Когда мы действительно видим перед собой растение или листок (лишь очень немногие видят их), поначалу мы не видим единства. Образование проводит нас к нему. Эмерсон говорит:

Но после этого мы должны вернуться к разнообразию жизни, туда, где каждый листок отличен от других, где нет двух одинаковых листьев. Мумон прав в том, что «эти два слова — не одно и то же». Так и должно быть.

Нансэн (Нань-цзюань) родился в 748 году. В возрасте девятнадцати лет он ушел из дому и стал монахом. Он обучался у Нангаку, читая Рёгакё и Кэгонгё. Он был просветлен, обучаясь у Басо, и поселился в своем храме в 785 году в возрасте сорока восьми. Он умер в 834 году в возрасте восьмидесяти семи, после пятидесяти восьми лет монашеской жизни.

Что касается кошек, то, согласно уставу, в храме запрещается держать животных. Но это положение часто не соблюдают, особенно в отношении кошек, которые были привезены в Японию вместе с сутрами и мышами, большими почитателями сутр. Мы можем сравнить это исключение из правила с монастырским уставом The Ancrene Riwle, в котором говорится, что каждые две монахини могут иметь только одну кошку и больше никаких животных.

Дзёсю уже встречался нам в случаях I и VII.

В западном крыле жили монахи, занятые обучением, а в восточном — те, кто занимался обслуживанием. Такое разделение монастыря отражало разделение императорского двора на гражданскую и литературную части. Мы можем легко вообразить себе, каковы могли быть различия между этими людьми.

Нам остается лишь догадываться, в чем состоял предмет ссоры монахов. Иноуэ считает, что они пытались выяснить родословную кошки — которая точно известна одному лишь Богу. Като говорит, что монахи не могли решить, имеет кошка природу Будды или нет. Как бы то ни было, ясно, что монахи были увлечены одним из самых не-дзэнских занятий, а именно отстаиванием одной из двух противоположностей. В стихотворении к случаю IX из Сёёроку, в котором идет речь об этом же эпизоде, есть слова: «Старый Нансэн показал монахам их заблуждения». Якуго комментирует это так: «Подобно зеркалу, Нансэн отражает дуалистичность, но не привносит ничего от себя».

Прежде всего мы должны рассмотреть два вопроса. Что такое кошка? При каких условиях можно ее убить? Ответить на эти вопросы можно двояко: во-первых, с буддистской, христианской или человеческой точки зрения; и во-вторых, с дзэнской.

Дзэн в данном случае означает мой дзэн, который, как предполагается, должен быть то же самое, что и дзэн Нансэна и Дзёсю. Однако я хотел бы использовать слово «дзэн» в смысле «глубочайшие прозрения человечества». Согласуются ли друг с другом эти интуиции, не имеет значения, и все же мы должны глубоко осознавать их единство и различие. Таким образом, (глубочайшая) буддистская, (глубочайшая) христианская и (глубочайшая) человеческая точки зрения в конце концов оказываются дзэнской точкой зрения.

Кошка — (живое) существо и как таковое наделена природой Будды, то есть способностью, преобразившись, стать более совершенным (хотя на практике живое существо может «дегенерировать», стать более простым). Таково учение буддизма. Дзэн есть практика этого учения, то есть помещение его в сознание, чтобы кошка, как Будда, была не возможностью, а реальностью, осознанной нами в ходе (трансцендентного) переживания. Бог — это не Бог нерожденных, ибо у Него все рождены.

Ответ на вопрос, можно ли убивать кошек, проходит четыре стадии. Первая из них: убить кошку можно. Это неморальное, примитивное отношение, которое мы часто наблюдаем у детей, а иногда и у взрослых. Это своеобразный дзэн, точнее, пред-дзэн.

Вторая: кошку убивать нельзя; это то же самое, что убить человека. Возможно, это и есть буддистское отношение, хотя любовь к животным едва ли можно привить человеку, тогда как сторонники неубивания подчас руководствуются предрассудками, основанными на вере в перевоплощения.

Третья: убить кошку «можно», если она находится за пределами добра и зла. Предполагается, что именно так поступил Нансэн, хотя он отчасти стремился запугать монахов — заставить их «сказать слово дзэн». Убивание кошки во имя других существ, убийство Гитлера, убивание из жалости — каждый из этих случаев имеет что-то общее со случаем Нансэна. Смысл сказанного не в том, что смерть кошки — это ничто по сравнению со спасением человеческой души (которое, в любом случае, сомнительно). Смысл сказанного в том, что любые действия спасающих, спасаемых и тех, кого невозможно спасти, должны рассматриваться за пределами относительности. Но хотя наши действия подчас могут быть абсолютными, они всегда относительны — и кошка либо погибает, либо остается жить.

Таким образом, мы приходим к четвертой точке зрения за пределами ортодоксального дзэн, согласно которой убивать животных «нельзя». Но мы живем в мире, который требует от нас убивать для того, чтобы мы могли продолжать жить. Ортодоксальный дзэн отвечает: «Я готов убивать и готов быть убитым». Мой собственный ответ таков: «Да, я буду убивать, но с сожалением; да, в конце концов я буду убит, но с сожалением. Я не желаю, чтобы это было так для меня и для других».

С ортодоксальной дзэнской точки зрения Нансэн был прав в том, что убил кошку, потому что любое действие следует считать правильным, если оно совершается абсолютно. Вопрос тогда в том, может ли конечный, несовершенный, лишенный чувства юмора, глупый, заблудший, нечувствительный, плохо образованный человек действовать абсолютно? Другими словами, сделал бы Нансэн то же самое, если бы обстоятельства снова повторились? Если нет, если, подумав о случившемся, он нашел способ выйти из затруднения, мы должны признать, что абсолютность его поступков весьма относительна.

В тот злополучный день Нансэн поставил в неловкое положение себя — не только монахов, которые, он знал, ничего не ответят. Они не могли сказать слова дзэн. Было ли его убийство кошки словом дзэн — или же это было всего лишь выполнение дурацкого обещания, которое лучше было бы не выполнить? Даже Нансэн понял это, о чем свидетельствуют его слова: «Я бы пощадил кошку, если бы…». В любом случае, если бы Нансэн очень любил кошек, он никогда не сделал бы того, что он сделал. В этом он подобен Гутэю, который с удовольствием отрезал палец другому человеку. Но если бы Нансэн уподобился Второму патриарху и отрезал палец себе, его можно было бы уважать за смелость, но не за здравый смысл.

Самый интересный момент случая — когда Дзёсю кладет себе на голову туфлю или соломенную сандалию (думаю, что одну, а не две) и уходит прочь. Дзёсю проявил свое безразличие к проблеме произнесения слова дзэн и смерти кошки, прибегнув к безразличию туфли, которая может идти по дорожной пыли, а может находиться на самом почетном месте — на голове человека.

Но поступок Дзёсю не имеет ничего символического. Каждое его действие было безразличным, и каждое действие других людей он также видел безразлично, то есть не различая личностей, твоего и моего, жизни и смерти, туфли на ноге и туфли на голове.