Темп нарастает, и ритм не сбивается, я не очень люблю музыку, но ведь это же Мишка, мой навсегда Мишка играет сейчас на струне моего тела, а его язык сейчас, - не язык, а плектр. Ах ты ж чёрт! Больно, - что это? Губу я себе прикусил, ничего себе. И в Мишкины волосы вцепился, - это же не парашют, ему же больно, наверное. И моя боль от прикушенной губы, это как новая фигура высшего пилотажа, как иммельман, и снова ввысь на вираже.

Я, раскидав руки по сторонам, выпустив Мишку, чувствую, как дрожат ладони, я вырасту и узнаю, что это называется флаттер, но он сейчас не опасен моим крылышкам, он просто как вступление, сейчас что-то будет. Волной, гигантскою волной, таких и не бывает никогда в этом мире, поднимается во мне это чувство. Меня сводит такой яростной судорогой, что я даже успеваю испугаться, - не свалиться бы мне, камнем пробив изумрудные облака. Волна, ураган, пришедший из Мира, где мечты стремятся к воплощению, где родина всех чувств и желаний. И эта волна, этот ураган играет мною, - я содрогаюсь, я маленький спортивный самолётик с мотором, захлёбывающимся от восторга. Толчки, несказанно, невыразимо мощные толчки, сотрясают меня, руки комкают простыню, и всё это сейчас для меня, и это сделал Мишка и его Любовь ко мне. И я снова здесь, я всё чувствую и это всё намного ярче и отчётливей, яснее, чем когда-либо. Горячая дорожка пробегает по моей щеке, её оставила слезинка. Нет, я не плачу от счастья, я не плачу от любви, - это чувство так сильно и ново, и навсегда, и я не удержался, это слезинка восторга.

Мишка отпускает меня. Его руки, скользнув по моему животу, по груди, накрывают мои щёки. Я, не открывая глаз, тяну Мишку вбок, переворачиваю его на спину, наваливаюсь на него сверху, - я снова главный.

- Что это, Миша? - потрясёно шепчу я. - Это что такое было со мной?

- Ты кончил, Илька. Надо же... Кончил... Даже меня проняло, я и не думал...

- Кончил... Я же говорил тебе, что я не маленький! Кончил... И что, - у меня тоже была... ну, это, ну... малафья?..

- Сперма, Илюшка, это сперма, так правильно говорить, - Мишка тихонько смеётся. - Капелька, маленькая совсем, горячая такая!

- Теперь всегда так будет?

- Будет... Ну, может, сначала и не часто, но будет.

- Вместе, да? Вместе будем, Миш? Летать будем вместе?

- А ты бы хотел вместе, Ил?

- Я бы, - да! А ты?

Мишка счастливо смеётся, ничего не говорит, только теснее прижимает меня к себе, мнёт обеими руками мою попку, и я чувствую, что у него снова встаёт.

- Ну, ты чемпион! Гигант ты, Соболев! Ты что, - ещё?

- Как скажешь, Илюша, а то, - спать давай, - смущёно шепчет Мишка, а сам дрожит опять, и языком ласкает мне мочку уха.

Да, как же! Спать... Я ж чувствую, как ему хочется, я теперь чувствую каждую Мишкину клеточку, не хуже, чем себя самого.

- Щекотно, Мишка! - хихикаю я. - А как, - опять пососать?

- А ты не хочешь?

- Почему не хочу? Ну, хорош, Миш, не щекотайся! Почему? - я даже слегка удивляюсь, чего бы это мне не хотеть? Это же я сам, это ведь мой выбор. Навсегда. - Давай, конечно. Но ведь я уже не кончу, второй-то раз, да?

- Не знаю, Ил. Правда, не знаю...

- И не надо, - тороплюсь я. - Не надо, Миш, будет же ещё потом, ведь так? Ну, вот. А сейчас мне больше и не надо, а то... Ну, не знаю, пусть это так будет, ведь это же первый раз у меня. Я не знаю, как сказать, но я не хочу растерять это, что ли... Понимаешь?

Мишка замирает, молчит не долго, нежно, совсем без жадности целует меня в губы, это как майский ветерок, как лунный свет, как дождик на склоне июльского дня.

- Ты самый лучший, Ил-Илья. Я тоже не буду. Пусть это приживётся в нас. Вся ведь жизнь у нас теперь впереди, вместе. А это первый раз, пусть приживётся. Я теперь в тебя обеими руками и зубами всеми вцеплюсь. Всё ещё будет, да?

- Вцепишься? Давай, Мишка, до боли! Я тебя так люблю, так... Я и не думал, что ТАК быть может, а теперь я знаю, что такое - летать. Это ведь не только то, что сейчас было, это самая высь была, но летать не только это, оказывается. Вот лежишь ты сейчас на мне, и я лечу. И когда с Корнетом мы. И клюшка моя завтра, это тоже летать, потому что вместе. И "Комету" твою чинить, и тогда я тоже летать буду, потому что с тобой... И лыжи, и даже когда ты мне по шее, и фонарик, и всё-всё-всё! Правда?

- Илька! Я так сказать не умею, но ты всё сказал, а что не сказал, то ещё впереди у нас.

- Точно! Только знаешь что, Мишка?

- Что?

- А я тогда у стенки спать буду! А если нет, то я тебя, Соболь, искусаю щас, прямо вот до самого твоего этого вот!

- Токмаков, дурень! Оторвёшь, на фиг! Узнал место, да? Всё, сказал, спи ты, где хочешь, хоть на потолке! Ой! А вот так вот, а? А ну, не ори! Чего ж мне с тобой делать, когда ты вырастешь? Ох, ты ж... Ну, хана тебе, козявка!

Боги! И вы, Демоны Любви! Вы видите сейчас нас с Мишкой? Видите ли вы сейчас нас, - двух пацанов, захлёбывающихся в изумрудных волнах вечной своей любви друг к другу? Вы, управляющие Судьбой, вы, извечные и дающие нам всё, что мы имеем, не отнимайте у меня Мишку! Не для того вы нас свели в этой жизни и этом мире. Будет у нас всё, а главное, что будем мы друг у друга, и это навсегда, что бы это ни значило, и сколько бы это не длилось. Мы вырастем с Мишкой, и мы останемся самыми лучшими друг для друга навсегда, и этот свет будет гореть у нас в душе, и, может быть, этот свет зажжёт ответное сияние в ком-то ещё...

Если свет в душе по настоящему яркий, если он горит изумрудным пламенем, зажжённым самими Богами, то этот свет обязательно вызовет ответное сияние в другой душе, если она ждёт этого, если это ей нужно, как облака для крыльев. Вот это я завтра Соболеву и скажу, жалко дрыхнет он сейчас. Все дрыхнут, а Борька дрыхнет громче всех. Мне-то чего не спится, а? Всё ведь хорошо, вроде бы. С мальчишками так побесился, - Соболю с мамой пришлось нас четверых успокаивать.

И снова прав Мишка оказался, - интересно, каково это, быть всегда правым, - в который раз Мишка оказался прав. Сколько времени я провёл с пацанами, и всё это время Миша Шилов не сводил с меня серых своих глаз. Как-то неловко даже. А какой парень оказался! Да... Историей авиации увлекается, надо же. Завтра же в "КнигоМир" съезжу, что-то я там такое видел, альбом какой-то здоровенный... Ха, как мой Вадька рот разинул, когда младший Миша про Ил-2 рассказывал! То-то, это тебе не рыбок зелёнкой травить, и не марсоход "Апартьюнети" из пылесоса делать. Да, кстати, альбом-то этот, дорогущий, наверное... А мальчишка гордый, по-моему, и мама его ещё, - как она на это посмотрит? А, ладно, решиться как-нибудь, - Вадьке подсуну, когда они с Егоркой пойдут на день рождения к Мише... Да ни фига! Сам подарю! А с мамой Мишиной... Да всё в порядке будет, вот на неё я Вадьку-то и напущу! Точно. Перед этим тараканом ещё никто не устоял.

Не отпущу я этого пацана, нельзя мне его упускать, и ради себя, - но это ладно, - ради него самого нельзя мне его терять. Таким мальчишкам, как Миша Шилов необходим в жизни старший мужчина, любящий, разумеется... Ему это нужно, и я уже готов, кажется...

Ах, ты ж, тетеря! Сигареты в кабинете у меня. Блин, как курить охота. Пожалуй, придётся сходить, - ладно, потихоньку, чтобы мальчика не разбудить. Хитрец, ты, Токмаков! Себе-то уж не ври, не надо. Ну да, хочется мне на Мишу Шилова ещё посмотреть. Хочется... Красивый мальчик. Не яркая красота, не режет глаз, но чем дольше на него смотришь, тем труднее оторваться. Как японский клинок... А интересно как было на них смотреть, на двоих Мишек, на большого и поменьше. Тати и вакидзаси. Два клинка, два совершенства, один постарше, другой помоложе, но отделка та же. Состязание Мурамасы и Масамуне, листья на поверхности ручья... Какой всё-таки Соболев умница у меня! Благородство и ясность души. И отчего бы это мне такое счастье?

Так, ну что? Осторожненько, на цыпочках... Во Борька даёт, - свист на весь дом... Ха, после такого обеда! Чего это? Свет в кабинете...