Все это абсолютная чушь! — злится Арт. Они попросту до смерти боятся того, что Адан может рассказать на суде. И у них на то есть основательные причины. Я на сделку с ним никогда не пойду, но эти согласятся. Они уже все просчитали. Дадут ему новое лицо, новое имя, новую жизнь.

Как бы не так!

— Вы его не получите.

В голосе Хоббса пробивается раздражение:

— Напомнить тебе, что мы воюем с терроризмом?

Арт запрокидывает лицо, наслаждаясь весенним солнцем.

— Война с терроризмом, война с коммунизмом, война с наркотиками. Вечно вы воюете.

— Боюсь, это неизбежность.

— Для меня нет. Больше — нет, — отзывается Арт. — Я выхожу из игры.

Он встает.

— Этому надо положить конец! — заявляет он. — Когда-то надо.

— Разреши тебе напомнить, что мы, между прочим, и твою задницу спасаем из огня. От этого ханжеского выражения морального превосходства на твоей роже, откровенно говоря, с души воротит. И нет у тебя на него оснований, могу добавить. Ты ведь участвовал в...

Арт предостерегающе поднимает руку:

— Баррера уже предлагал мне сделку. Я отказался. Я передам Адана в окружную прокуратуру, и пусть правосудие вершится своим чередом. А потом я намерен рассказать все. О том, что происходило во время операций «Кондор», «Цербер». И про «Красный туман».

Хоббс бледнеет:

— Артур, ты не сделаешь это.

— Погоди, увидишь.

Бледность Хоббса переходит в мертвенную белизну привидения.

— Я считал тебя патриотом.

— Я и есть патриот.

И Арт поворачивается, чтобы уйти.

Весна и правда наступила: деревья в парке взорвались зеленью, и воздух теплый, лишь с легким намеком на зиму, придающим ему свежесть. Арт окидывает взглядом стайки школьников, приехавших на прогулку, которые окружают учителей; на скамейках сидят, угощаясь сэндвичами, молодые пары; туристы, увешанные камерами, изучают карты парка; неторопливо прогуливаются старики, наслаждаясь воздухом и только что наступившим весенним теплом.

Тут низко над головой с оглушительным ревом пролетает самолет, готовясь приземлиться в аэропорту Сан-Диего, и Арт едва расслышал слова Джона Хоббса:

— Нора Хейден.

— Что?

— Она у нас, — говорит Хоббс. — Мы готовы обменять ее.

Арт поворачивается к нему.

— Ты не сумел спасти Эрни Идальго, — продолжает Хоббс, — но еще можешь спасти Нору Хейден. Все очень просто: привези мне Барреру. Иначе...

Заканчивать угрозу ему ни к чему.

И так ясно: они всадят ей пулю в голову.

— На мосту Кабрилло, — сообщает Хоббс. — Не в полночь, слишком отдает мелодрамой. Пусть будет, ну, скажем, в три ночи? После того как закончатся свидания геев, но еще не начнется бег трусцой. Ты привозишь Барреру с западной стороны, мы подъезжаем с мисс Хейден с восточной. И, Артур, если тобой по-прежнему владеет необоримая потребность во всем признаться, могу предложить тебе: наведайся к священнику. Потому что если ты думаешь, что кто-то поверит или кому-то нужна эта твоя «правда», то ты глубоко заблуждаешься.

И Хоббс снова безмятежно утыкается в книгу.

Скэки сквозь темные очки разглядывает бесконечное пространство перед собой.

Арт уходит.

— Хочешь, чтобы я все организовал? — осведомляется Скэки.

Хоббс кивает. Печально, конечно. Арт Келлер — такой хороший парень, но ведь это аксиома: на войне чаще погибают хорошие люди.

Арт возвращается на тайную базу, где прячет Адана.

— Ты добился своего! — бросает ему Арт.

— Всего одна последняя работа.

Так говорит Скэки Кэллану.

Ага, всегда так: одна и последняя.

Но у тебя нет выбора, придется поверить и на этот раз, думает Кэллан, шагая через Бальбоа-парк.

Сделать работу. Или они убьют Нору.

Он покупает билет в театр «Старый Глобус» на пьесу Гарольда Пинтера «Предательство». В антракт выходит покурить и заворачивает в проулок между театром и ветеринарной лечебницей. Он доходит до ограды под эвкалиптами на склоне, спускающемся к шоссе, налево от него — мост Кабрилло. Кэллан скрыт от глаз со стороны улицы зданиями театра и ветлечебницы, а несколько трейлеров, стоящих чуть ниже, загораживают его со стороны шоссе. Кэллан вынимает оптический прицел, снятый с винтовки, и ловит в него Скэки, стоящего на мосту с сигарой. Расстояние до него меньше мили.

Последняя работа будет легкой, даже ночью.

Кэллан возвращается и досматривает спектакль до конца.

Поднявшись на парадное крыльцо, Арт нажимает на кнопку звонка.

Элсия выглядит потрясающе.

Удивляется тому, что он пришел.

— Артур...

— Можно войти?

— Конечно.

Она ведет его к диванчику в гостиной и садится с ним рядом. Это мог бы быть мой дом, думает Арт, должен бы быть мой дом. Да только я отказался от него ради погони за тем, что и ловить-то не стоило.

И от тебя отказался, думает он, глядя на Элсию.

Очень немногие женщины хорошеют с возрастом. Но она от морщинок, прочерченных смехом и улыбками, стала еще привлекательнее. Арт замечает, что она подкрасила волосы. На ней черная блузка и джинсы, на шее золотая цепочка. Арт вспоминает, что цепочку ей подарил он, но не может вспомнить: то ли на день рождения, то ли на Валентинов день. А может, и на Рождество.

— А Майкла нет дома, — говорит Элсия. — Он ушел в кино с друзьями.

— Повидаюсь с ним в другой раз.

— Арт, у тебя все нормально? — вдруг встревожившись, спрашивает она. — Ты не болен или...

— Все отлично.

— У тебя такой вид...

— Очень давно, — перебивает он, — ты хотела, чтобы я рассказал тебе правду. Помнишь?

Она кивает.

— Теперь я каюсь, что не рассказал. Жалею, что оттолкнул тебя.

— Может, еще не поздно...

Нет, думает он. Поздно, да еще как. Арт встает с дивана:

— Ладно, я пойду.

— Было приятно повидать тебя.

— Мне тоже.

У дверей Элсия обнимает его. Целует в щеку.

— Арт, береги себя, ладно?

— Само собой.

Он выходит за дверь.

— Арт?

Он оборачивается.

— Мне очень жаль.

Да все нормально, думает он, я только зашел попрощаться.

Он знает, что это ловушка. Что они задумали убить на мосту Кабрилло и его, и Нору. У них нет другого выбора.

Нора забирается на заднее сиденье к Джону Хоббсу.

Он держится с ней подчеркнуто любезно — старый джентльмен в костюме, в белой рубашке и галстуке бабочкой. И в плаще, хотя ночь очень теплая.

Нора сегодня ослепительно красива, и знает это. Она опять блондинка, на ней черное платье, облегающее ее, как вторая кожа. Бриллиантовые серьги, бриллиантовое колье и туфли на каблуке. Макияж безупречен: искусно подведены огромные глаза, губы влажно блестят красным.

Нора чувствует себя шлюхой.

Ты играешь такую роль и оделась соответствующе.

Хоббс повторяет ей все сначала, но она уже и так запомнила. Сол Скэки все по полочкам разложил. Да от нее и требуется всего встретиться с Аданом посередине моста и дойти с ним до машины.

Потом она свободна отправляться куда хочет, и Шон Кэллан тоже.

Новые имена, новая жизнь.

Шон будет ждать ее на тайной базе, он — заложник до того, как она выполнит свою часть договора. Нам нечего тревожиться, думает Нора. Пока что я выполнила все, что они требовали. Ну, поизображаю притворную любовь еще минуту-другую, подумаешь.

Единственно, ее грызет, что Адану так все и сойдет с рук. ЦРУ, а эти люди, несомненно, оттуда, надежно спрячет его, обеспечив заботу и уход, он так и не понесет наказания за убийство Хуана.

Это невыносимо, несправедливо. Но она смирится ради Шона.

И Хуан поймет.

Ведь ты поймешь? — посылает она вопрос к небесам. Скажи мне, что ты меня понимаешь, скажи, что хочешь, чтобы я так поступила. Скажи, что прощаешь мне грехи, которые я совершила, и тот, что я совершу сейчас.

Сол Скэки встречается с ней взглядом в зеркале заднего вида и подмигивает. Он понимает, как мужчина может потерять из-за нее голову. Даже Кэллан влюблен в нее, а Шон Кэллан — самый бессердечный сукин сын, какого когда-нибудь носила земля.