаю, голубь мой Сейчас никто ничего не знает, кроме Господа Бога, да что-то молчит он. Приедет, конечно, приедет Ну, вот и готово, пусть остынет. Попробуй пока бруснички. — Она открыла маленькую крышку с туеска, так же сделанную из бересты. — Открывай рот

Ложка деревянная, большая. Только краешек в рот попал Славик прижал губой густую массу желто-красного цвета, бабушка убрала ложку, и он почувствовал во рту кисленькое Поводил для удовольствия языком, ощущая шкурки ягод Некоторые ягоды были целые. Он подталкивал их к зубам, раздавливал. Чувствовалось, как сок брызгает на язык

Бабушка процеживала отвар Оглянулась, Славик выжидающе стоит с открытым ртом и дергает ее за платье.

— Понравилось? Сейчас я тебе на хлеб намажу, сытнее будет Пока Славик ел хлеб, поначалу облизав сверху варенье, бабушка подсела к Ане, которая открыла глаза, вопрошающе глядя не нее

— Дитя мое, что у тебя болит?

— Не знаю, все болит И в голове шумит.

— Чтобы опять была здоровой, нужно потерпеть, пить отвар травушек Он немного горьковатый, но терпеть можно. Видишь, ничего со мной не случилось. А теперь ты. Ну ничего, ничего, глотай сразу

Теплая жидкость, отдающая запахом трав, была настолько горькой, что Аню чуть не вырвало. Она поперхнулась, выплюнула остатки

— Не могу, не буду

— Так на то оно и лекарство, чтобы горьким быть, И в жизни так: чтобы оценить хорошее, надо пройти через плохое. Всегда так, деточка Ты брата любишь? — Молчаливый кивок был знаком согласия. — Через два-три дня мне уходить У людей свои горести, заботы Кто будет за братом смотреть? Вся надежда на тебя Глотай, родная, тебе нужно быть на ногах А потом ухи поешь. Здесь еще осталось

Аня поглядела на беззаботно играющего брата. Он что-то собирался делать из щепок. Вспомнила, как они засыпали вместе, не дождавшись с работы мамы Славик спит, обнимает ее за шею, а между ними, чтобы ей теплее было, лежит кукла Маша

— Давайте, бабушка.

— Вот ты моя умница

Как-то почти сразу бабушка освоилась и была на второй день как своя Поила Аню горьким настоем трав. Славик иногда просил бабушку показать зубы Она отнекивалась, но Слава был настойчив, тогда у нее приподнималась верхняя губа, из-под которой на обнаженных деснах были видны два торчащих зуба. Она грозно хмурила лицо:

— Вот я тебя съем!

Славик в восторженном ужасе визжал, забившись в угол Однажды, когда она растапливала печь, Славик попытался с разбега сесть на нее верхом, хотел прокатиться, как на Юре или Ане катался Бабушка упала на дрова, Славик испугался, забрался на топчан и спрятался под одеяло. Старушка долго кряхтела, поднимаясь с пола, грозилась палочкой:

— Вот уже я тебя, баловник, — но Славик понимал: — бабушка только грозится. Высунулся на мгновенье из-под одеяла:

— Я больше не буду.

Когда старуха подтаскивала стол к топчану, он ей помогал, за что она его хвалила и признавалась, что без него не смогла бы накормить его сестру.

Аня поправлялась медленно. Бабушка поила ее несколько раз в день настоем из лечебных трав, кормила с ложечки скудной пищей Понемногу давала из туесков варенья Как ни берегла сладость, — ложка уже заскребла по донышку — слишком мала посуда Просила Славика не обижаться, что ему меньше меда достанется, ведь Ане нужнее. Он соглашался, но в обмен на морошку.

VI

Почти каждый день приходил кто-нибудь из соседей или из других бараков Оставляли, чаще всего молча, две-три картошины, или крупы, кто редьку или репку, кто кусочек хлеба Нечего было давать Сами жили впроголодь Долго не задерживались. Все-таки в этой семье второй арест Мало ли что. Тихо, виновато прощались и так же незаметно уходили.

Когда бы Аня ни проснулась, бабушка все время что-то делает: перебирает траву, молится едва слышным голосом, готовит нехитрую еду. Чуть ли не на ощупь связала Славику носки — не носки, бурки — не бурки, толстые, теплые Он больше не шлепал босыми ногами по холодному полу, а ходил неслышными шагами

Иногда бабушка присядет на топчан у ног Ани, прислонится к стенке, посидит молча, и опять чем-то занята. Она почти не ела

Однажды Аня спросила:

— Что же ты, бабушка, меня заставляешь, а сама не ешь?

— А много ли мне, старой, надо? Пососала корочку хлебца, вот и сыта Тебе на ноги вставать надо

Проснувшись среди ночи, Аня увидела бабушку стоящей на коленях Она молилась, время от времени низко кланяясь в угол. В ночной тишине отчетливо раздавались слова молитвы:

— Господи, Боже наш, прими от меня, недостойной рабы твоей, усердное моление сие и прости мне все прегрешения мои Всех нас, и церковь Твою святую, всесильной Твоей крепостью от всякого злого обстояния и власти освободи Ты учишь нас поминать в молитвах за здравие врагов наших, ненавидящих и уничтожающих христианский народ…

Бабушка глубоко задумалась, не заметив, что Аня внимательно слушает ее. Перед глазами девочки встал арест отца, такой же ночной и внезапный Только другим способом просили открыть дверь:

— «Телеграмма для… вручить лично…».

Бабушка очнулась и продолжала моление.

— Прости, меня, Господи, рабу твою верную. Не поднимается рука моя креститься за сатанинскую силу, немеет язык мой молитву воздавать за них Казни меня, Боже, но прошу Тебя: воздай им тем же, что сделали они с храмами Твоими, с народом божьим и детьми их. Ты учишь нас, учитель святой, что Сатана сам себя уничтожит. Господи милостивый, пока Сатана сам себя изгрызет, от рабов твоих будет пустыня. Господи! Не осуди меня, недостойную, забери к себе. Устала я ходить по земле, глядеть, как безропотно гибнет стадо Твое, обманутое и замученное Забери меня, Господи! — Она опять опустила голову, думая какие-то свои думы.

— Бабушка, не уходи!

Та очнулась, перекрестилась: опираясь на свою палочку, поднялась с пола, подошла к Ане, поправила одеяло, из-под которого выглядывала нога безмятежно спавшего Славика

— На все Божья воля, испытывает он нашу крепость духа через неправду и муки рабов своих. Никуда я от вас не ухожу Прости старухе минутную слабость. — Она положила свою сухую ладонь на лоб Ане.

— Хорошо, глазки почти чистые. Еще немного полежишь, опять будешь бегать.

— А где ты раньше жила? Ты была маленькой? Расскажи мне

Бабушка заулыбалась, уселась поудобнее:

— И маленькой была, и батюшка с матушкой были, родни много было. Мы жили у помещика, под Смоленском.

— Бабушка, за что помещики издевались над крепостными, били их?

— Перекрестись, девонька. За что он будет бить? Отработал на его поле два-три дня в неделю, и работай на себя. Правда, земли у крестьян не было, так помещик давал надел, но тот, кто не был лежебокой, кто в чужой рот не заглядывал, жил хорошо — сытым и одетым. И на гулянье время оставалось Какие мы хороводы водили! — Тут она мечтательно улыбнулась, вспоминая деревенские хороводы на лугу, почти столетней давности. — И на молитву время было. Храмы, церкви, Божьи дома стояли в каждом селе.

Тихая ночь Лунный свет через окошко освещал исхудавшее с выступавшими скулами лицо Ани. Она внимательно слушала, положив свою ладонь на бабушкину, и было что-то объединяющее их в эту безмолвную ночь