11

Собрание обличительных сведений

Виктор Басардин, в своей небольшой квартирке, сидел на диване и разговаривал с Иродиадой, которая тоже сидела около него и даже склонив к нему голосу на плечо.

Девушка эта, придя к нему после описанного нами свидания, без всякой борьбы сделалась его любовницей и теперь каждый вечер бегала к нему.

Не столько связанные любовью, сколько чем-то более серьезным, они все толковали между собою.

— Она при мне-с говорила ему!.. «Что, говорит, что еще мне ему делать!..» — объясняла Иродиада.

— Ну ладно, хорошо!.. хорошо!.. — произнес Виктор, кусая себе ногти.

— Вы, барин, как бы Михайле паспорт, али бы вольную, что ли дали, он все бы вам порассказал.

— Я готов!

— Две тысячи целковых они тогда этому человеку и передали через него.

— Какими, канальи, кушами помахивали!

— Да-с! А что бухгалтер-то, в остроге сидючи, прямо говорил: «я, говорит, все опишу»… Как тоже вот теперь в кабаках, убьют человека, ограбят его, — половину целовальник оставит у себя, а половину в откуп пришлет-с; или теперь вещи какие кто украдет — все туда-с, деньгами чистыми и выдают.

— Чистыми деньгами? — спросил Виктор, не могший, кажется, слышать слово «деньги» без нервного раздражения.

— Известно уж, — отвечала Иродиада: — вещь теперь стоит денег, а за нее дают копейки какие-нибудь. Сам управляющий — чу! — иногда и сортировал. Это, говорит, на пароходе отправить за границу, а это, что подешевле, в степь отправить продавать.

— Ты ведь жила с ним? — спросил Виктор.

Иродиада усмехнулась, а потом прибавила со вздохом:

— Немало тоже, грешница, потерпела из-за этого.

— Отчего же?

— Противен он мне очень был… не русский человек, известно…

И Иродиада при этом обняла и даже поцеловала Виктора.

— Тогда, как наш Александр Николаич принялся было за это дело, что у них переполоху было!

— Переполоху?

— Да-с!.. Михайлу-то они допрежде всего в степь отправили, а тут Мозер сам уж ездил туда, и упросили, чтоб он на Кавказ ехал… Тот мне писал оттуда.

— Писал? — повторил Виктор.

— Да!.. «Что ежели теперича, говорит, они мне тысячи целковых не пришлют, я все дело начальству расскажу». Я говорила тогда Мозеру об этом.

— А письмо это цело у тебя?

— Цело-с!

— Ты мне покажи его.

— Слушаю-с. Чтобы, барин, мне только самой как тут не попасться.

— Вот вздор! Пусти-ка однако!.. — проговорил Виктор, освобождаясь из объятий Иродиады и подходя к письменному столу.

Тут он засветил свечу, развернул свои бумаги и начал писать.

Оставшись одна на диване, Иродиада начала зевать.

— Да подите сюда, что вы тут делаете? — говорила она несколько раз Виктору.

— Отвяжись! — отвечал он ей на это сердито и продолжал заниматься.

Занимался он часов до двух утра. Он тер себе при этом лоб, грыз перо, ногти и вообще, как видно, углублен был в серьезное дело.

12

Провинциальная гласность

На наш город нежданно и негаданно упало невиданное до сего явление.

В одной из издаваемых для умственного бы, кажется, развлечения газеток была напечатана статья:

«В Китае, в городе Дзянь-дзинь-дзю, жил большой господин Захар Эммануилович Лянь-линь-лю. Владел он миллионами бочек настоящей рисовой водки и миллионами рублей чистого золота. Украли у этого господина книгу, а книга была знатная: записывались в ней все имена великие, высокопревосходительные, кому сколько от большого барина Захара Эммануиловича большим барам превосходительным было дано.

Как эту книгу достать?

Достали они злого человека, дали они ему денег тьму-тьмущую и булатный нож, и убил тот человек того волшебника, который книгу ту хранил, среди белого дня, и засыпал большой барин Захар Эммануилович его могилушку деньгами крупными, непроглядными, все бумажками сторублевыми, и никто-то сквозь их стену плотную не видал и не слыхал, только видала все это красна девица, рассказала она ясну соколу, а у сокола глаз зоркий, голосок звонкий, пропел он эту сказку на весь Божий мир и не знает, понравилась ли она жителям города Дзянь-дзинь-дзю, а если не понравилась, так он и другую пропоет».

О статейке этой благообразный правитель канцелярии почему-то счел за нужное доложить начальнику края.

— Ну-с, читайте! — произнес тот на первых порах довольно равнодушно.

Правитель канцелярии начал, но на половине голос ему изменил.

— Тут такие выражения!.. — проговорил он.

— Дайте мне! — сказал генерал и, со свойственною его званию храбростью, дочитал, но однако сильно побледнел.

— Что же это такое? Что такое? — спрашивал он, все возвышая и возвышая голос. — Что же это такое? — крикнул наконец он и заскрежетал зубами. — Я государю императору моему буду жаловаться! полицеймейстера мне!

Правитель канцелярии, с наклоненною головой, поспешил быстро выйти.

Начальник края остался в положении человека, которого сейчас только треснули по голове.

В кабинет к нему тихо вошла было его супруга, прелестнейшая великосветская дама, и начала свое обычное приветствие:

— Здравствуй, папаша!..

Но начальник края вдруг свирепо взглянул на нее.

— Подите, подите! — закричал он и замахал неистово руками.

Начальница края остановилась в дверях на несколько минут.

— Подите вон, не надо вас, не надо! — кричал между тем супруг.

Начальница края в самом деле сочла за лучшее уйти от сумасшедшего.

Явился полицеймейстер, тоже слышавший уже об несчастье и тоже бледный.

— Это вы видели?.. Видели? — говорил начальник края, тыча в нос ему бумагою. — Кто же эти превосходительные?.. Я, что ли, я?

— Служить уж, ваше превосходительство, становится невозможно! — произнес полицеймейстер.

— Нет-с, возможно! — закричал генерал: — возможно, кабы вы не такой были вислоух! Кто это писал? Вы начальник полиции, вы должны знать все.

— Кому писать, ваше превосходительство? Кроме Никтополионова, некому-с… Это вчера ведь еще пришло-с… Он при всем клубе читал и хохотал и потом ездил по всем домам.

— А! — произнес, протянув, начальник края: — я его посажу в острог! — прибавил он, как бы больше советуясь с полицеймейстером.

— Да что же, помилуйте, — отвечал тот: — теперь он служит в обществе, разве можно таких людей держать? Плутует, мошенничает и с дровами и в приеме багажа… На рынке даже все вон торговцы смеются.

— Нет, он у меня не будет тут служить, не будет! — кричал начальник края: — попросите ко мне кого-нибудь из моих товарищей-директоров.

полицеймейстер поехал за директором.

Начальник края стал ходить по своему кабинету.

— Так вот какие у меня гуси завелись, вот какие! — говорил он, зачем-то раскланиваясь перед каждым своим окном.

Приехал директор, пожилой и чрезвычайно, должно быть, скромный и молчаливый мужчина.

— Господа! Между нами есть подлец! — начал ему прямо начальник края.

Директор как бы сообразил и ничего не нашел возразить против этого.

— Вот-с! — продолжал начальник края и подал ему листок газеты.

Директор прочел, и ему, кажется, понравилось прочитанное; но он нашел однако нужным покачать с грустною усмешкою головой.

— Это писал-с Никтополионов, наш подчиненный, — объяснил начальник края.

Директор все продолжал молчать: он не любил говорить пустых слов.

— Кто его определил к нам? — спросил начальник края.

— Вы сами, ваше превосходительство, — проговорил наконец директор.

— Но я человек!.. Я могу ошибиться!.. Отчего же было не предостеречь меня! — кричал начальник. — Стыдитесь, господа, стыдитесь! — продолжал он уже с чувством: — что между нами есть такие мерзавцы… Чтобы не было его на службе, не было…

— Хорошо-с, можно будет удалить, — произнес директор довольно покойно.

— Да не «хорошо», а сейчас надо это сделать!.. сию секунду!.. — кричал начальник.

— И сию секунду можно-с, — сказал директор и, приехав в правление, в самом деле сейчас же написал журнал об удалении Никтополионова.