– Ох, мне бы следовало это знать…

Они переглянулись и неожиданно разразились дружным хохотом, причем несколько секунд не могли перестать.

Получилось так, что звук их смеха разрушил оковы отчуждения, пробил брешь во всеобъемлющей непроницаемой скорби, которая томила сердце Фенелы в течение последних четырех дней.

– И что нас так рассмешило? Сама не знаю! – произнесла наконец Фенела.

– Регистратор, наверное? – предположил Ник.

– Зубы у него вставные, – подхватила Фенела, – и свидетели эти, жутко развязные!

– Меньше всего на свете мне хотелось бы тащить тебя в эту дыру, – сказал Ник, причем вновь со всей своей обычной серьезностью.

– Ах, что ты! Ничего страшного, – отвечала Фенела, – в конце концов, нам здорово повезло: никаких репортеров нет и в помине!

– Боже мой! А я и забыл о них совсем! – всполошился Ник. – Ну-ка давайте уносить отсюда ноги, пока не поздно. Вдруг один из них шныряет где-нибудь поблизости, случайные сенсации вынюхивает?!

Он рванул автомобиль с места и помчался по улице небольшого провинциального городка, пока не достиг предместья, где притормозил перед старинной дорожной гостиницей.

– Что вы задумали? – удивленно спросила Фенела.

– Я задумал выпить за здоровье моей жены, – отвечал Ник.

При неожиданно произнесенном вслух новом для девушки названии горячая краска стыда прилила к ее щекам.

Она ничего не сказала в ответ, только вышла из машины и впереди Ника вошла в дверь. Их встретило причудливое помещение в старинном вкусе, с тяжелым переплетом дубовых балок и широкими, открытыми очагами. В гостиной никого не было, и Фенела присела в низкое кресло, пока Николас отправился на поиски хозяев.

Оставшись одна, Фенела прикрыла глаза, словно хотела отгородиться не только от настоящего, но и от будущего. Внутри нее все словно оцепенело, она с трудом отдавала себе отчет в происходящем вокруг.

Три дня прошло с того момента, как сэр Николас предложил выйти за него замуж, и за это время ей ни разу так и не удалось хотя бы на секунду сосредоточиться и связно подумать о чем-нибудь.

События столь бурно сменяли друг друга, что даже когда она еще выкрикивала слова своего отказа от брачного предложения, то уже понимала, что с неизбежностью должна будет принять его; а что, спрашивается, лучшее можно было придумать – для My, для детей, для всех вообще?

Это был выход – спасительный выход из кошмарного мрака, поглотившего Фор-Гейблз, бегство от ужасных последствий, от неуклонно ухудшающейся ситуации, на которую обрекла их Илейн своей выходкой.

Илейн, кстати, была еще жива – без сознания, безнадежно больная, но все еще жива.

«Все равно что висеть на краю пропасти, – думала Фенела, – и ждать ее неминуемой смерти и заведомо неотвратимого скандала, который разразится следом над их бедными головами».

Ну а в случае выздоровления Илейн все обернулось бы еще худшим образом, ибо полиция немедленно возбудит судебный процесс по обвинению Илейн в попытке самоубийства. В любом случае перед Фенелой неизбежно вставал только один путь к хотя бы частичному спасению – выйти замуж за Ника.

И пока Фенела в скорбном одиночестве брела домой после знаменательного разговора с Ником в лесу, она уже в глубине души твердо знала, каков должен быть ее ответ.

Она пообещала дать его вечером, но прежде, чем добраться до дома, прежде чем сказать My о неожиданном предложении и увидеть проблеск надежды и бьющее через край радостное оживление, загоревшееся при этом известии в глазенках младшей сестренки, она уже понимала, что на самом деле иного выхода ей не дано.

Тем не менее каждая клеточка ее крови кричала, вопила, билась у нее в жилах, протестуя против непосильной жертвы. Свадьба с Николасом, в то время как любящая душа всеми силами рвется к Рексу и только к Рексу, определенно означала полный крах жизненных целей, всего, ради чего и стоит жить…

Она мысленно отшвыривала прочь всякую мысль о Рексе. Она боялась упоминать о нем даже втайне.

Но, к стыду своему, Фенела в то же время сознавала, что Николас ей просто необходим, потому что он единственный, кто в трудную минуту протянул спасительную соломинку и буквально вернул ее, Фенелу, к жизни. И она обязана принимать свое замужество так, как оно сложилось, даже если все-таки и есть некая доля унижения в этой спешке, в этом желании сохранить все в тайне. Ибо Николас со своей стороны весьма заботился о полной секретности предпринимаемых им шагов – как стало ясно Фенеле в первый же вечер.

– Итак, сначала мы поженимся, а потом уже обо всем и поговорим, – распорядился Ник, и Фенела поняла, что именно осталось недосказанным.

Встречу они назначили неподалеку от дома. О, как же она ненавидела себя, когда под благовидным предлогом оставляла отца с Рексом за обеденным столом, надевала поверх вечернего платья теплое пальто и, выскользнув сквозь заднюю дверь, спешила к зарослям кустарника, где – она твердо знала – уже поджидал ее Николас.

Он предусмотрительно оставил машину у самого поворота на Фор-Гейблз, а все оставшееся расстояние прошел пешком по узенькой тропинке, петлявшей между кустиков рододендронов и приведшей его прямо к старому заброшенному летнему домику, выстроенному на границе участка, прилегающего к Фор-Гейблз, и обширных владений семейства Коулби.

«Еще немного – и я не вынесу больше!» – не раз думала Фенела в течение долгих, мучительно медленно тянущихся дневных часов.

И не успела она вступить в заросли кустарника, как слова эти сами собой вырвались у нее вместо приветствия.

– Совсем немножко осталось, – откликнулся Николас. – Я уже разузнал насчет специального разрешения. Нам придется устроить все как можно осторожнее, чтобы избежать малейшей огласки. Я уверен, вы сами хотите, чтобы все прошло незаметно.

– Ах, конечно! – вздохнула Фенела, и в ту же секунду до нее дошло, что она ведет себя так, словно для них обоих их брак – уже давно решенное дело.

Как и предполагал Николас, понадобилась немалая изворотливость, чтобы уладить формальности быстро и втайне, но в конце концов им повезло… ну и щедрые чаевые, которые Николас совал направо и налево, разумеется, возымели нужное действие.

«Во всяком случае, пока все идет хорошо», – думала Фенела десять минут спустя после своего превращения в жену сэра Николаса и впервые с интересом смотрела в будущее: что-то оно ей готовит?

Она открыла глаза. Николас входил в комнату в сопровождении говорливой хозяйки гостиницы, в руках которой поблескивал поднос со стаканами.

– Как вы думаете, что я нашел? – торжествующе спросил Николас с ребячливой улыбкой. – Шампанское! У них там в подвале одна бутылка завалялась, представляешь? Я готов разрыдаться, если вино испорчено – отдает на вкус пробкой или еще что-нибудь…

– Поберегите ваши слезы для более подходящего случая, молодой человек, – вмешалась хозяйка. – Вино первоклассное, вам понравится. У вас такой вид, словно вы собрались отпраздновать что-нибудь?

– Да, – удовлетворил любопытство хозяйки Николас.

– О, я сразу же догадалась! А что – помолвку или свадьбу?

– Ну разве можно задавать так много лишних вопросов? – осадил ее Ник.

– Ладно, ладно, что бы вы там ни отмечали – желаю удачи! Я сама вот уже сорок лет как замужем и жалела-то об этом всего лишь дюжину раз, не больше. Кто может похвастаться, что прожил удачнее? И знаете что? Ежели уж ссориться начнете – ну а кто из порядочных людей не скандалит порой? – то помните, что всегда стоит пойти на мировую.

Она подмигнула новобрачным, протерла стаканы краем своего передника и вскрыла бутылку.

– Ого! Видали, как закупорено?! Лучше не сыщете! – заявила она, вручая пробку Нику.

Хозяйка разлила вино и оставила их одних.

Николас протянул один стакан Фенеле и приподнял свой собственный. Он заколебался, прежде чем пригубить его, и странное смущение внезапно овладело обоими.

– Что полагается говорить в подобных случаях? – спросил Ник.

– Не знаю, – ответила Фенела, – я еще ни разу не выходила замуж.