Беатрис пожала плечами.

– Я же уже все тебе рассказала. Тоска. И, к тому же, они едят не в себя. Кроме этого там нечего делать, ну, может еще глазеть на цветы.

– Мне говорили, что Джемми ужасно выглядит. Так может же быть, чтобы и он ел не в себя.

– Ты права, к нему это не имеет отношения. Когда он отправлялся в Лондон, я подумала, что он там просто потеряется, настолько он исхудал. Кэролайн потчует его самыми любимыми его блюдами, он же все только по тарелке возит. Несчастные создания, они ведь не знают, что происходит с ними. Трудно удержаться от того, чтобы им не посочувствовать.

– И ты тоже туда.

– Не понимаю, я – куда?

– Готова проявлять сочувствие к этим Мендоза, – с горечью сказала Лила. – Хотела бы я, чтобы изобрели средство от неоправданного милосердия и сочувствия.

Беатрис смотрела на нее прищурившись.

– Я никакого милосердия не проявляла, не знаю о ком и о чем ты говоришь. И еще. Я тоже Мендоза, и не надо об этом забывать. Причем, настоящая Мендоза, по крови, а не по какому-то там замужеству.

– Я помню, извини. Я не имела в виду тебя, а лишь этих противных типов.

– Майкл тоже Мендоза, – не унималась Беатрис.

– Это другое дело.

– Только потому, что ты это говоришь? Я думаю, что не очень-то другое…

Она замолчала, потому что в дверь тихо постучали и вошла горничная с подносом, уставленным сладостями.

– Вам налить, мадам?

– Нет, оставьте все здесь, я сама.

Когда они снова остались вдвоем, Лила, разливая чай, напомнила ей:

– Ты что-то хотела сказать? Что ты думаешь?

– Я хотела сказать, что ты живешь в постоянном напряжении. Ты вся извелась, девочка. У меня есть одно очень хорошее средство, оно тебя от этого избавит – его для меня изготовила одна старуха-цыганка из Кордова. Как только я распакую свой багаж, я найду его и дам тебе.

– Благодарю, но мне не надо никаких средств и снадобий, пусть даже самых хороших, – Лила подала ей чашку чая и поставила перед ней изящную фарфоровую тарелочку с ее любимыми сдобными лепешками. – Вот, это спасет тебя от голодной смерти.

– Спасибо. Но, если ты не желаешь снадобий, что ты в таком случае желаешь? Ага, понятно – тебе нужен мужчина.

Лила вспыхнула.

– Что за ерунда!

– Да нет, не ерунда. Вот мне, например, мне непонятно, что такое настоящий мужчина – у меня его никогда не было. – Ты – другое дело, Лила. Ничего, мы тебе подыщем настоящего мужчину, девочка моя. И он охладит твой пожар внутри.

– Я уже шестнадцать лет одна. И десять предыдущих тоже были далеко не раем, как тебе известно. И я не горю желанием обзавестись мужчиной.

– Что же ты тогда желаешь? Ты только посмотри на себя. – Она легонько ущипнула себя за свою пухленькую ручку. – Мне бы очень хотелось поделиться с тобой жирком. Ты слишком худа.

– Что мне действительно нужно, так это вестей от Майкла.

Испанка выпрямилась, сидя в кресле и беспокойство Лилы передалось и ей.

– Что-нибудь случилось? Что-нибудь не так? Не так, как ты рассчитывала?

– Нет, нет, ничего особенного, по крайней мере, не то, что ты подумала. Насколько мне известно, все идет как раз так, как мы и рассчитывали. Но, понимаешь, уж очень много нервов стоит это отсутствие вестей от него.

– А что вы договаривались, что он будет писать?

Лила покачала головой.

– Нет, мы решили, что в этом нет смысла. Письма идут настолько долго, что новости устареют в пути. А телеграммы – слишком открытый обмен информацией и поэтому небезопасный.

– Следовательно, ты не ожидаешь от него ничего услышать и стало быть ничего такого плохого в этом нет, – Беатрис снова вернулась к прерванному занятию – к чаю и лепешкам.

– Я думаю о Тимоти, – вдруг тихо произнесла Лила.

– Мама моя! Это действительно ужасная история, лучше уж сразу умереть, чем вот так – не мертвый и не живой.

– Да, Беатрис, а тебе известно, как поступила Бэт?

– Жена Тимоти? А что с ней?

– А тебе что, никто так и не рассказал?

– О чем мне никто не рассказал? Я ведь находилась в этой тюрьме, в деревне.

Лила согласилась с ней, когда Беатрис сравнила Уэстлэйк с тюрьмой, она сама испытывала к этому имению мало теплых чувств. Ей приходилось быть там лишь однажды, в ее первые счастливые дни сразу после замужества, еще до этого кошмара. Нельзя сказать, что Уэстлэйк ей не понравился, он ей нравился, но он был какой-то холодный. Да и Кэролайн вела себя как змея подколодная.

– Она хорошо к тебе относилась? Была с тобой мила? – поинтересовалась Лила.

– Кто? Кэролайн? О, она была очень мила – танцевала за мной, заливалась своим переливчатым смехом, говорила массу комплиментов, но нет в ней содержательности, с ней ни о чем серьезном нельзя поговорить.

– А мы с ней за всю жизнь и двух слов не сказали, – призналась Лила. – Тогда, когда Хуан Луис привез меня в Уэстлэйк, она просто меня игнорировала.

– Разумеется. Ты ведь не из аристократов, в том-то все и дело.

– Какие там аристократы? Мои родители были самыми настоящими плебеями. А тебя это никогда не отталкивало, Беатрис?

– Ха! Нет, конечно. Я – Мендоза и род наш настолько древний, что этот убогий снобизм нам просто ни к чему. А Кэролайн, судя по всему, вероятно, лишь первое колено. Она очень печется о том, чтобы соответствовать свалившемуся на ее голову дворянству.

– Даже теперь?

– Даже теперь. Дело в том, что у нее нет сыновей, – сказала Беатрис. – И я поэтому ни капельки не удивлена, что Кэролайн тебя ненавидела и ненавидит. Пойми – ты же хорошенькая и всем своим видом, даже сама того не желая, показывала ей, что тебе ничего не стоит взять, да заиметь сына. – Она наклонилась к подносу и поставила на него пустую чашку. – А теперь, расскажи мне, что ты хотела перед этим рассказать. Мне же никто не мог рассказать об этом, я же ни с кем не общалась все это время, кроме Джемми, Кэролайн и их приятелей, таких же бесцветных, как и они.

– Да, рассказать есть что – месяц назад жена Тимоти ушла от него. Она… – Лила замолчала.

– Ну вот! Лила, пожалуйста, договаривай. Терпеть не могу, когда мне что-нибудь рассказывают не до конца. Зачем ей было уходить от него? Куда она ушла?

– Она ушла от Тимоти, чтобы быть с Майклом. Насколько мне известно, она сейчас в Пуэрто-Рико вместе с ним.

Беатрис какое-то время ничего не говорила. Когда она, наконец, заговорила, голос ее звучал жестко.

– Она – христианка, эта Бэт? Протестантка?

– Естественно. Разве мог бы Тимоти жениться на ней, будь это по-другому?

– Думаю, что тогда ничего страшного. И она вскоре разведется?

– Перед тем, как произошло это несчастье, Тимоти собирался с ней развестись. Я это точно знаю, потому что слышала от него самого.

– Нет, это не поможет ей, – Беатрис покачала головой. – Это неприемлемо в принципе – разведенной протестантке никогда не быть хозяйкой дворца в Кордове. В Андалузии это не пройдет.

– А ты не смогла бы ее принять?

– Нет, конечно. Ты ведь помнишь о нашей сделке? Лила, ведь ты мне обещала. Ты мне говорила, что и Майкл тоже обещал.

– Помню, помню. И Майкл об этом знает и помнит. Не бойся, он всего лишь забавляется. Никаких глупостей он не наделает.

Лила говорила это и молилась, чтобы все так и было на самом деле.

– А теперь, – сказала она, – я должна рассказать тебе действительно одну очень важную вещь – о Франсиско…

Певучий выговор дворецкого лорда Шэррика резал ухо Норману. Он никогда особенно не любил ни Уэльс, ни его жителей. Банкир оскалил зубы в фальшивой улыбке и согласился подождать, если так требовалось.

– Передайте его светлости, что я прошу прощения за внезапный визит, – добавил он. – Но в наших общих с ним интересах встретиться и побеседовать.

– Конечно, сэр. Я передам ваши слова лорду, – с этими словами дворецкий раскрыл перед ним двери и впустил его.

Норман оказался в гостиной. Дворецкий бесшумно закрыл за ним дверь. Стены гостиной были покрыты дубовыми панелями, над которыми висело множество китайских рисунков на шелке. Чудовищно дорогие игрушки. Норману вспомнилось, как его Пенелопа очень хотела повесить такие же у них в столовой в Белгравии. Об этом не могло быть и речи. Такие затраты под силу лишь королю. И они довольствовались обычными обоями. Это было за полгода до ее смерти. И он почувствовал сейчас укол совести.