— Ребята, зайдите.

Мы вошли и сели. Рахманов посмотрел на нас, крякнул, тронул усы:

— Ну что, примем меры по обеспечению вашей безопасности. Сами же будьте предельно осторожны. Из Москвы в ближайшую неделю постарайтесь не выезжать. Если возникнет острая необходимость, командировка или что-то еще, предупредите. Естественно, если заметите что-то подозрительное, связанное с Вадимом Павловичем, постарайтесь тут же сообщить. Телефоны у вас есть. Ну а так — живите, как живете всегда.

— И долго оно будет? — спросил Сашка. — Обеспечение безопасности?

— Пока неделю, а там посмотрим. Одна просьба: никакой самодеятельности. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Сашка.

Рахманов подписал нам пропуска, и мы вышли. Сашка поехал домой. Я — к Алене.

Сразу после того как ушли Лотарев и Чирков, в кабинет Рахманова зашли Жильцов и Саенко.

— Виталий, ну что? — спросил Рахманов. — Проверил?

— Проверил, — сказал Жильцов. — Они действительно вызывали милицию. Начальник отделения был предупрежден. Ну и по звонку Чиркова сразу послал троих. По адресу Лотарева.

— Кто приходил, они не выяснили?

— Нет. Выяснили только: никакой телеграммы в адрес Лотарева не поступало. Ну а так — они ведь не знали, кто такой этот Вадим Павлович.

— Хорошо бы поспрашивать жильцов. Может, кто-то из них его видел.

— Поспрашиваем.

— Тем более, у нас теперь есть его портреты. До и после операции. Леша, продемонстрируй.

Инчутин пустил по кругу два сделанных Чирковым карандашных наброска.

Подождав, пока Саенко и Жильцов их рассмотрят, Рахманов сказал:

— Оба рисунка нужно размножить. Прежде всего, Виталий, для тебя. Придется поехать по старым адресам.

— Понятно, — сказал Жильцов. — Додон и Люка?

— Да. Возьмешь копии и сегодня же вылетишь в Сухуми и Кулунду. В Сухуми кроме Люки покажешь рисунки и остальным. Проводникам поезда, дежурным гостиниц. Не забудь и аэропорт.

— Ясно.

— Леша, Слава. Вы сегодня же покажете рисунки Клюеву, Шитикову, Азизову, Аракеляну. Вызовите на завтра Новлянскую, пусть посмотрит и она. Естественно, оба рисунка надо направить в ГИЦ.

— И в Солнечногорск, — добавил Инчутин.

— Ну, Солнечногорском займусь я. У меня там свои счеты.

— Насчет Лотарева и Чиркова. Нужно ведь наблюдение? — заметил Саенко.

— Наблюдение уже есть, — ответил Рахманов. — Я позвонил в МВД. Но боюсь, наблюдение ничего не даст.

— Считаете, Вадим Павлович знает, что Лотарев и Чирков были у нас? спросил Саенко.

— Дело не в этом. Просто зачем ему лезть в петлю? Ведь в кармане у него семьсот тысяч. Чистыми. Лучшее, что он может сейчас сделать, — лечь на дно. И не дышать, пока все не успокоится.

— Выходит, наше дело глухо, — сказал Инчутин.

Рахманов задумался. Помолчав, сказал:

— Ну, есть еще варианты. Во-первых, Новлянская. Ей лечь на дно трудней.

— Во-вторых? — спросил Жильцов.

— Во-вторых, то, что мы с вами знаем, кто этот Игорь Кириллович, а Вадим Павлович может не знать.

— Значит, может спать и видеть, как бы ему добраться до Игоря Кирилловича, — сказал Саенко. — И убрав его, снять все вопросы.

— Именно.

— Не исключено, что Вадим Павлович поэтому и пришел к Лотареву, заметил Жильцов. — Для проверки. Чтобы не рисковать.

— Да, — подытожил Рахманов. — Ладно, братцы, давайте за дело. Благо дело есть всем.

Про себя же подумал: пожалуй, самым важным из всего, что рассказал Чирков, было то, что он видел Вадима Павловича на Сенеже.

На Сенежское озеро Рахманов выехал на следующее утро, на том же «уазике» и с тем же шофером. Он уже знал результаты опознания по рисункам, полученные от арестованных вчера вечером. Вадима Павловича таким, каким он, по утверждению Чиркова, был до пластической операции, не признал никто. Что касается второго рисунка, Азизов и Аракелян без колебаний ответили, что это и есть тот человек, с помощью которого они незаконным путем получили пятьсот тысяч пачек бритвенных лезвий «Шик» и которому заплатили за это семьсот тысяч рублей. Шитиков же и Клюев заявили: людей, изображенных на обоих рисунках, они не знают.

На Сенеже «уазик» прежде всего подъехал к местному отделению милиции. Там уже ждали. При появлении Рахманова начальник отделения вызвал в кабинет двух участковых — коренастого старшего лейтенанта и старшину с лихими усами.

Копия первого портрета Вадима Павловича после беглого осмотра была отложена. После долгого изучения второго старший лейтенант Маркин сказал:

— Ну-ка, ну-ка. Никак, заведующий базой отдыха. А?

— Базой отдыха? — спросил Рахманов.

— Да. «Рыболов Сенежья».

— Точно? — сказал Рахманов.

— Точно. Фамилия его… Как же его фамилия?.. Зовут его Иван Федорович, а вот фамилия… Как же фамилия?.. На «шэ»…

— Шеленков?

— Шеленков. — Участковый положил снимок. — Занимаетесь им?

— Пока нет. Но, похоже, буду. Давно он здесь у вас? На Сенеже?

— Ну, не очень. Года три. Да, примерно так. Раньше работал на дальнем конце озера. В пансионате. А недавно сюда перебрался. В «Рыболов Сенежья». В прошлую осень.

— И что вы можете о нем сказать?

Участковый пожал плечами:

— Что о нем скажешь… Вроде, тихий человек. Занимается своим делом. Спокойный, вежливый. Не пьет. В смысле, пьяным я его не видел. Насчет браконьерства тоже не замечен. Вообще-то, он пожилой.

— Семья?

— Одинокий. Знаю точно, поскольку он там и прописан. На базе.

— Давно его видели?

— Признаться, давно. Последний раз, чтобы не соврать… Кажется, в июле. Да, в июле. Он тогда еще в отпуск собирался.

— Насколько я знаю, там есть еще сторож. На этой базе.

— Есть. Голиков Николай Иванович. Ну, он давно на Сенеже. Лет десять, если не больше. Еще и базы этой не было, а он уже работал.

— И как он себя проявил?

— Голиков-то? Этот-то проверенный человек. Я его хорошо знаю.

— Тоже одинокий?

— Да нет. Правда, жена у него умерла. Но здесь, в Солнечногорске, дети, внуки. Так что живет он на два дома. Зимой в городе, остальное время на озере. У вас что — подозрения насчет Голикова?

— Если честно, больше подозрений у меня набирается насчет Шеленкова.

— Насчет Шеленкова?

— Да. Что же касается Голикова… Меня интересует: мог ли он войти в сговор с особо опасным преступником?

— С особо опасным преступником?

— Именно. С особо опасным преступником.

— Этот особо опасный преступник… — Участковый мотнул головой. — Уж не Шеленков ли? А?

— Может и Шеленков.

— Ясно дело. Раз его портрет размножается.

— Так что вы думаете насчет Голикова? Можно ему верить?

— Теперь уж и не знаю. — Участковый полол плечами. — Но все же думаю: не пойдет он на сговор с преступником. По-моему, Голиков — человек честный. Да и у всех на виду.

— Какие у вас с ним отношения? Лично?

— Нормальные. Все ж какой год толчемся рядом на Сенеже.

— Мне с ним нужно поговорить. Поможете? Я здесь на машине.

— Конечно. О чем разговор.

Минут через пять, попетляв вдоль берега, «уазик» затормозил у ворот «Рыболова Сенежья». Когда Рахманов вместе с участковым Маркиным подошел к ограде, на металлическую сеть, как и в прошлый его приход, бросилась привязанная к проволоке немецкая овчарка.

Рахманов посмотрел на Маркина:

— Собака-то злющая. А?

— Молодой еще, что с него взять. Раньше здесь другая была собака. Та зря не бросалась. Обучена была специально для базы.

— Куда ж она делась?

— Околела. Николай Иванович жаловался: пристрелил кто-то, — ответил Маркин и крикнул: — Эй! Есть кто? Николай Иванович, гости к вам! Ау!

Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, что собака здесь другая, а старую пристрелили. Когда, почему?