— Джансугу показалось, вы знали Виктора Чкония, по кличке Кэп. Вот этого. Это так?

Церетели изучил фотографию. Протянул пачку сигарет поочередно мне и Парулаве. Мы отказались. Щелкнув зажигалкой, он прикурил, затянулся:

— Так. Я его знал. Шустрый юноша, довольно часто мелькал перед глазами.

— Где?

— И в Тбилиси, и в Батуми.

— Может быть, где-то еще?

— Да нет, больше нигде. В Тбилиси пару раз предлагал свои услуги.

— Где это происходило?

— Обычно я сижу в «Калахури», там и происходило. Я, естественно, от его услуг отказался. После «отдыха» хочу только одного — тихой жизни. Но этот юноша мелькал. Он что-нибудь натворил?

Я спрятал снимок:

— Больше ничего не натворит. Его убили.

Церетели огорченно качнул головой:

— Старая истина: деньги до добра не доводят. Жаль юношу.

— Давид Сардионович, вы слышали об этом убийстве до нашего разговора?

— Георгий Ираклиевич, — сказал Церетели с упреком, — разве я похож на человека, который может об этом знать? Услышал от вас. Здесь я ничем не могу помочь. Небольшое недоразумение с валютой у меня было, не спорю. Но я ведь и заплатил за него. Теперь я не занимаюсь никакими делами. Ваше джвари, не скрою, меня заинтересовало, но только как специалиста. Думаю, никаких претензий со стороны милиции по этому поводу не может быть. Что до Чкония я никогда и ничем не был с ним связан.

— Давид Сардионович, еще одна просьба. Вспомните, вы не слышали о некоей «плавающей» солидной вещи, хранящейся в черном замшевом футляре примерно такого размера… — Я показал. — Скорее всего, это перстень, причем довольно крупный.

Гуля затянулся, но размышлял недолго.

— Вообще-то, Георгий Ираклиевич, мне туда не сообщали, что здесь «плавает». Связи не было. А потом, что значит в вашем понятии солидная вещь? Тысяч на десять?

— Побольше. Предполагаю, тысяч на сто.

— Нет. О вещи на такую сумму я не мог слышать. Я еще нужен?

— Еще один-два вопроса. Среди ваших знакомых или знакомых ваших знакомых нет ли вот этого человека? — Я положил на стол фотографию Джомардидзе. — Его могут звать по-разному. К примеру, Тенгиз. Подойдет также Омари Бухутиевич, Мурман Давидович, Сулико Зазаевич, Анвар Георгиевич. Клички — Бугор и Абас. Никогда не видели такого? Может быть, слышали?

Глянув на довольно некачественное изображение Джомардидзе, Церетели осторожно отодвинул снимок в мою сторону:

— Нет. Не видел, не слышал. Это типично не мой человек. — Тяжело вздохнул. — Георгий Ираклиевич, может быть, хватит? Отпустите меня? Честно говоря, я устал.

— Все. Последний вопрос: вы никогда не слышали о некоем Малхазе?

— Малхаз? Нет, не слышал. Простите, Георгии Ираклиевич, я опаздываю. Сказав это, Церетели встал и исчез. Кажется, вопрос застал его врасплох.

Мы с Джансугом почти одновременно посмотрели на часы. Половина десятого…

Покинув бар, позвонили Телецкому. Выслушав меня, Эдуард Алексеевич довольно долго молчал. Наконец сказал:

— Знаете что, Георгий Ираклиевич, позвоните-ка Замтарадзе. Прямо сейчас. Поедете — купите цветы. И не скупитесь. Приедете с цветами — будете приняты по высшему разряду.

В гости, как и посоветовал Телецкий, мы поехали с цветами. С помощью метрдотеля удалось достать прекрасный букет.

Жила Замтарадзе в центре, в солидном особняке. Насколько я понял, этот особняк достался ей от мужа при разделе имущества. Выйдя из машины, мы с Джансугом остановились у глухих ворот. От них в обе стороны тянулась металлическая ограда. Джансуг позвонил. Послышались шаги. Поднялась закрывающая глазок заслонка, девичий голос спросил:

— Батоно?

— Меня зовут Квишиладзе, — сказал я. — К Марии Несторовне, по договоренности.

— Минутку, батоно. — Глазок закрылся. Было слышно, как тот же девичий голос что-то спросил. Чуть погодя дверь в воротах приоткрылась. Девушка в черном платье и черной косынке кивнула в сторону дома:

— Прошу, батоно. На второй этаж.

Мы с Джансугом поднялись по лестнице. У высокой резной двери стояла, насколько я понял, сама Замтарадзе. Выглядела хозяйка дома так, как ее описал Телецкий: красивая, еще молодая. Одета была не по-домашнему и, видимо, не потому, что ждала нас, — просто привыкла всегда быть ослепительной.

Несколько секунд хозяйка дома внимательно изучала меня и Джансуга.

— Георгий Ираклиевич?

— Я, Мария Несторовна. А это мой друг — Джансуг Гиевич.

Протянул букет. Она взяла, искренне восхитилась:

— Какие красивые цветы! Спасибо. Проходите, прошу. Вот сюда.

Мы вошли в большую комнату, каждая вещь в которой была тщательно подобрана. На лице Замтарадзе витала легкая улыбка, губы вздрагивали, она как будто видела какой-то сон, от которого пыталась избавиться. Усадив нас на старинный диван, ненадолго занялась цветами. Принесла вазу с водой, поставила букет на стол, с видимым удовольствием поправила цветы. Потом посмотрела на нас:

— Вы не голодны? Не стесняйтесь. Мы с племянницей быстро накроем стол. Это не сложно.

— Спасибо, Мария Несторовна, мы только от стола, — поблагодарил я. — А потом, мы не хотим отнимать у вас много времени, уже поздно. Лучше сразу начать разговор.

— Очень жаль, что отказываетесь, — огорчилась Замтарадзе. — Ну, а к разговору я готова. — Легко опустившись в глубокое кресло напротив, спросила: — Что вас интересует?

— Вы знали Виктора Чкония? — сразу же задал я вопрос.

— Чкония… Может быть. Сколько ему лет?

— Двадцать четыре года. Вот, посмотрите. — Я положил на стол фотографию.

Замтарадзе кивнула:

— Знаю. Но, простите, на уровне прихожей. Он приносил книги, какие-то безделушки, вещи. Не более того.

— А что вы о нем можете сказать?

— Мальчик ловкий, цепкий. Своего не упустит, но таких сейчас много. Понимаете?

— Понимаю. А как вы думаете, могла быть связана с Чкония какая-нибудь крупная вещь? Такая вещь, которая стоит от пятидесяти тысяч рублей и выше. По нашим данным, это перстень, хранился он в черном замшевом новом футляре. Примерно вот такого размера. — Я показал.

Замтарадзе улыбнулась:

— Эдуард Алексеевич разве вас не предупредил? Я никогда не занималась никакими вещами. Если что-то покупаю, то только для себя. Но это мелочи. Я понятия не имею, с чем крупным мог быть связан Чкония. Почему вы приехали ко мне?

— Ваш телефон записан в телефонной книжке Чкония.

— Вот в чем дело! Ну, я уже объяснила, насколько мы с ним были знакомы.

— Видите ли, два дня назад Чкония был убит. Нам, естественно, приходится о нем спрашивать. У тех, кто его знал.

Замтарадзе нахмурилась:

— Жаль… Жаль мальчика. Я его почти не знала и все-таки грустно… Но добавить ничего не могу…

— Как вы считаете, мог Чкония быть связан с «китами»?

— Не могу сказать. Раньше такие работали только на подхвате. Но сейчас все перепуталось. Кто его знает.

— Мы думаем, его убили из-за антикварного перстня. Если бы удалось узнать, что это за перстень, было бы легче найти убийцу.

— Понимаю. Рада бы помочь, но крупных антикварных вещей в последние годы не вижу и даже о них не слышу. — Внимательно посмотрел на меня: Георгий Ираклиевич, вы упоминали по телефону Давида Сардионовича Церетели? Вы его знаете?

— Да. Я только что с ним разговаривал.

— Ну, так нужно было спросить у него.

— Церетели сказал, что он этими делами больше не занимается и не интересуется.

Замтарадзе встала, отошла к окну, слегка отодвинула рукой кружевную занавеску. Посмотрев недолго в темноту, взялась за шнур и сдвинула тяжелые ночные шторы. Вернувшись, опять села напротив. Подняла чуть сощуренные глаза, сказала тихо:

— Врет. Он по-прежнему «кит». Один из крупнейших в Союзе. Он темнил.

— Темнил? Но тогда очень уверенно. Все было вполне правдоподобно.

Глаза Марии Несторовны еще чуть-чуть сузились. Она сказала:

— Вспомните, не запнулся ли он на каком-нибудь вопросе?