Ждать Марусю или не надо? Пожалуй, лучше не ждать. Начнешь прощаться, вызовешь подозренье, Маруся его не поймет, схватит веревку и либо Васю свяжет, либо себе петлю на шею накинет — одно из двух. Обойдемся. Кому, кому, а Васе известно, там всегда, при любом приговоре дают возможность попрощаться с родными и близкими. А может, еще отпустят, хотя Вася в общем-то против, не мешало бы ему пока отсидеться за каменными стенами и чугунной решеткой, не мешало бы. Но если даже прогонят, Вася потребует конвой, да не такой, какой у него есть в лице майора Лупатина, капитана Парафидина. Не нужен ему ни Голубь, ни Цой, нужна ему настоящая, советская, непродажная, такая, как показывают по телевизору и как описывают в газете «Труд» — чтобы его не достали с одной стороны Лупатин, Парафидин, Голубь, а с другой стороны, банда желтоглазого пугача. Враг хитер, ты даже не подозреваешь, в нужник пойдешь, так они забьют дверь гвоздями, подгонят цистерну с компрессором, откачают тебя вместе с дерьмом, отвезут на поля компостирования, где размажут тебя ровным слоем, как химическое удобрение. За примером далеко не надо ходить. Единственный раз за столько лет Вася с похмелюги не стал заводить свой рыдван, сел в автобус и вот тебе на — пристал к нему головорез с наводящим вопросом про директора мебельной фабрики. Откуда ему было известно, что Вася поедет седьмым маршрутом? Стукачи везде и, кто кому служит, нет сил разобраться, помоги, господи.

Ладно, Маруся, не плачь, даже расстреливают не сразу, а дают срок на подачу кассационной жалобы. Эх, кому он нужен, Вася, по пальцам можно бы посчитать, одна Мария заплачет, да и та старуха — пятьдесят пять лет, на пенсию вышла. Он ее взял с двумя детьми, она старше его на десять лет. Смешно сказать «взял», но так принято в народе говорить — взял, а на самом деле она подобрала его в «Голубом Дунае» после второй отсидки, посудницей там работала, уборщицей. Приняла его, домой привела, у нее уже дочки были, Эдик потом появился, он их совместный. Помыла его, одела, обула, стричь не надо, в зоне тогда хорошо стригли и проверяли на форму двадцать, это сейчас обрастают, не чешутся, патлатые оттуда выходят. Дочерей они с Марусей вырастили, ну и общий у них любимец Эдик. Вася кого хочешь может понужнуть матерком, любого начальника, любого руководителя, вплоть до… ладно, не будем уточнять, не в том дело, а в том, что… Эх, Эдик, Эдик, в кого ты такой пошел, разве сыновья так делают? Не ругал тебя отец, не бил, и напрасно, как оказалось.

Задумался Вася, замечтался, а время идет. О чем же мечта его? Перемены нужны срочные, и не только в его жизни, но и во всем Каратасе, а еще лучше бы по всей стране. Да уж не будем жлобиться, хорошо бы и по всему миру. Хоть бы война что ли грянула, появились бы другие заботы и хлопоты у всех. Мельнику и тем чеченам стало бы не до Васи Махнарылова. А что, если вдруг? Бывает хоть раз в жизни исключительное везение, мечтает человек, мечтает и, говорят, чем сильней мечтаешь, тем скорее сбудется. А вдруг? Вот сейчас включит Вася радио, а там Леонид Ильич делает заявление врагам мира и социализма — а вдруг? И сразу все пойдет кувырком, объявят поголовную мобилизацию, заберут в числе других Калоева, Магомедова, один только Мельник может спастись, как контуженный Аэрофлота. Или какое-нибудь землетрясение, как в Ташкенте. Живут себе люди, живут, а потом трах, бах — и все меняется, кого-то завалило, кого-то напугало, и каждый понимать начинает, что жить надо серьезнее, — ах, как хотелось Васе, чтобы шандарахнуло и некому было бы ворошить прошлое и начали бы все заново жить — и Вася, и Калоев с Магомедовым, и уже не делали бы никаких ошибок. Или ураган, допустим, поднялся бы, к чертям собачьим выветрило все плохое, или наводнение вот, как в Приморском крае. Вася первым бросился бы ликвидировать последствия, геройски бы себя проявил, и народ не позволил бы никому с ним так разговаривать и про Колесо намекать. Ах, как ему хотелось! Вася включил радио и даже ухо подставил — а ну? Сначала тихонько — а вдруг? А там совсем не диктор, там женщина строгая, грустная. Над Васей трагедия нависла, а она — стишки читает. Э-эх… Но какие? «Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей…» И Васю от голоса этой женщины до того взяла тоска, что он поставил свой дипломат, подпер кулаком лоб и загрустил. «Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей…» Васе ужасно жалко стало и себя, и ту церковь белую, в которой он ни разу в жизни не был, потому что родился в бараке на краю земли, куда его родители поехали за длинным рублем. У него в паспорте даже не указан ни город, ни поселок, а просто — район Крайнего Севера. Много у нас новых мест, где люди смогли обойтись без церкви, да и зачем она, если у нас не сосчитать разных вер — у русских одна, у казахов другая, у немцев третья, у евреев четвертая. Вася вырос в городе без церкви, а значит, и без предрассудков, хотя попы того же требуют, что и Уголовный кодекс — не укради, не убей, не пожелай ни ближнего, ни дальнего. А женщина по радио продолжала:

— Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Вася заплакал, и заплакал не просто так, а всласть, никто ему не мешал, он утирал рукавом щеки, а слезы сами собой лились. За зрелые свои годы Вася ни разу не плакал, а тут за одну неделю льет второй раз как из крана с плохой прокладкой. Приехал он в Москву, пришел к сыну в институт стали и сплавов, а там такой надзор, на атомный полигон легче попасть, чем в ихнюю общагу. Кое-как вызвал своего сына, оказывается, он успел что-то нахимичить с фамилией, и стал уже не Махнарылов, как его отец, а Махнаролер. Увидел Эдик его и вместо того, чтобы обрадоваться, сразу аж побелел и в панику: «Ты зачем приехал?» Где у человека воспитание? Чему их учат в Москве в высшем учебном заведении, куда бешеный конкурс, чему их учат? При виде родного человека, единственного отца, задавать ему такой вопрос — зачем приехал? Когда денег просишь, телеграммы шлешь, я тебя не спрашиваю зачем, посылаю молчком и в тот же день. Ладно, Вася, не горюй, терпило. Ну, выписали кое-как пропуск, прошли в комнату, там их четверо. Вася им бутылку коньяка на стол, приголубили быстро, Вася еще дал денег, один из них резвей резвого побежал за водкой, хотя и в очках. Но почему Вася плакал? По очень простой причине. Эдик сказал товарищам: вот знакомьтесь, это Василий Иванович, мой земляк из города Каратаса. А когда они подвыпили, один вологодский хлопал Васю по плечу и кричал: «Хороший ты, человек!» Чужой, вологодский, а называл батей. А тот, что в очках, говорил: «Да вы сильно похожи с Эдом, как из одной деревни». А Эдик нервничал, морщился, стыдился своего отца, хотя земляк держался исключительно молодцом, выпил каких-нибудь пятьдесят грамм, все выжрали жрецы науки. От обиды у Васи в пищеводе стоял ком, как пробка в термосе. Ну, распрощался он со своим сыном, пожелал всем всего хорошего и ушел на остановку. Подошел автобус, другие сели и уехали, а Вася остался один на холодной скамеечке. Мороз там тоже дай боже и поземка метет, остановка с крышей и загорожена толстым зеленоватым стеклом с пупырышками. Пересел Вася в уголок, в затишок, и, как бездомный пес, заскулил, сам от себя не ожидал — заскулил и все, нутро заскулило. Заплакал Вася, а почему — неизвестно. Неужели ему хотелось, чтобы Эдик на всю Москву объявил про своего отца? Да ради бога, не надо, мы люди не гордые. Вася и сам не знал, чего хотел, просто плакал и все сморкался. Вскоре подошел какой-то старик, сел рядом, Вася перестал. Потом еще подошли, а в Москве так — никого не замечают, хоть плачь, хоть смейся, хоть ты пьяный, хоть ты трезвый. Хороший город. А может, и плохой, помрешь вот тут в углу за стеклом с пупырышками, как муха в графине, и никому не нужен. Уехал Вася из Москвы с плохим настроением.

А вот сейчас опять снова — здорово, стишок услышал, и все. Марусю он решил не ждать, ладно, она его поймет и простит, принесет передачу. А не принесет, он без претензий. Надо попрощаться с машиной. Вася пошел в гараж, поцеловал безотказную в капот. Она смотрела на него глазами-фарами, как живое существо, и ветровое стекло, как чистый лоб, о будущем думает, — прощай, мне пора идти со двора… Закрыл Вася гараж, дипломат под мышку, пошел к калитке, подошел — и повернул обратно. Вполне возможно, что мафиози караулят его на той стороне, и опять начнут выяснять, куда девался Колесо. Вася прошел огородиком, перелез через забор и вышел на улицу Вальтера Ульбрихта. Огляделся, поправил бритву в чердаке (по фене — нагрудный карман) вроде никого нет, и зашагал в сторону центра города. Шел он, шел и встал словно столб, — а куда же идти, где эта контора находится? Не удосужился узнать, эх, Вася, Вася, пусть ты в церкви не побывал, не везде она есть, но это ответственное учреждение всегда было и хоть где оно есть, полагалось бы тебе заранее узнать адрес, чтобы не тащиться сейчас на ночь глядя с чемоданом, в котором тысяч восемьдесят. Налетит шпана, вырвут у тебя дипломатку импортную, а содержимое в арык вытряхнут, и все мероприятие рухнет, никто не поверит, скажут, ты всю жизнь врешь, зачем пришел?