Мистер Марешаль и мистер Писарро согласились сделать уступку добрым традициям цивилизации, и чтобы побыстрее высушить одежду, мы отнесли ее на разведкорабль. В остальном наш уик-энд доставил бы искреннее удовольствие сэру Генри Торо,[6] который, я убеждена, был вполне милым дядюшкой, спутавшим каникулы в деревне с реальной жизнью.

Поев и переодевшись в чистое, ощущая приятное тепло и приятную же усталость, я прогулялась с Джимми до другой хижины. Она была готова настолько же, насколько и наша — то есть стены стояли, щели были замазаны, дверь и окна прорублены, но выглядела она странно. Одна из длинных стен была выше другой, и это придавало всей постройке какой-то незаконченный вид, словно хижина была горбатой.

У нас имелись надувные палатки, которые в сложенном виде помещались в карман, но мы не стали их разбивать. Раскатав вокруг костра спальные мешки, мы рискнули улечься спать под открытым небом.

Жребий выпал и на меня — я оказалась в числе тех ребят, которые должны были дежурить ночью. Но мне повезло: мне достался второй час охраны, и, сменив Гершковича и побродив часок вокруг лагеря, не увидев ничего, кроме засыпающих ребят, я разбудила Вишну Матура, а сама отправилась спать.

На рассвете небо было серым, холодным, над головой нависли тучи. Но затем облака стали рассеиваться, распадаясь на белые клочья, разбегаться в стороны, и небо снова озарилось ярким солнцем.

Довольно быстро мы подогнали ставни и дверь, уложили коньковые бревна для двускатной крыши. И вдруг кто-то, посмотрев на соседнюю хижину, застыл, обнаружив, что марешальцы настилают плоскую односкатную крышу — с высокой стороны на более низкую.

— Так не честно! — закричала я. — Вы строите сарай, а не хижину!

— Хо-хо! Тем хуже для вас! — откликнулась Вени. Мы загикали.

На подогнанные доски мы положили ветки, днем раньше собранные Ригги и Соней. Так получилась крыша. Я внутри хижины помогала укладывать пол. Доски клались полукруглой стороной вниз ребро к ребру, чтобы пол получился без щелей. Будь у нас время, мы бы сделали плоские стороны досок гладкими. Но времени как раз не было. Так что по этому полу я не советовала бы ходить босиком, если, конечно, у вас нет страстной любви к занозам. Но все же это был добротный, сплошной пол. Джимми на крыше укладывал доски, забивал мхом щели, стелил ветки. Немного мха провалилось внутрь, но скоро крыша совсем закрылась и стала выглядеть ничуть не хуже, чем наш пол. Группе мистера Марешаля мы явно проиграли: она закончила работу почти на час раньше. Марешальцы даже успели нас подразнить. Но все же мы успели закончить работу до полудня. Потом я и еще несколько любопытных ребят интереса ради сравнили постройки, и я честно, то есть объективно должна сказать, что предпочла бы нашу хижину их сараю. Наша была сработана лучше. После обеда мы отдыхали, бродя по окрестностям, а потом снова искупались, но на сей раз уже в купальниках, а не в одежде. А затем я снова достала свой блокнот и сделала еще несколько заметок по этике. Тема была легкой: философия силы.

По существу, философия силы утверждает, что следует делать все, что можно сделать безнаказанно. Вот если тебя наказывают, тогда ты не прав. Но только в этом случае.

Спорить тут не о чем. Это замкнутая на себя система, логически самосогласующаяся. Она не обращается ни к какому внешнему авторитету и не спотыкается о собственные определения. Но мне она не нравится. Хоты бы потому, что не подразумевает никакой разницы между «хорошим» и «лучшим», естественно, в этическом плане. Важнее, однако, другое: сторонники философии силы напирают именно на принцип безнаказанности, результаты действий для них совершенно не важны. А это, извините, философия срывающего злость двухлетнего ребенка.

Ту ночь мы провели в хижине, заперев дверь на засов и испытывая жуткое довольство собой от того, что ночуем в доме собственной постройки. Могу еще добавить, что пол оказался гораздо тверже почвы, хотя, может быть, я просто не так устала в этот день.

Утро было туманное, и потом, когда туман поднялся, серые облака по-прежнему висели низко над головой. Мы объединились в одну группу во главе с мистером Марешалем. Мистер Писарро шел позади и нес канаты. Если смотреть в сторону реки, наша хижина была слева, а сарай — справа; мы ходили за бревнами вверх по реке, а марешальцы — вниз. И сейчас, все вместе, мы шли вниз по течению, давно уже миновав то место, где следы волокуш марешальцев отворачивали от реки по склону холма; позади остался и плавный речной изгиб; обе постройки скрылись за поворотом. День был пасмурный, но настроение бодрое, и наша шестерка вновь сбилась в тесную команду.

Больше мили мы двигались, выбирая дорогу, иногда уходя далеко от берега и углубляясь в лес, так что получилась неплохая прогулка. Наконец, выбравшись на песчаный пляж, мы увидели на противоположном берегу сравнительно пологий и подходящий для подъема склон.

— Придется нам поплавать, — сказал мистер Марешаль и вошел в воду по пояс — такая глубина была примерно на четверти ширины реки.

Потом начали переправляться мы, а оба наших руководителя нас страховали. Вода была холодной, и на этот раз никакого удовольствия от вынужденного купания мы не получили. И можете мне поверить, куда приятнее сушить одежду, сняв ее с себя, а не прямо на теле. Короче, выбравшись на берег, я дрожала мелкой дрожью, и капли с меня стекали, словно с дерева под дождем. Потом реку переплыли мистер Марешаль и мистер Писарро, и, продираясь сквозь подлесок и беспорядочно наваленные камни, мы стали подниматься по склону. И когда я добралась до самого верха, то уже, по крайней мере, не дрожала.

Стоя среди деревьев на краю обрыва, мы смотрели с высоты на пологий лесистый склон на другой стороне реки. Он был похож на огромный, темно-зеленый, стелющийся вверх ковер. Затем мы свернули в лес, довольно долго шли и наконец снова оказались на краю обрыва, как раз напротив лагеря. Между нами и кажущимся таким уютным лагерем пролегла глубоко внизу река.

На самом краю стоять было неприятно — страшно. Подобравшись на коленках, я заглянула в бездну. Да уж, падать здесь было высоковато. Чтобы убиться, такая высота совсем не нужна; и точное знание числа этих метров представляет в данном случае интерес чисто академический. Казалось, там, внизу, на крохотном пятачке сможет уместиться всего лишь один человек, не больше. Но, как нам затем объяснили, здесь, наверху, к деревьям будут привязаны два каната, и каждый из нас должен будет спуститься с обрыва, обвязавшись канатом вокруг пояса. Глядя вниз, я находила эту затею не очень-то удачной.

— Ну? — осведомился мистер Марешаль. — Кто первым собирается это испробовать?

— Я и Миа, — сказал Джимми.

Мистер Марешаль посмотрел на меня, и я кивнула — «да». Мне не нравилась затея, но это должен был проделать каждый, значит, моя очередь рано или поздно все равно бы настала. И я не видела причины возражать против того, чтобы покончить с делом поскорее.

Канаты привязали к деревьям, затем — сложным образом обвязали вокруг наших поясов. Мистер Марешаль продемонстрировал нам с Джимми, как все это срабатывало. Фактически нам предстояло сесть в движущуюся петлю, которая, свободно скользя по канату, спускалась до самой земли.

По сигналу мы встали спинами к реке, туго натянув канаты. Я посмотрела вниз, вздохнула, зажмурилась — и сделала шаг назад… Несколько мгновений я просто травила канат, затем остановилась и покачалась на месте, упершись ногами в отвесную стену обрыва. Я даже удивилась, как все здорово сработало. Снова оттолкнувшись, я спустилась еще футов на шесть-семь. Мне стало весело, и, посмотрев на Джимми, я рассмеялась. И вдруг, чуть ли не раньше, чем я это осознала, я оказалась внизу. На ногах. Берег был гораздо шире, чем казался сверху, футов пять или шесть шириной. Джимми приземлился почти одновременно со мной. Освободившись от канатов, мы помахали ребятам наверху.

— Это очень легко! — крикнул Джимми.