— Я оставил сообщение для доктора Хэролдсона, чтобы он заглянул сюда, прошептал Дерек, наматывая на палец один из ее шелковистых локонов.

— Зачем? — спросила она тоже шепотом, позволяя своим пальцам ласково резвиться у него на шее.

— Чтобы убедиться, что эта рана на голове не опасна.

Она оттолкнула его и села в кровати, постаравшись не застонать.

— Не нужно никакого доктора. Со мной бывало и похуже, когда я делала уборку в доме. Дерек засмеялся.

— Я так понимаю, ты хозяйка не экстра-класса. — Он выбрался из постели и натянул на Стейси одеяло до самого подбородка. — Как бы там ни было, док все равно придет, и ты дашь себя осмотреть. Когда с этим будет покончено, мне надо будет вернуться на работу — узнать, кто это с тобой сделал. Подойдя к двери, он позвал: — Мама!

Стейси во все глаза смотрела на Иди Чанселор, когда та вошла в комнату с подносом в руках.

— Иди останется с тобой, пока меня не будет, — сказал Дерек, беря у матери поднос. — Это самый лучший план, который я мог придумать для твоей безопасности. Все мои люди понадобятся мне на работе.

Он поставил поднос Стейси на колени. От аромата травяного чая ее рот наполнился слюной, а жедудок заурчал от голода. Но она не будет пить чай, пока не поймет, что происходит. Раньше она думала, что библиотекарша ненавидит или, уж во всяком случае, не любит ее. А теперь Дерек говорит, что она должна остаться под защитой этой женщины, которая будет охранять ее от возможного убийцы. С точки зрения Стейси, Иди Чанселор была подозреваемой в той же мере, что и все другие в городе. И этот чай вполне мог быть отравлен.

— Сиделки мне не нужны, — запротестовала она. — Я буду держать дверь на запоре до твоего возвращения.

— Никак нельзя, малышка. Одна ты не останешься, пока тот, кто напал на тебя, не будет пойман и заперт у меня в тюрьме.

Иди не произнесла ни слова, и Стейси подумала, что она ждет, когда уйдет ее сын, чтобы словесно атаковать Стейси. Ей оставалось лишь надеяться, что эта женщина ограничится словами.

Со вздохом разочарования и досады Стейси поднесла чашку к губам. Чай оказался восхитительным. Она пила его мелкими глотками и наслаждалась, пока Дерек тихо говорил о чем-то с матерью в другом конце комнаты.

Теперь она могла получше рассмотреть комнату, в которой находилась. Комната создавала впечатление старомодности из-за мягких тканей пастельных цветов, множества комнатных растений, тряпичных ковриков на деревянном полу и высоких окон, пропускающих днем много света. Это была комната, не отделанная дизайнером, а устроенная ради удобства и покоя кем-то, кто больше всего ценит домашний уют. Дерек? Он говорил ей во время того ужина в ресторане, что после возвращения из армии в его жизни не было постоянной женщины, так что, скорее всего, он сам обставлял дом, если только не обращался за помощью к матери.

Звонок в дверь отвлек ее от этих мыслей. Дерек вышел из комнаты и вернулся вместе с высоким седовласым человеком, который представился ей как доктор Хэролдсон.

Стейси тихо ахнула и нырнула обратно в подушки, чуть не опрокинув поднос. Этот человек был ей знаком, она видела его в снах, и он всегда пугал ее.

— Ну-ну, милая леди, я не сделаю вам больно. Я буду очень осторожен.

— Дерек?

— Я здесь, Стейси, — сказал Дерек, подойдя к кровати с другой стороны.

— Я не нуждаюсь в осмотре, — выпалила она. — Пожалуйста, Дерек, я не хочу. — Образ высокого человека со шприцем в руке промелькнул в ее воображении. Из какого-то ее сна?.. — Дерек, ну пожалуйста!

Дерек нахмурился.

— Когда ты была в больнице, то не вела себя так, словно боишься врачей.

Стейси не осмеливалась взглянуть на доктора. Она неотступно смотрела на Дерека, умоляя его глазами.

— Все в порядке, — сказал доктор Хэролдсон, похлопав Стейси по ноге через одеяло. — Вижу, что пациентка не получила серьезных повреждений. Эти синяки и ссадины заживут дня через два, и она будет здорова.

Иди взяла поднос у Стейси с колен и пошла проводить доктора. Стейси слышала, как они разговаривали о чем-то вполголоса.

Дерек сурово взглянул на Стейси.

— Может, скажешь мне, что все это значит, Стейси?

— Дерек… — Она понизила голос до шепота из опасения, что доктор все еще в доме и услышит ее. — Этот человек, доктор Хэролдсон, он один из них.

— Из них?..

— Один из тех людей, которые… — Предложение осталось незаконченным, так как она поняла, что не имеет ни малейшего представления о том, кто ее преследует, и что не может отличить сон от яви. — Я устала, Дерек. Можно мы поговорим потом? — Она спустилась пониже, натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.

Она услышала, как Дерек недовольно вздохнул.

— Ладно, Стейси, увидимся позже. Оставляю тебя под присмотром матери. С ней ты в безопасности.

Да, как бы не так.

Она подождала, пока не услышала звук закрывшейся двери, выбралась из постели и на цыпочках подошла к окну.

Она находилась на первом этаже дома, а окно выходило на задний двор. Двор освещался прожектором, установленным на доме. Во дворе росли два больших старых клена, а вдоль деревянного забора был высажен бордюр из многолетних растений. Она представила себе этот двор летом: зеленая, сочная трава, пышные кроны деревьев, цветущие растения и она вместе с Дереком сидит на кресле-качалке. Выдался спокойный вечер, который они могут провести дома вдвоем…

Она зябко вздрогнула и обхватила себя за плечи. За пределами этого двора, за этим забором были люди, которые хотели ее смерти. Люди, близкие Дереку. Он может желать ее, симпатизировать ей, даже любить ее, но как быть с его преданностью этим людям — его матери, Хантерам, доктору Хэролдсону?

Она отвернулась от окна и заметила в комнате две двери, расположенные рядом в восточной стене. Стейси подошла ближе и за одной из них обнаружила стенной шкаф, совершенно пустой, если не считать нескольких плечиков, а за другой — ванную комнату.

Там на вешалках было достаточно полотенец, и она с вожделением посмотрела на душевую кабинку. Но у Стейси не было чистой одежды, переодеться было не во что, и она не имела ни малейшего представления о том, где все ее вещи. Повернувшись, чтобы выйти из ванной, она увидела висевший на двери махровый халат.

Она заперла дверь и разделась. Струи горячей воды были прекрасным лекарством от ее болячек. Она нежилась в этой благодати, выкинув из головы все, кроме сиюминутного наслаждения горячей водой, струившейся по ее телу.

Образы начали являться сначала в виде отдельных фрагментов. Вот ее родители склонились над колыбелью, в которой лежит младенец, говорят на каком-то чужом языке. Она моргнула, и видение исчезло, но в глаза ей попала вода. Стейси стала протирать их отжатой махровой салфеткой, и тут картинка вернулась. На этот раз ее отец кричал, а мать плакала. Словно эхо в мозгу, пришло понимание, что отец кричал, чтобы мать говорила по-английски.

Она прижала салфетку к глазам, ища в темноте другую картинку. Когда картинка высветилась, то так напугала Стейси, что она отшатнулась назад и чуть не поскользнулась. Она скорчилась у стены кабинки и потянулась навстречу тому, что всплывало из глубины памяти.

Она смотрит сквозь прутья — узкие деревянные прутья — и видит в комнате двух мужчин, которые разговаривают с ее родителями по-русски. Она не знает, откуда ей известно, что это русский язык, но знает, что это так. Она понимает, что смотрит сквозь прутья детской кроватки, что там, в картинке, она — маленькая девочка.

Стейси уронила руки, открыла глаза и сосредоточилась на разглядывании разбрызгивающей головки душа. Что это было — видение или воспоминание? Действительное или воображаемое? Ее мать никогда в жизни не говорила ни на каком языке, кроме английского.

Несмотря на окружающий ее пар, она вздрогнула, словно от озноба, и вернулась под водяные струи.

Она стояла под душем, ожидая появления новых воспоминаний-видений, но больше ничего не было. В конце концов она сдалась и, когда вода начала остывать, поспешила вымыться. Закутавшись в халат и закрутив мокрые волосы в полотенце наподобие тюрбана, она вышла из ванной.